Другая музыка нужна - Антал Гидаш

говорить. Человек не должен причинять другому огорчений. И без того на этом свете достаточно грустно… Вы изволили спросить, как я поживаю? Никогда в жизни не приходилось мне еще столько отдыхать. Харчи, конечно, никудышные, но зато не моя забота, где их взять.

— Стало быть, вам хочется остаться здесь?

— Какой там хочется! Но разве кого-нибудь интересует, что мне хочется? Не так ли?

— Ну, ладно, ладно… Есть у вас в камере некий Ене Алконь, журналист. Скажите, о чем он разговаривает?

— Ене Алконь?.. Алконь?.. Да, да, есть такой. Меня грамоте учит. Говорит, что знаком с моим сыном, изволите ли знать, с Мартоном, с тем, который в реальном училище учится. Говорит, что лежал с ним вместе в больнице, в одной палате, когда мой сынок ходил бесплатно отдыхать и ему хотели ногу отрезать.

— Куда ходил ваш сын?

— Бесплатно отдыхать.

— Что это значит?

— Не знаете? Я тоже не знаю… Тогда я вместе С женой пошел в «Непсаву». Одного из редакторов «Непсавы», изволите ли знать, Шниттером зовут. Брат этого Шниттера служит директором на обувной фабрике. Короче говоря, я попросил Шниттера, только поймите меня правильно, не директора, а редактора Шниттера, чтобы он пропечатал в газете о том, что мой сын пропал во время бесплатного отдыха.

— Оставьте, пожалуйста… Я же спросил у вас, о чем разговаривает в камере Ене Алконь.

— Прошу прощенья, не знаю. Я ведь сплю обычно.

— Днем тоже?

— Всегда, как только случай представится. Отдыхаю задним числом.

— Что значит задним числом?

— Отсыпаюсь за все то время, что дома не спал.

— Ну ладно. А Антал Франк? С ним вы знакомы? Он о чем разговаривает?

— А-а, Антал Франк? Говорит, что был моим заказчиком на улице Мурани. Может быть!.. На улице Мурани у меня, изволите знать, девять подмастерьев работало, в двух помещениях, пока я не погорел. Меня разорила фабрика Кобрака, та самая, где Шниттер служит, только не редактор, а директор Шниттер. Не могу же я конкурировать с фабрикой!

— Об этом я уже слышал.

— Что верно, то верно! Но ведь как подумаю, изволите знать…

— Оставьте вы этих Шниттеров! Расскажите лучше про Пюнкешти, он тоже у вас сидит?

— Пюнкешти? Так, ежели хотите знать, он и разговаривать со мной не желает. Уж не изволите ли думать, что со мной каждый хочет разговаривать?

— Ну ладно. Что еще можете вы сказать про Шандора Вайду?

— Я? Ничего не могу. Вы же сами соблаговолили сказать, что я ничего не должен знать, вот я и не знаю ничего.

— А что вы будете говорить на суде?

— На суде?.. — Фицек заколебался. — Есть у меня два дружка: Трепше и Рапс, Трепше сказал, что он не стал бы отдавать под суд такого человека, как Вайда.

— А что же?

— Без всякого суда спустил бы в уборную.

— И поместил бы сообщение в газете, что приговорен к спуску в уборную? — Следователь рассмеялся и задумался о том, что же ему делать наконец с этим Фицеком. Никак не желает примириться с Вайдой.

Г-н Фицек принял смех за одобрение: стало быть, про Вайду можно уже говорить.

— Зачем помещать сообщение? Вот Рапс толковал мне однажды, что газеты об очень многом не сообщают. Даже бумагу жалко тратить на такого человека… Это уже я говорю…

— Послушайте, Фицек, кто такие Трепше и Рапс? Где они живут? Когда вы говорили с ними в последний раз?

— Очень давно. Адреса не знаю, встречаюсь с ними обычно на улице. Последний раз встречался года полтора назад, когда мой сын, изволите ли знать, Мартон, тот, который в реальное училище ходит, отправился бесплатно отдыхать и пропал.

— Так откуда же тогда эти Трепше и Рапс знают, кто такой Вайда?

— А оттуда, — с яростью крикнул Фицек, — что Вайда уже в животе у мамаши жуликом был, что другого такого мерзавца я в жизни не видал!

— Вы не видали или Трепше и Рапс?

Фицек не ответил. Вскочил взволнованный.

— Никто не причинил мне столько горя, как этот Вайда!.. Он и правду говорит лишь тогда, когда думает, что врет. Изволите ли знать, чем занимался этот Вайда прежде?

— Знаю, вы уже рассказывали.

— А канифоль для скрипок? А кружева, которые он закупал для солдат? А лошади, которых он заставлял пивом поить?

— Слышал, слышал и предупредил уже вас, чтобы вы не смели больше говорить об этом! — крикнул следователь Фицеку.

Маленький человек оторопел и завел на другой лад:

— Несчастный я человек, вы же изволите знать. У меня шестеро детей…

— У других тоже шестеро детей. А у Венцеля Балажа даже девять. Так что же вы ноете?

— Не я ною, прошу прощенья… Я уже привык к пинкам, — зад мой бунтует!

— Странные у вас выражения, господин Фицек.

— Это не выражения, изволите ли знать, а сущая правда. Вы и представить себе не можете, как у человека задница с сердцем связана.

— Что?!. — Следователь снова расхохотался.

— Этот Вайда, — продолжал свое Фицек, — этот самый Вайда сидит в другой камере. А днем, изволите ль знать, двери камер открыты и дозволено навещать друг друга. Вот я и зашел к этому Вайде. И что же я вижу? И волосы и усы у него рыжие.

— Ну и что же?

— А прежде-то были черные…

— Ну и что?

— А то, что у него и усы врут. Красил их!

Фицек уставился на следователя, мол, что он на это скажет?

— И Вайда заявил, что не считает себя виновным, что не он, так другой надул бы армию. Понимаете, что он говорит?.. И богатые передачи получает. Не из дому. Так, спрашивается, откуда? Вайда не ест тюремный харч. Мне его уступил. Дали ему пинка под зад, вот и сердце сразу помягчело. — Фицек горестно рассмеялся. — Потому-то я и говорю, что зад с сердцем связан. Такому человеку всегда надо было бы давать пинка под зад. Я, конечно, не верю ему. Выйдет отсюда, опять будет таким же бессердечным, таким же мерзавцем, еще похуже.

— Что вы привязались к этому Шандору Вайде? Поймите: ваше счастье, что вы попали в его группу. Поняли? У него такая ничтожная роль во всем этом деле, что почти не в счет.

— Ну, понятно! — воскликнул Фицек. — Убил свою мамашу, но это не в счет, потому что маленького роста была.

— Кто убил? Кого убил?

— Откуда я знаю? Это я так, к примеру, сказал.

— Если вы будете приводить такие примеры на суде, гарантирую вам десять лет.

— Да разве я буду? Я, изволите ль знать, понимаю, где что говорить… У меня котелок варит!