Икосаэдр - Андрей Валерьевич Скоробогатов

с помощью манипулятора.

Я готовился всю ночь.

Это случилось на утро, первым меня нашёл техник, отвечавший за участок. Не наш, бригада была другая. На попытку выйти на контакт я ответил выстрелом из консоли — стальной жгут пробил его глайдер, зацепив ногу, но он удержался в седле, развернул машину и умотал в тундру, выкрикивая что-то в коммутатор.

В обед пришла полиция, офицеры внутренних войск. Их было десять человек, по двое на бронированных глайдерах, я даже не думал, что такие есть у нас на орбиталке. Я сделал пару выстрелов из консоли, сумев сбить один из глайдеров с курса. В следующий миг консоль отключилась — у них нашёлся тайный случай подключиться к ней.

— Эй, Афанасьев, выходи, ты окружён! — услышал я. — Будем стрелять на поражение.

На этот случай у меня было припасено другое оружие. Я успел сделать углепластиковый арбалет, стреляющий обрезками арматуры. Не зря говорят, что каждый мужчина — чудом выживший мальчик. Я вспомнил игры в войнушку, в которые мы играли в детстве в наших сожжёных джунглях, мне это помогло. Удалось вырубить троих, пока они не перегруппировались, сомкнув щиты и выставив дуло зловещей пушки. Шарпомат, стокиловаттник, раздраконил скорлупу моего бункера, глайдер загорелся, всё заволокло дымом. Респиратор спасал, но нужно было бежать. Мне хватило ума сделать аварийный люк на крыше, я откинул тяжёлую крышку, готовясь, что следующий выстрел придётся на меня, но вместо этого услышал крик из-за спин атакующих. «Не стрелять, он безоружен!». Они были правы, я был безоружен. Стало тихо. Мой взгляд упал на место, где рос мой Огурец. Все смотрели на меня, казалось, они просто не видят свечение, которое идёт из глубины.

— Рэм, выходи, мы не будем тебя убивать, — услышал я голос бригадира. — Да, конечно, тебе светит ссылка и пожизненный строгач, но обещаю, они не станут тебя убивать. Тебя вылечат, я знаю, и ты…

Я не дослушал. Скинул пуховик, спрыгнул из бункера, нырнул в обжигающе-ледяную воду. Пятнадцать метров. Казалось бы, всего пятнадцать. Термобельё спасало первые метров семь, потом грести стало всё сложнее. Мимо меня пронеслись снаряды парализаторов — я успел нырнуть, к счастью, мимо. Плечи коченели, в респиратор попала вода. Вдруг я почувствовал, что стало намного теплее. Через воспалённые глаза я увидел, как бутон цветка раскрывается всего в метре от меня, излучая свет, но никто кроме меня не замечает этого, все кричат, показывая куда-то назад. Бутон пылал совсем близко от поверхности, пылал как будто только для меня одного, я перевалился через жёсткие, словно наждачная бумага, лепестки и нырнул в пылающую звёздами желанную глубину. Сразу стало тепло и хорошо, я познал своё естество, понял, что моё предназначение выполнено, и что совсем не обязательно здесь торопиться, бежать и спасать кого-то.

Последнее, что увидело моё растворяющееся тело, когда толпа полицаев наверху разошлась — это тёмно-зелёные фигуры трёх Инспекторов Протокола, склонившихся над бутоном плотоядного цветка.

Моя Зелёная Женщина нашла меня. Теперь я лечу с ней в обнимку через галактику по невидимой нити подпространства на необыкновенной глубине, мимо нас мелькают планеты, звёзды и косяки четырёхмерных обитателей. Пролетают дни, месяцы, года. Я не знаю, когда меня вынесет на поверхность мира и вынесет ли вообще, но пусть хоть кто-то попробует сказать, что я не счастлив.

Я все еще человек (часть 1)

Я всё ещё человек

(рассказ из вселенной романа «Рутея»)

Самочки трёхногого палача обитали в северной части континента Ксанф, сбивались в период размножения в стаи, нападали на зелёные муравейники и выедали их, оставляя полупрозрачные скорлупки. Начисто — я видел, как это происходит. Стоит себе спокойно муравейник, здоровый, метров семь в высоту. Мураввины тягают с соседних кустов плоды и листву, несут к матке — собственно, тело муравейника и представляет собой матку, в которой мураввины живут. Потом к ней с трёх разных сторон набегают палачихи, запрыгивают, садятся. Мураввины, конечно, плюются кислотой, они только это и умеют делать — плеваться, но у налётчиц прочный панцирь, им это хоть бы хны. Потом у самочек палача из животов высовываются четвёртые конечности, похожие на топорики, пробивают дырки в скорлупе, словно вор в витрине магазина, и вот — обед подан к столу. Выдвижными челюстями кромсают мураввинскую матку, уносят личинки, яйца и всё съестное, а потом остатки выедают налетевшие воробушки и прочие летучие падальщики.

А самцов мы не видели ни разу. Никто не видел.

Чёрт, я всё это рассказываю, что прямо слышу голос ведущего старинных программ о животных, которые мне мамка в детстве показывала. Чтобы родной язык не забывал. Поэтому, собственно, в биополицию и пошёл. Ну, ещё чтобы в промозглый зимний период была возможность свалить на вахту в южные края.

Первый раз я с растерзанными муравейниками столкнулся, когда во время облёта у одного такого поймали браконьера. С виду — тайкунец, с собой идентификатор туриста и мешок обломков непонятного зелёного цвета. Отвезли, посадили в контейнер для допроса, у нас всегда в глайдере с собой раскладной. Вацлав ему сунул пару раз под дых, зачем, спрашиваем, скорлупки таскаешь? А он и говорит:

— Ничего вы не понимаете! На чёрном рынке хиндийцы за них мне нереальные кредиты и мегалайки забашляют! Я поделюсь, пустите только!

Повертел в руках скорлупку, ничего из себя не представляет. Сам отыгрываю «доброго».

— Родной, скажи, почему? — наклоняюсь, лыблюсь и спрашиваю. — Что в них такого?

Помялся-помялся, говорит:

— В них, типа, очень редкий наркотик. И обтачивается легко, как янтарь. Погранцы на Периметре не в курсе, думают, лазурит накопали и везём на ювелирку, у них это разрешено. Ну, в крайнем случае — пару сотен лайков на лапу… Пустите вы меня, а?

Конечно, не пустили, дали строгача в шахтном посёлке, три месяца. Скорлупки отобрали и сдали в лабораторию — пусть их изучат на предмет чего полезного. Авось потом перегонят, чтобы безопасно было, и таблеток наделают. Из изъятого у браконьеров можно делать хоть чего.

Ну, я не об этом.

Вы, наверное, в курсе, что северный Ксанф к третьему веку уже исхожен вдоль и поперёк. Поговаривали, что на Ксанфе уже сотня деревень тайкунских и хиндийских беженцев, или как там они себя называют, но лично мне ни разу за вахту не попадались. А всего что-то похожее на поселение накрывали в тех краях всего пару раз за мою карьеру. Это много и плохо.