Режим черной магии - Ким Харрисон

Я посмотрела на уклон солнца, гадая, как этот день закончится.

— Я эгоистична?

Не ответив, Пирс направился к миниатюрной резной статуе насекомого на камине.

— Красиво, — пробормотал он.

Даже в мужских брюках пикси, рубашке с длинными рукавами, пиджаке для сада и шляпе он был совершенно не похож на пикси. Не только потому, что волосы у него были не такими, но и потому, что он был слишком мускулист. Почувствовав мой взгляд, он обернулся, и его выражение заставило мое сердце подпрыгнуть.

— Как ты думаешь, где Маталина? — спросила я тихо.

Из-за наших спин донесся смертельно уставший голос Дженкса.

— Она в нашей спальне, притворяется спящей.

Жар затопил мое лицо, и я развернулась, увидев открытые глаза Дженкса, следящие за нами.

— Прости меня, — сказала я, понимая, что он уже трезв. — Я не знала, что ты проснулся. Дженкс, ты как?

Да, это был глупый вопрос, но я не знала, что еще сказать.

Дженкс сел, положил локти на колени и опустил голову, придерживая ее.

— У меня болит голова, — сказал он тихо. — Тебе не нужно было брать копоть, чтобы помочь мне. Я уже мертв. Мое сердце знает об этом, но мое тело не слушается.

Чувствуя себя неловко в чужом платье, я присела рядом с ним. Солнце грело мою спину, проходя через круг из толстого стекла, но внутри меня был холод.

— Что такое еще один слой копоти? — сказала я, веря в это. — Дженкс, извини, если это звучит банально, но все будет хорошо. Просто понадобится время. Сотни человек в Цинциннати теряют любимых людей каждый день. Я выжила, потеряв Кистена. Я…

— Заткнись, черт побери! — закричал он, и я убрала руку. — Ничего хорошего не будет. Ты не понимаешь. Все, чем я был, умерло вместе с ней, я любил ее.

Мое лицо вспыхнуло, и я не смогла сдержаться.

— Я не понимаю? — сказала я, мой страх из-за того, что он собрался умирать, превратился в злость. — Я не понимаю? — я встала, сердце у меня колотилось. — Как ты смеешь говорить мне, что я не понимаю!

Глаза Пирса были широко распахнуты. Он явно не считал, что кричать на Дженкса — самый лучший способ убедить его жить, но я не собиралась позволить Дженксу впасть в синдром «бедного меня» и умереть.

— Ты видел мои страдания, после того, как умер Кистен, — продолжала я, и его мокрые от пыльцы, покрасневшие глаза расширились. — Ты сам говорил мне, что со мной все будет в порядке и что я снова полюблю кого-нибудь. Я потеряла своего отца, когда мне было десять. Я видела, как он умер, так же, как ты видел смерть Маталины. Я держала его за руку и обещала, что со мной все будет хорошо. Моя мать говорила мне, что все будет в порядке, и однажды так случилось. Не надо сидеть здесь и говорить мне, что если у тебя есть крылья и ты плачешь блестками, твоя боль больше моей. Это больно. Это просто адски больно. Но это пройдет! Не смей сдаваться потому, что это тяжело, — сказала я, перед глазами все стало размытым. — Не смей, Дженкс.

Я отвернулась, у меня текли слезы.

— Ты мне слишком нужен, — добавила я, сбрасывая руку Пирса со своего плеча. Черт побери, я не хотела разреветься перед ним — ни перед кем из них.

— Прости меня, — сказала я несчастно. — Я не могу передать словами, как мне жаль Маталину. Вы были прекрасной парой.

Я замерла, уставившись в стену и видя, что она плывет. Сделав глубокий вздох, я вытерла свои глаза.

— Маталина ушла, но ты — нет. Она хотела, чтобы ты жил, и ты мне нужен. Это эгоистично, но это так. Ты сделал слишком много, чтобы сдаться и не увидеть, чем это закончится. В прошлом году ты сказал, что ты зол из-за того, что ты умрешь, а мы с Айви будем жить дальше, — я обернулась, и печаль в его глазах вызвала вспышку вины во мне, — Жизнь сука, Дженкс. Но если ты не проживешь отмерянное тебе время, в чем тогда смысл?

— Я не знал, что будет так больно, — сказал Дженкс, в его глазах была почти паника. — Она сказала мне жить, но для этого нет причины. Все, что я сделал, было для нее!

Ему было всего восемнадцать. Как я могла помочь ему понять?

Голос Пирса осторожно влился в пахнущий мхом воздух так, словно он принадлежал этому месту.

— Живя, ты не предаешь ее, — сказал он, стоя в одиночестве около пустого камина в дальнем конце комнаты.

— Предаю! — Дженкс встал, удержав равновесие благодаря застрекотавшим крыльям. — Как я могу чувствовать что-то, если ее нет со мной? Она сказала жить, но зачем? Это бессмысленно!

С терпением тяжело доставшейся ему мудрости Пирс поднял глаза.

— Смысл будет.

— Откуда тебе знать? — горько сказал Дженкс. — Ты никогда ничего не делал, пролежав мертвым сотни лет в земле.

Со спокойным лицом Пирс сказал:

— Я любил. Я потерял все, потому что смерть пришла слишком рано. Я видел это твоими глазами. Я пережил это в роли Маталины. Она хотела, чтобы ты жил. Любил. Был счастлив. Вот чего она хотела. Я в этом уверен.

— Ты… — начал Дженкс яростно, потом заколебался. — Расскажи, — прошептал он.

Пирс поставил фигурку богомола обратно на каминную полку.

— Я любил женщину всей своей душой. И я покинул ее, хотя не стремился к этому. Она стала жить дальше, нашла свою любовь, вышла замуж, родила детей, которые сегодня уже старики, но я видел ее лицо на их фотографиях и улыбался.

Я фыркнула, думая, что мой приход сюда просто пародия. Я пыталась помочь Дженксу жить дальше, хотя Пирс прожил больше, чем мы оба вместе взятые. Не по годам, а по опыту.

Казалось, начиная понимать, Дженкс рухнул обратно на кочку мха.

— Когда боль уйдет? — спросил он, обняв живот руками.

Я подняла плечо и позволила ему упасть. Мы все были покалечены, но это сделало нас сильнее, наверное. А может быть, это просто сделало нас более хрупкими.

— Твой разум оцепенеет, — сказал Пирс, — воспоминания затуманятся. Другие займут их место. На это уйдет много времени. Может быть, никогда.

— Я никогда не забуду Маталину, — пообещал Дженкс. — Не важно, сколько я проживу.

— Но ты будешь жить, — Пирс посмотрел на нас в упор. — Ты нужен другим. Ты знаешь об этом. Иначе зачем ты сказал Джаксу забрать сад? Это не свойственно пикси. Это против правил, ты знаешь. Зачем было делать это, если ты не чувствовал ответственности за что-то еще?

Дженкс быстро заморгал, думая об этом, и Пирс встал рядом со мной.

— Ты прыгнул выше головы, пикси, — сказал он. — Теперь тебе придется жить за свои идеи. Тебе придется жить ради них.

Легкая серебряная пыльца посыпалась с Дженкса, он беззвучно плакал.

— Я больше никогда не услышу ее, — сказал он тихо. — Я никогда не узнаю ее мысли на восходе или ее мнение о семенах. Откуда я узнаю, что они прорастут? Она была всегда права. Всегда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});