Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Другой гость, присутствовавший в тот день на обеде, Чарльз Ид, высказал предположение, что у британцев достаточно высокая точность бомбометания, так что мирное население не испытывает на себе ужасы бомбардировок. Зная, что это не так и что мирные жители Германии платят высокую цену, Черчилль перевел разговор на другую тему. Возможно, поэтому он не сказал Конанту, что у британцев уже есть свои 4000-фунтовые бомбы. Когда разговор коснулся требований англичан ответить ударом на удар, Черчилль повторил то, что сказал в курительной комнате палаты общин осенью прошлого года: «Дело – прежде всего». По словам Ида, Клементина рассмеялась и сказала: «Ты – кровожадный», замечание, которое премьер-министр не совсем понял, и его пришлось повторить несколько раз[770].

В своих воспоминаниях об этом обеде Ид намекает на еще одну тему разговора, но по понятным причинам не ухватывает сути. Когда зашел разговор о немецкой 4000-фунтовой бомбе, его вопрос, не содержит ли она «какие-то новые взрывчатые вещества», вызвал оживленную дискуссию среди прилично выпивших гостей. Новый вид вооружения, даже слух о чем-то новом, вызывает ужас. Смертоносные лучи, магнитные мины, плавающие на поверхности моря, огромные новые бомбы – как отличить реальность от вымысла? Ид отмечает, что в какой-то момент в процессе разговора Профессор, размышляя об уране, сказал: «Идет постоянный процесс деление ядер урана. Так почему уран остается на земле?» В то время большинство людей в Великобритании и Америке никогда не слышали об уране, и даже в научных кругах очень немногие знали о его физических свойствах[771].

Конант знал. Химик по образованию, он работал под началом Вэнивера Буша в NDRC (National Defense Research Committee – Национальный исследовательский комитет обороны США), перед которым стояла задача проведения научных исследований с целью использования новейших открытий в области науки и техники в вооруженных силах США. Комитет отчитывался непосредственно перед Рузвельтом и проводил исследования урана. Всего несколько недель назад два физика из Калифорнийского университета в Беркли открыли новый 94-й элемент, который назвали плутоний. Конант знал об огромной энергии, которая выделяется при делении ядра изотопа урана-235, хотя считал возможность использования этой энергии скорее научной фантастикой, чем научным фактом. Профессор считал иначе, отчасти по той причине, что комитет MAUD (Military Application of Uranium Detonation» («Военное применение уранового взрыва»), созданный сэром Генри Тизардом в прошлом году для исследования возможности создания бомбы на основе урана-235, продолжал информировать Линдемана о своих успехах. MAUD пришел к выводу, что при достаточном финансировании через четыре года ядерная бомба мощностью примерно 2 тысячи тонн в тротиловом эквиваленте могла, только могла, быть создана. 2 тысячи тонн равнялись бомбовой нагрузке трехсот «Ланкастеров». Это была страшная сила.

Спустя несколько дней, обедая вдвоем с Конантом, Линдеман вернулся к теме урана. Конант недавно обедал в Оксфорде с французским физиком, который считал, что в будущем на атомной энергии будут работать электростанции и, возможно, даже подводные лодки. Поэтому, когда Профессор начал разговор об уране, Конант, вспомнив слова француза, ответил, что когда-нибудь будет найдено какое-то применение урану, но что он и его коллеги-ученые из NDRC (Национальный исследовательский комитет обороны США) «считают неразумным… тратить драгоценное время ученых, учитывая нависшую угрозу со стороны Германии, на проект, который, возможно, не повлияет на исход войны»[772].

При этих словах Линдеман, перегнувшись через стол, сказал: «Вы упускаете возможность создания бомбы огромной мощности». Линдеман объяснил, что речь идет о самоподдерживающейся реакции. Конант ответил, что исследования урана в Соединенных Штатах и, скорее всего, в Великобритании проводятся с целью использования ядерной реакции в отдаленном будущем, а не для создания катастроф. Миссия Конанта в Англии заключалась главным образом в организации лондонского центра, где американские и британские ученые будут делиться секретами, в основном относительно усовершенствования радиолокационных взрывателей, бомбардировочных прицелов и радаров. Однако, когда Линдеман неожиданно намекнул, что британцы испытывают интерес к разработке атомной бомбы, Конант понял, что его сделали причастным к секретнейшей информации. Он понял, что для подобной информации должны быть установлены соответствующие каналы связи, и в скором времени. Линдеман, в свою очередь, знал, что Конант – напрямую или через своего начальника Вэнивера Буша – докладывает президенту, но он не знал, что Рузвельт не испытывает особого интереса к этим исследованиям и его редко информируют по техническим вопросам, включая радар и важную роль, которую он сыграл в Битве за Британию[773].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Конант сообщил об откровениях Линдемана Бушу. Через несколько недель Рузвельт назначает Буша директором нового, секретного Управления научных исследований и разработок; Конант назначается его заместителем. В октябре британцы передают американцам отчет MAUD, и вскоре устанавливаются партнерские отношения[774].

Тема, поднятая Линдеманом, вышла за рамки обмена научными секретами с американским коллегой. У Профессора действительно был страннолюбивый характер; многочисленные недруги прозвали его «Барон Берлин», возмущенные его тевтонскими корнями. Его хулители пустили слух, что он еврей, на что Уинстон Черчилль ответил, что его это не волнует и даже если это и так, то он не видит, почему его это должно волновать. На самом деле, написал Колвилл, Профессор «испытывал презрение к евреям и цветному населению», но самую глубокую ненависть он испытывал к Германии, не только к нацистам, а ко всем немцам и всему немецкому. Он разделял стремление Черчилля разгромить Германию, но не разделял мечту Черчилля о восстановлении Германии после войны. Линдеману послевоенная Германия виделась мертвой. И в уране он видел средство для осуществления своего желания[775].

Черчилль понимал, что подобное оружие еще больше усилит ненависть и, значит, тем более необходимы видение и план послевоенного устройства мира. В то же время он считал, что любое оружие, которое поможет раньше закончить войну, – горчичный газ, бактериологическое оружие, убийства и саботаж SOE (отдел специальных операций), даже такое футуристическое и подлое, как устройство для организации управляемой самоподдерживающейся цепной реакции ядерного деления, – принесет огромную пользу. Однако на данный момент вполне достаточно обычных бомб. Линдеман, по просьбе Черчилля, приступил к работе над документом относительно наилучшего способа нанесения ударов с воздуха по немецким городам. После выводов Профессора и их реализации в «Галифаксах», «Ланкастерах» и бомбардировщиках В-17 должно было пройти три года до осуществления его мечты о разрушении Германии[776].

В своих выступлениях Черчилль пытался дать слушателям надежду и порабощенным народам на Европейском континенте, и сжимающимся от страха в британских бомбоубежищах. То, что он регулярно говорил англичанам, весной в радиообращении он сказал полякам:

«Все европейские народы и государства, чья культура и история делали их частью общей жизни христианского мира на протяжении веков, когда пруссаки были не лучше племени варваров и Германская империя не более, чем скоплением княжеств Пумперникелей[777], теперь стонут под жесточайшим игом Гитлера и его нацистской банды.

Каждую неделю его расстрельные команды заняты на дюжине земель. В понедельник он расстреливает голландцев; во вторник – норвежцев; в среду ставит к стенке французов и бельгийцев, в четверг должны пострадать чехи… чтобы заполнить его отвратительный список расстрелов. Но всегда, каждый день, есть поляки… Настанет день, возможно, раньше, чем мы сегодня смеем надеяться, когда безумная попытка установить прусское господство на расовой ненависти, на бронемашине, на тайной полиции, на чужеземном надсмотрщике и на еще более грязных предателях пройдет, как страшный сон.