Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

требовать солидного гонорара? Агент будет торговаться из-за каждого доллара.

Кроме того, агент хорошо ориентируется в издательском мире. Он знает, что и куда предлагать. В числе его разнообразных дарований – способность открывать таланты. Он некий гибрид импресарио с коммивояжером. Он бойко и напористо внедряет свой товар. Причем товаром в данном случае, хоть это и обидно, являются ваши бесценные рукописи. Наше, как говорится, творчество.

Литературный агент – довольно странная профессия. Он должен быть наделен безошибочным знанием рынка. Психологическим и литературным чутьем. Эрудицией, обаянием, способностью налаживать контакты. Артистизмом, эстетическим вкусом, красноречием, чувством юмора, известным нахальством. Среди литературных агентов есть неудачники, таланты, гении. Плохой агент и хороший так же несравнимы, как Достоевский и Шундик. Есть международные агентства, которые берут пятьсот долларов лишь за то, чтобы ознакомиться с вашей рукописью. И так далее.

Безусловно, все эти эпитеты относятся и к Уайли. Хотя бы потому, что других литературных агентов Довлатов особо и не знал. Биография Уайли подтверждает правильность слов, включая замечание об «известном нахальстве». В издательском мире на пике своей карьеры Уайли получит выразительное прозвище «Шакал». При такой природной одаренности следовало ожидать быстрого продвижения Довлатова на американском книжном рынке. Но особой активности не наблюдалось на протяжении двух последующих лет. Это связано с техническим моментом. Довлатов нуждался в переводе. Точнее, в переводчиках. Слабое владение английским, отсутствие связей в среде славистов привели к тому, что писатель вынужден был работать с Энн Фридман, подстраиваясь под ее ритм. Из письма Ефимову от 31 января 1983 года:

Между тем, хоть я и живу в центре американской культуры, моя переводчица губит меня, нарушает все сроки, срывает идеи и планы. Издательство полгода назад заказало заявку на «Зону», вчера я позвонил Ане в Балтимор и услышал, что она прочла 45 (!) страниц и что ей очень нравится. Выхода нет, потому что Анн Фридман – единственная доступная мне хорошая переводчица, все переводы других славистов (штук восемь) отвергнуты редакциями и агентами. Кроме того, Аня, при всем ее романтизме, скорби и одухотворенной красоте, жестко отшивает конкурентов, а сама родила дочку и не имеет времени для работы. Простите, что жалуюсь.

Жаловался Довлатов не только Ефимову. В уже упомянутом письме Владимову от 28 февраля 1984 года писатель уходит от своих частных проблем. Рисуется общая неблагополучная для русского писателя картина, касающаяся переводов на английский язык:

Деятельность же переводческая в Америке почти никак не стимулируется, платят им по крайне низким тарифам, занимаются переводами в основном слависты, университетские преподаватели, которым нужны публикации для научной карьеры. Если же человек обладает даром слова, то ему целесообразнее не переводить, а писать собственную американскую прозу. Встречается, конечно, и специфическое переводческое дарование, но при низких стимулах оно глохнет и перестраивается, к тому же эти прирожденные переводчики (их мало) заняты какими-то странными работами – переводят, например, полное собрание сочинений Эренбурга по договору с московским «Прогрессом», или как там оно называется.

Но к тому времени Фридман уже перевела «Компромисс». Уайли проявил в полной мере деловую хватку и продал повесть одному из крупнейших американских издательств – Alfred A. Knopf Publisher. Трудно назвать это как-то иначе, как безусловным, зримым успехом. Договор на издание «Компромисса» заключили еще в 1982 году. Довлатов торопится, видя, что судьба к нему благосклонна. Из письма Игорю Смирнову от 16 января 1983 года:

Мой агент (левый человек, бывший революционный студент 60-х годов) начал торговать европейскими правами. Чуткие английские люди купили за 2500 фунтов «Компромисс» и вроде бы хотят купить «Зону». Разбогатеть и даже прожить на это невозможно, но все-таки по налоговым бумагам я чистой литературой (без халтуры на радио) заработал 7 тысяч. Еще бы немного, тысячи четыре, и я бы с удовольствием и облегчением бросил свои радиопередачи, разительно похожие на то, что я делал в Союзе. В этом и заключается мое чуть ли не единственное социальное помышление – не нахожу другого слова.

Для счастья Довлатову нужна была тысяча американских долларов в месяц. Сумма невеликая, но позволяющая писать. Торопливость переходит в нетерпение. Довлатову кажется, что упущенное для писательства время можно вернуть. Из письма Смирнову от 1 июня 1983 года:

Твое соображение насчет «старческого цейтнота» я понял и разделяю. Времени мало не сегодня и не в этом году, а вообще. Десять лет назад, пьянствуя неделю, я ни на минуту не задумывался о потерянном времени, мысли были о пропитых деньгах, о дурном впечатлении на окружающих, о матери, о свинстве, но не о времени. Сейчас я, проговорив 20 минут с соседом вроде бы о деле, проклинаю его и себя за потерю ритма и т. д.

В этом же письме Довлатов снова возвращается к денежным расчетам, пытаясь с помощью сухих чисел рассчитать траекторию судьбы:

Дела мои как будто и ладятся, с одной стороны, со мной подписывают договоры (уже второй), агент хороший, переводчик хороший (а это – большое дело), и вообще, я уже сейчас зарабатываю одной беллетристикой (без халтуры на «Либерти») 6–8 тысяч (притом что агент получает 10 %, а мы с переводчиками – по 45 %), значит, будь я англоязычным автором, я бы зарабатывал литературой 12–16 тысяч, что втрое больше среднего заработка американского писателя – по статистике – и с другой стороны, все более ясно становится – чего из меня уже не может получиться.

Успех в американском книгоиздании потребовал неизбежной жертвы – помощи соотечественникам, в книгах которых так нуждался американский читатель. Довлатов пытался продвинуть коллег по перу. Но тут Уайли проявил завидный профессионализм:

И все же, когда я стал посылать Эндрю рукописи моих друзей, он занервничал. Он написал мне: «Я сам выбираю нужных мне авторов».

Видно, его альтруизм имеет довольно четкие границы. Будем считать, что мне повезло.

На вопрос – кому Довлатов попытался составить протекцию, мы находим ответ в письме Ефимову от 22 июня 1982 года:

Глава из «Страшного суда» находится у агента. Можно дождаться его отзыва через Аню Фридман (мне он никогда не звонит), или вот на всякий случай телефон его офиса (кстати, офис – пишется по-русски через одно ФЭ, о чем не подозревает Тойболе Лунгина): (212) 807–0888, зовут его Эндрю Вайле.

История с публикацией потенциального бестселлера Ефимова благополучно для Эндрю Уайли и американского читателя завершилась через полтора месяца. Из письма Довлатова от 6 августа:

Агент Эндрю Вайле отказался заниматься