Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

не входила в число его добродетелей, а вино и шлюхи были дорогим развлечением для римского военачальника.

– Я должен также купить молчание моих людей, – заявил он.

– Сколько их?

– Центурия. Восемьдесят человек.

Цезарь оглянулся: с Корнелием явилось едва ли тридцать легионеров.

– Здесь нет и половины, – заметил он.

– Но остальные тоже должны помалкивать. Надо заткнуть рот целому отряду, только так мы добьемся своего. Купить молчание только этих солдат – не выход.

Цезарь кивнул:

– Согласен. Тридцать серебряных денариев каждому из твоих людей. И три тысячи тебе.

– Три тысячи серебряных денариев? Ты предлагаешь мне бедную жизнь, спокойную, но очень скромную. Я хочу пятьдесят денариев для каждого из моих людей и пятнадцать тысяч себе.

– Насчет людей согласен. А тебе хватит и шести.

– Двенадцать.

– Давай так, – предложил Цезарь спокойно и хладнокровно, хотя на кону стояла его собственная жизнь, – по сорок денариев каждому из легионеров и восемь тысяч тебе.

Сорок денариев для легионеров показались Корнелию отличной суммой; его люди охотно согласились бы. Оставалось увеличить взятку для себя.

– Девять тысяч мне.

– Восемь тысяч пятьсот.

– Восемь тысяч восемьсот, – настаивал Корнелий.

– По рукам, – согласился Цезарь, – сорок серебряных денариев каждому из твоих людей и восемь тысяч восемьсот тебе.

– Давай деньги.

Цезарь расхохотался.

– Чтобы ты перерезал мне горло прямо на холме? – воскликнул он, подавляя смех. – Отведи меня в сухое место, подальше от этих проклятых болот, и я скажу тебе, куда отправить легионера с посланием от моего имени. Через три дня ты получишь деньги для них и для себя самого.

Он знал, что на четвертый день лихорадка вернется. К тому времени он должен был оказаться на свободе.

Корнелий сжал губы и нахмурился:

– Клянусь Юпитером, будь что будет, но если на третий день я не получу обещанного, то закую тебя в цепи и самолично доставлю к Сулле.

– Ты получишь деньги, – решительно заявил Цезарь.

Палатка Корнелия Фагита

Три дня спустя

Лабиен вошел в палатку центуриона. В правой руке он сжимал мешочек с деньгами Цезаря. Послание друга содержало точные распоряжения насчет того, что и как делать. Лабиен сделал несколько шагов вглубь палатки и положил мешочек с двенадцатью тысячами серебряных денариев на стол, на который центурион поставил свой кубок с вином.

– Здесь вся сумма? – нахмурился он.

– В этом маленьком мешочке не поместятся двенадцать тысяч денариев, – заметил Цезарь. – Разумеется, нет. – Он посмотрел на друга. – Ты сделал все, как я велел?

Лабиен кивнул и повернулся к выходу:

– Остальное у рабов, охраняемых его легионерами.

– Давай-ка выйдем, – сказал центурион и жадно потянулся за кубком.

– Я бы не стал открывать принесенные моим другом сундуки в присутствии всех этих людей, – проговорил Цезарь. – Кое-кому такое распределение денег может показаться несправедливым.

Корнелий Фагит посмотрел на Цезаря и усмехнулся:

– Клянусь Геркулесом, ты прав!

Он вышел из палатки и приказал рабам перенести сундуки внутрь шатра. Лабиен воспользовался этим, чтобы поговорить с Цезарем с глазу на глаз:

– Откуда ты знаешь, что он нас отпустит?

– Ему все надоело – и войско, и война. Он ничего не выиграет, сдав нас властям. Сулла не отличается щедростью. И все это знают. Он отпустит нас и даст по сорок денариев каждому солдату, а я снова подамся в бега. Нищий, зато свободный. За это можно и выпить.

Цезарь взял со стола кувшин и пару стоявших с ним рядом чистых кубков, потом спокойно разлил вино, будто был не задержанным, а чуть ли не начальником центурии.

– Центурион пробудет здесь несколько месяцев, пока не придет время покинуть войско. Сделает вид, что старательно выслеживает беглеца. Несколько недель будет притворяться, что вовсю работает, попивать вино, радоваться полученной взятке вместе со своими солдатами, а затем беззаботно удалится на покой.

Цезарь протянул кубок другу:

– Выпьешь со мной? За мою губительную свободу?

Тит Лабиен покачал головой и взял кубок, протянутый улыбающимся Цезарем:

– Либо тебя лишила ума лихорадка, либо ты спятил от внезапной свободы.

Но Цезарь не согласился с ним:

– Ни то ни другое, друг мой. Просто я узнаю все больше о человеческой природе. – Он осушил кубок, поставил его на стол и посмотрел на Лабиена. – Итак, я снова беглец.

LX

Первая победа

Первая победа досталась Цезарю не на поле боя. Это была тихая победа, одержанная во время болезней и лишений, когда он целыми днями, неделями, месяцами скитался по самым негостеприимным уголкам Италии – вечно в бегах, вечно в бегах… в ожидании смерти или дозволения вернуться в Рим.

Domus Суллы, Рим

81 г. до н. э.

Великая весталка, претор Марк Эмилий Лепид, Аврелий Котта и даже мать Цезаря пришли в то утро к дому Луция Корнелия Суллы, дабы вымолить прощение для юного беглеца. Красс, Метелл и другие вожди оптиматов также просили Суллу прекратить преследование – не из милосердия, а потому, что неспособность поймать Цезаря усиливала популярность юноши, осмелившегося бросить вызов главе новой власти. Сулла хорошо понимал это, но все же…

Когда Аврелия покинула атриум, диктатор облегченно вздохнул. С ним оставались Долабелла и Помпей, которые также присутствовали на приеме.

– Что думаешь, Долабелла? – спросил Сулла. Помпея он удерживал возле себя в память о его доблести на поле брани, однако считал, что тот слишком молод, и не спрашивал его мнения относительно государственных дел.

– Даже не знаю, что сказать, – начал Долабелла. – Ясно, что за Цезаря просят мать и его дядя Аврелий Котта, самый умеренный из всех Юлиев. Он сумел убедить нас в том, что прощение умерит волнение в рядах популяров, подавленных и возмущенных захватом государственных учреждений. Но они уговорили великую весталку, а значит, дело юного беглеца превращается в нечто очень значительное. Похоже, того же мнения придерживаются Красс и Метелл. Почему к ним примкнул Лепид, я и вовсе не понимаю.

– Лепид колеблется, – сказал Сулла. – Знает, что я не слишком его ценю и намерен сдерживать его восхождение. Он очень честолюбив, хочет отдавать приказы, а не выполнять их. Я убежден, что он готов пойти на выборы в качестве вождя обезглавленной и раздробленной партии популяров. Есть ли лучший способ завоевать расположение популяров, чем требовать у меня прощения для племянника величайшего из их вождей?

– Вполне возможно, – кивнул Долабелла. – Однако, несмотря на колебания Лепида, мы покончили с популярами здесь, в Риме. Осталась Испания, где по-прежнему бунтует Серторий, любимый военачальник Мария. Одновременно меня беспокоит способность этого Цезаря вовремя исчезать, ускользая из наших рук. Создается впечатление, будто он хочет поднять популяров на борьбу с нами здесь, в Италии. Никаких военных сил, только поддержка общества, да и то