Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

Сулла и посмотрел на Долабеллу. – Ты слышал? При всем уважении…

Он хохотнул, многие легионеры в атриуме тоже захохотали. Эти ветераны похода против Митридата прошли вместе с диктатором полмира и чувствовали себя причастными к его радости и ярости, смеялись вместе с ним, были орудием его гнева. Смотря по обстоятельствам.

Смех был унизительным для Цезаря, но он промолчал. Его удивляло то, как мало уважения проявляет Сулла к его жреческому сану. Такого он не ожидал.

Сулла снова поднялся с ложа.

Долабелла внимательно смотрел на диктатора: в нем угадывалось нечто необычное. Он редко поднимался с ложа даже один раз, обыкновенно не вставая во время официальных приемов, и никогда – дважды. Это случилось впервые.

Диктатор медленно приблизился к Цезарю. Губа молодого римлянина все еще кровоточила, алые капли стекали по подбородку и падали на мозаичный пол. Вождь поборников старины оказался на том самом месте, где несколько мгновений назад ударил Цезаря, и снова занес руку. Цезарь закрыл глаза и отвернулся, но не отступил, готовый принять новый удар. Второй пощечины не последовало. Он открыл глаза. Сулла стоял перед ним, молча почесывая ухо.

– Ты меня презираешь, – сказал диктатор. – Ты меня презираешь, потому что считаешь себя лучше меня, лучше его. – Он указал на Долабеллу и снова встретился взглядом с Цезарем. – Ты считаешь себя лучше, чем все сенаторы-оптиматы, вместе взятые. Ты думаешь, что обладаешь нравственным превосходством над нами, потому что заботишься о римском плебсе, обо всех этих голодранцах, в чьих жилах не течет патрицианская кровь, которые бедны, ибо рождены, дабы прислуживать нам, как и все прочие жители Италии, незаслуженно требующие гражданства. Ты считаешь себя лучше, справедливее, мудрее меня, думаешь, что ты – более достойный гражданин Рима, чем я. Но ты не справедливее, не мудрее и не лучше меня. В твоих жилах течет кровь твоего дяди, величайшего предателя, которого знал Рим, готового положить конец естественному порядку вещей, но я существую именно для того, чтобы вернуть все в изначальное состояние: мы, старейшие патрицианские семейства, начальствуем и повелеваем, управляем римским государством. Я существую для того, чтобы установить новый порядок, позаботиться об исчезновении всякого инакомыслия, и во имя этой высшей цели готов применить столько силы и принуждения, сколько потребуется. Ты презираешь меня, потому что я действую с помощью силы. Ты презираешь меня, потому что считаешь себя добродетельнее, чем я, но в тебе, юноша, есть то, чего не видишь даже ты сам, а я вижу. – Сулла подошел еще ближе, пока его благоуханное дыхание не коснулось ноздрей Цезаря. – Но ты не видишь, не способен уловить, что ты такой же, как я. Возможно, пока еще это не проявилось, но у тебя есть все задатки для того, чтобы стать похожим на меня, и если я позволю тебе достичь зрелых лет, ты в конечном счете сделаешься таким же, как я. – Он отошел на пару шагов и на мгновение отвернулся от Цезаря, но вскоре заговорил снова: – А вот я тебя не презираю. Я умею судить о тебе беспристрастно. Я вижу тебя насквозь и хочу, чтобы ты был на моей стороне. Чтобы создать этот новый порядок, нам, знатным сенаторским родам, нужно, чтобы лучшие римляне были с нами, но для этого ты должен поклясться мне в покорности и полнейшей верности, а для начала – развестись с дочерью Цинны и жениться на той, кого я тебе подберу. Я даю тебе возможность, мальчик, и это гораздо больше, нежели ты заслуживаешь. Хорошенько подумай, прежде чем дать ответ.

На этом Сулла завершил свою речь. Вернувшись на ложе, он взял кубок и отпил вина, ожидая ответа Цезаря.

– Я не такой, как ты, славнейший муж, и боюсь, что при твоем правлении я никогда не стану сенатором. И я сожалею об этом. Мое восхождение по лестнице должностей даже не начнется, если я не дам тебе слово, и все-таки я не собираюсь разводиться с Корнелией.

– Почему? – спросил Сулла, охваченный неподдельным любопытством. – Мне назло?

– Я не люблю получать приказы от кого бы то ни было, славнейший муж, но есть еще одна важная причина.

– Какая же?

– Я люблю свою жену.

– Это был брак по расчету, устроенный твоим дядей и Цинной. – Сулла развел руками и поднял брови, изображая полное непонимание.

– Как бы то ни было, славнейший муж, я люблю жену, я поклялся ей в верности и соблюдаю свою клятву.

– Я тоже соблюдаю свои клятвы, – повторил Сулла с ледяным спокойствием. – Я поклялся, что новому порядку не будут угрожать ни родственники, ни приспешники Мария. Остается еще Серторий, бывший помощник твоего дяди, окопавшийся в Испании, но этот вопрос я решу, даже не сомневайся, а ты останешься здесь, в Риме.

Цезарь ждал приговора.

– Можешь идти, – заявил Сулла, к его удивлению.

Цезарь моргнул и нахмурился. Легионеры убрали мечи в ножны и отступили в углы атриума. Цезарь покосился на Лабиена, который по-прежнему смотрел на него с недоверием. Оба поспешно зашагали к выходу. Ликтор бросился за ними, пока диктатор не передумал и не решил казнить обоих, а может, и всех троих прямо здесь, на месте.

Сулла и Долабелла остались одни, если не считать многочисленной стражи, охранявшей атриум.

– Почему ты его отпустил? – спросил Долабелла. – Если он тебя так беспокоит, почему бы не убить его немедленно?

– Не здесь. Не у меня дома. В Риме по-прежнему много популяров. И пусть лично я не признаю его назначения фламином, его последователи и весь плебс видят в нем жреца Юпитера. Сначала я должен разобраться с этим, отстранить его от священства, пока же посмотрим, как он себя поведет. Нужен лишь повод, чтобы обвинить его в чем угодно, потом устроить разбирательство, ходом которого мы будем управлять, а затем мы его казним. Действовать согласно закону спокойнее и… надежнее.

LVIII

Смертельный удар

Domus Юлиев, Рим

82 г. до н. э.

– Почему ты вернулся? – спросила мать.

– Я хочу доказать, что никого не боюсь, – решительно ответил Цезарь.

– А следовало бы, мой мальчик, следовало бы бояться. И даже очень, – наставительно проговорил Аврелий Котта.

Лабиен, проводивший друга до дома, ничего не сказал: он молча смотрел, как Цезарь подошел к жене и обнял ее. По щекам Корнелии текли слезы. Она была напугана.

– Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня, – пробормотала она, всхлипывая.

– Дело не только в нашем браке. Даже не будь я женат на тебе, он бы ненавидел меня точно так же. Главное – я племянник Мария. – Цезарь посмотрел на мать. – Марий меня предупреждал, но