Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

чувствуя под собой ног. Дрожащими руками я набрал номер батюшкиного телефона в палате больницы.

– Батюшка, это вы? Простите, что безпокою… Наместник только что предложил мне принять строящееся подворье в Геленджике!

– А ты что ответил?

– Сказал, что с вами посоветуюсь… – В трубке послышался треск: похоже, отец Кирилл засмеялся.

– Ты пока давай на Афон, а там видно будет… Геленджик не твое место.

– Спасибо, спасибо, отче! Успокоили! Помолитесь обо мне…

Визу мне сделали быстро. Я попрощался с отцами в Лавре, взяв от них письма к знакомым монахам, и, не помня как, будто в мгновение ока, очутился в Салониках. Только что прошел небольшой дождь, который не прибил даже пыли. На замутненном желтоватом горизонте тянулись невысокие, выгоревшие от жары хребты, с зелеными пятнами виноградников и небольших рощиц. На окрестных холмах дома с красными черепичными крышами, словно привстав на цыпочки, загляделись в морскую даль. «На Таджикистан немного похоже, – подумалось мне. – Только дух лучше, православная страна как-никак!»

Рожденные от Бога, мы призваны Им жить Его жизнью, настолько свободной, что эта Божественная Свобода не вмещается в нас, ибо слишком тесны узы нашего тела, в котором мы ждем свою смерть. Но когда мы добровольно отказываемся от всего, неожиданным образом в нас вливается духовная сила, в которой и через которую мы обретаем духовную свободу в Духе, ибо Бог есть Дух. Даже когда я блуждаю во сне, знаю, что это сон, рождающийся в моем уме, который пребывает в Духе Твоем, а Ты окружаешь меня со всех сторон, сторожа мои сновидения. А когда пробуждаюсь я, то Твои объятия, Боже, встречают меня, куда бы я ни обернулся. Ты – жизнь моя, Господи, хочу навеки стать единым с Тобою!

СВЯТАЯ ГОРА

Господи, для Тебя все люди – словно малые дети. Но ты серьезно внемлешь и малому ребенку, как умудренному старцу. А о тех, кто убелен сединами, ты заботишься как о младенцах. Почему Ты более всего возлюбил детей, Христе мой? Потому что души их, подобные дыханию только что распустившейся розы, привлекают милость Твою и любовь. А души измученных своими грехами и заблуждениями Ты видишь немощными и слабыми, и потому лелеешь их, словно больных младенцев, в объятиях Своего милосердия. Ты, Христе, вечно юн, как вечно юная вечность Твоего блаженства, не ведающая старости детей земных. В такую юную вечность роди меня заново, Боже, несказанным рождением от Духа Святого. Ибо в чем корень старости душевной? В горьком эгоизме, в который вновь и вновь впадает дух мой, где и находит свою смерть. Знаю, что лишь смерть эгоизма положит конец моему страданию, когда, возрожденный Тобою, Христе, услышу глаголы уст Твоих: «Все Мое – твое! Ты был мертв и ожил, и пришел к Нам!» И тогда радости нашей никто не отнимет у нас, ибо Ты даешь прозреть духовным очам в благолепном видении Твоем.

Жужжащий говор аэропорта остался позади. Таксист повез меня по улицам города: чистые и опрятные, оттененные высокими платанами и заполненные множеством магазинов и кафе, они выглядели уютными и мирными. Часто встречались красивые церкви иной, восточной архитектуры, напоминающие те, которые я видел в Ново-Афонском монастыре. Лица прохожих удивляли своим славянским видом, не похожим на их описания в книгах по греческой мифологии. Во всем проступала иная христианская культура, очень своеобразная и глубокая.

В одном из районов города таксист высадил меня из «Мерседеса» на узенькой улочке, помахал рукой: «Сто кало!» На звонок в дверь мне открыл седенький, немного согбенный от старости, худенький монах, подпоясанный какой-то веревочкой. «Должно быть, этот старичок – сторож при подворье…» – подумал я, осматриваясь. Метох представлял собой двухкомнатную квартиру на первом этаже. В комнате стояло несколько двухъярусных коек.

– Снимай рюкзак. Что, паломничать приехал? – спросил меня старичок, обратив ко мне светлое приветливое лицо с мягкой вьющейся белой бородой.

– Паломничать, отче. В нашем монастыре хочу помолиться. К Иверской иконе Матери Божией сходить, а там как Бог даст… – в общих словах передал я свои намерения.

– Так, так… А кушать будешь? Тогда помогай мне. Помой помидоры и огурцы да хлеб нарежь. А я пока картошку сварю. Скоро братья приедут, тоже кушать захотят… – старческим голосом дребезжал он.

«Какой необыкновенно добрый дедушка, и еще веревочкой подпоясан…» – думал я, нарезая помидоры и огурцы.

– А вы давно в монастыре, отче? – с любопытством спросил я.

– Давно, давно, – тихо засмеялся монах.

– А игумен у вас строгий?

– Строгий, строгий игумен, хе-хе-хе… – Монах поставил на стол сковороду с поджаренным картофелем, затем полил помидоры и огурцы оливковым маслом.