Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

часов, и наконец они оказались вдали от города.

– Скоро рассвет, – сказал Лабиен.

Оба были измотаны.

– Верно, – подтвердил Цезарь. – Давай сойдем с дороги и немного передохнем.

Domus Суллы, Рим

– Он сбежал, – объявил Долабелла, стоя перед диктатором.

Никто не мог найти Цезаря в городе на берегах Тибра.

– Зря мы тянули время, – заметила Сулла. – Надо было предвидеть, что, провалившись на выборах, он сбежит.

– Следовало действовать раньше, – осмелился Долабелла, – надо было настоять, чтобы Сенат постановил схватить его до децемвирских выборов.

Но Сулла покачал головой:

– Нет, это не выход. Велеть задержать того, кто потерпел поражение в выборах, – не то же самое, что велеть задержать победителя.

– Выборы были… нечестными, – робко вставил Долабелла.

Лицо Суллы исказила гримаса презрения.

– В жизни так много нечестного… Конечно, об этом будут судачить, но для общества он отныне – неудачник, что нам и требовалось. Даже его последователи будут разочарованы – они-то видели в нем вождя, который заменит Мария или Цинну в борьбе против нас. Если бы он был умнее, сбежал бы несколько недель назад, сразу после разговора со мной. Ему не следовало участвовать в выборах: он сбежал бы, оставшись незапятнанным в глазах своих приспешников. Какими бы ни были выборы, честными или нет, теперь они видят, что он бессилен против меня, против нас, ибо у этих людей много желаний и притязаний, но мало мозгов.

Долабелла покачал головой. Каждое слово Суллы, как и прежде, звучало разумно.

– Сколько у нас легионеров в Италии? – спросил диктатор.

– Сто двадцать тысяч, – ответил Долабелла. Войско, сражавшееся с Митридатом на Востоке, а затем с популярами во время гражданской войны, как и анконские легионы, – все они оставались в Италии, укрепляя режим Суллы.

– Хорошо. Достаньте его хоть из-под земли. Приведите этого Цезаря ко мне, живого или мертвого. Поставьте передо мной на колени или бросьте его труп к моим ногам. Пусть на него как следует поохотятся. Как охотятся на волков и других лютых хищников.

Италия

Несколько недель спустя после указа о задержании Цезаря

Доля беглеца тяжела, безотрадна, мучительна. Когда же надежда остается лишь на то, что твой преследователь умрет, а ему при этом пятьдесят семь лет, тобой овладевают уныние и чувство поражения.

– Но Сулла много ест, – заметил Лабиен, когда они сидели возле костра посреди гор. – Он толст и постоянно пьет вино. Предается бесконечным оргиям. Очень может быть, что на одном из пиров его хватит удар.

Лабиен не покидал Цезаря. Он был единственным, кто знал его местонахождение и доставлял ему пищу в самые отдаленные места. Цезаря беспокоило, что Лабиен рискует, поддерживая его, помогая с едой, но во время своего бегства он сознательно не появлялся в жилищах прочих друзей, знакомых семьи Юлиев и последователей Мария. Все они находились под наблюдением. Лабиен больше не возвращался к себе, останавливаясь у знакомых в многолюдной Субуре. Лабиену было легче скрыться в толпе, для Цезаря же город был неподходящим местом: тысячи легионеров ходили дозором по улицам, следили за всеми въездами и выездами.

Цезарь знал, что друг серьезно рискует, но без Лабиена он бы просто погиб. Мать дала ему много денег, но наведаться в город или поселок, чтобы купить на рынке съестное, было слишком опасно: повсюду рыскали легионеры Суллы.

Время шло.

Вскоре давление стало невыносимым.

– С каждым днем все труднее уклоняться от дозорных, – сказал однажды Лабиен. – Клянусь всеми богами, вчера на выезде из Рима меня едва не окружили. На дорогах стало еще больше стражников. Сулла собирает отряды, целые центурии, чтобы прочесывать горы по всей Италии. Он приказал заглядывать под каждый камень. Возможно, тебе надо уйти подальше. На Восток или… – он не был уверен, стоит ли это говорить, но добавил, – или в Испанию, к Серторию.

– Я думал о том и другом, – признался Цезарь, глядя на горизонт: с их холма открывался роскошный вид на закат. – На Востоке меня будут выслеживать не так усердно, но все италийские порты охраняются. Пытаться сесть на корабль очень опасно. Скорее всего, кто-нибудь узнает меня и выдаст легионерам Суллы еще до того, как корабль отчалит в Грецию или Азию. Отплыть в Испанию не менее сложно, а если я присоединюсь к Серторию, Сулла сочтет это еще большей дерзостью и жестоко отомстит моей жене, дочери, матери, сестрам… Я не могу этого допустить.

Лабиен вздохнул. К сожалению, Цезарь говорил правду.

– Но кольцо смыкается все теснее, – в отчаянии настаивал он.

– Знаю, – снова подтвердил Цезарь. – В общем, так: я решил уйти в болота.

Оба умолкли.

– Это очень опасно, – нарушил тишину Лабиен. – Там тлетворный воздух. Заболеешь или умрешь.

– Здесь я уже мертв. Смотри. – Он указал вниз: около тридцати легионеров медленно взбирались по склону, осматривая каждый комок земли, переворачивая каждый камешек: они неукоснительно выполняли приказ Суллы.

Лабиен и Цезарь переглянулись и обнялись.

– Увидимся здесь через две недели, – сказал Цезарь. – Я пойду в противоположном направлении – на север, к болотам. Туда легионеры не сунутся, страшась лихорадки. Со мной ничего не случится. А ты спокойно иди им навстречу. Они ничего тебе не сделают, если ты будешь один.

– Береги себя, ради Юпитера.

– Я выживу, – улыбнулся Цезарь, затем собрал все припасы, которые принес друг, прихватил бурдюк с водой и отправился в сырую и заболоченную местность, простиравшуюся на север: никто в здравом уме не совался туда, ибо там его ждали только болезнь и смерть.

Убежище Цезаря в болотах

Две недели спустя

Увидев Цезаря впервые после его ухода на болота, Лабиен заметил, что друг очень исхудал и ослаб. Столь явные перемены он объяснил для себя пережитыми лишениями и нехваткой еды – но, когда, простившись с Цезарем, стал спускаться по склону, меж тем как тот устремился обратно в необитаемые, сырые и темные края, Лабиен сообразил, что две недели назад принес другу достаточно пищи для относительно сытого существования: buccellati, галеты легионеров, которые почти ничего не весили и отлично сохранялись даже в сыром месте, хлеб, сыр, орехи, вяленое мясо, бурдюк с чистой водой.

Теперь же Лабиена испугали не только крайняя худоба, темные круги под глазами и печальный взгляд Цезаря, легко объяснимые скитаниями среди неприютных болот: юный глава семейства Юлиев обильно потел и дрожал.

– Ты болен, – сказал Лабиен. – Идем со мной на нашу виллу.

– Нет! – решительно возразил Цезарь. – Во имя Юпитера! Это крайне опасно… для всей твоей семьи…

Он говорил прерывисто. Каждое слово давалось ему с трудом.

Лабиен поразмыслил. Ему приходилось думать за себя и за друга, который отныне был не в силах рассуждать здраво: вести его к