Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

удивительный аромат… Ты знаешь, Эдуард, я хочу туда вернуться. Я устал тянуть эту бессмысленную лямку. Наша жизнь — это сон, а смерть — пробуждение. Только у каждого оно будет своё.

— Почему — сон?

— Потому что только сон может быть настолько абсурдным.

Он закурил и погрузился в себя. Последние лучики солнца уходили, как ниточки в игольное ушко. Угасали горящие окна и рыжие пятна на траве. Потемнела вода у наших ног и небо стало беспощадно синим. Дунул прохладный ветерок, подхватил ракитную шелуху вперемежку с листьями магнолий и потащил их по асфальту с заунывным осенним шорохом. Словно на полароидной фотографии, проявлялись звёзды и бледная, призрачная луна. Подошла официантка и спросила, что мы будем пить.

— Два армянских… грамм по сто, — ответил Юра и тут же обратился ко мне: — Может, ты предпочитаешь водку? — Я сделал равнодушное выражение лица, что означало: мне всё равно.

А потом я долго грел коньяк в ладони, и режиссёр с любопытством наблюдал за этой борьбой, едва заметно улыбаясь и прикуривая сигарету. Я даже губами не мог прикоснуться к этой терпкой, обволакивающей жидкости: передо мной опять появился седовласый старик в потёртом подряснике, с растрёпанной бородой и сдвинутыми на переносице бровями; у него были страшные глаза и растрескавшееся каменное лицо… Я вздрогнул, словно очнувшись от наваждения.

— Хочешь сняться в моём фильме? — вдруг спросил Юра, слегка прищурившись.

— Можно… в принципе, — ответил я нерешительно. — Надеюсь, это будет не через постель?

Он посмотрел на меня многозначительным взглядом, затушил сигарету и бодро воскликнул:

— Хорошо! Я дам тебе маленькую роль. Будешь Карапетяну руки ломать, будешь ему наручники застёгивать…

— Я не люблю порно БДСМ, — ответил я, лениво позёвывая.

— Да хватит уже прикалываться, — улыбнулся Агасян. — Это будет арест главного героя продажными ментами. Руку ему заламываешь и мордой его, голубчика, на капот. Справишься?

— Легко, — ответил я. — Если честно, он никогда мне не нравился. Не люблю мужиков, которые красят волосы. Вот у тебя — благородная седина, и ты этого не скрываешь. Мне вообще по барабану, что у меня на голове… Я в зеркало заглядываю два раза в неделю, когда бреюсь… А чё этот Карапетян всё «мордашку» из себя корчит до старости лет?

В этот момент к нашему столику подошёл Александр Валуев и Юра слегка встрепенулся… Он даже в лице изменился, выражая ему крайнюю степень почтения.

— Присаживайся к нам, Саша! — энергично предложил он. — Может, пивка — для рывка?

Александр посмотрел на него сверху вниз — надменным взглядом полководца, отлитого в бронзу.

— Спасибо, Юра… Ты же знаешь, что я не пью, — ответил Валуев и присаживаться не стал.

— Мы сегодня повеселимся? — спросил он тихим баском.

— Конечно, Сашенька, — ответил ласково Юрий Романович. — В нулевой день — это традиция. На съёмках, ты знаешь, это преступление… Хотя тебя это не касается: ты же у нас непьющий.

— Программа какая?

— Очень насыщенная. В девять — шашлыки, после двенадцати — танцы до упаду. Ну это у вас, у молодёжи, а я по-стариковски отправлюсь в номер, почитаю книжку и спать.

— Мясом кто занимается? — спросил Валуев нехотя и даже слегка зевнул.

— Коля сегодня прилетел утром.

— Уже здесь?

— А ты думал! — воскликнул Агасян. — Он уже на рынок слетал в Ново-Михайловское, вырезки купил девять кило, ящик вина и ящик водки, со всеми аборигенами уже перезнакомился, по ландшафту пробежался, массовку подготовил… А сейчас он уже — на мангале: мясо нашампуривает, салатики стругает…

— Даже не спал?

— А на хрена ему спать?! — засмеялся Агасян. — Он же — биоробот!

— Ну ладно, увидимся, — сказал Саша. — Пойду прогуляюсь к морю.

За всё это время он ни разу не улыбнулся, — даже тени улыбки не появлялось на его каменном лице, — он был очень суровым, таким же суровым и непреклонным, как его персонажи в кино. Человек Валуев мало чем отличался от актера Валуева: та же фактура, та же энергетика, тот же мощный голос, тот же стальной стержень внутри, та же авторитарность и подавляющий взгляд, — но всё это уже не было таким ярким, красочным и утрированным, как в синематографе. В жизни актёры являются бледными копиями самих себя — и внешне, и по содержанию, словно в телевизоре кто-то убрал цвет.

Когда Валуев растворился в темноте аллеи и постепенно затихли его шаги, я спросил Юрия Романовича:

— А он действительно непьющий… или подшитый?

Режиссер улыбнулся грустной улыбкой и ничего не ответил.

— Я всегда думал, что он — любитель выпить, — домогался я.

— Да с чего ты взял? — спросил Юра, хитро улыбнувшись.

— Уж больно органично он выглядел в роли запойного художника…

— А-а-а… Кризис среднего возраста.

— Там и Карапетян алкаша играет, такого утончённого… — Эта фраза с моей стороны была явной провокационной.

— Да все мы — алкаши, — буркнул он недовольно, и тень разочарования скользнула по его небритой физиономии. — Наше поколение… да и ваше… гиблое. Мы вино начали пить вместе с молоком матери. Я даже не помню, когда в первый раз приложился к бутылке. Давно это было. Так всю жизнь на кочерге и проскакал. Мне ещё полтинника нет, а я уже многих друзей похоронил. А вот Александр за ум взялся — галстук на горле затянул. Ай! — крикнул он и от досады махнул рукой. — Она в ежовых рукавицах его держит… Умная. Волевая. Некрасивая. Я бы с такой фурией ни дня бы не протянул. А впрочем, я ни с одной бабой ужиться не смог, да и не смогу уже. Для меня свобода важнее домашнего очага, в котором постоянно что-то булькает. Видимо, одиночество — это залог любого творчества, и я с этим уже давно смирился.

— Сейчас он вообще не пьёт, — продолжал Юра нахваливать своего подопечного; было видно, что он Сашу очень уважает, и уважает его не только как артиста, но и как мужика. — После свадьбы остепенился. Пьянки, гулянки — всё осталось в прошлом. На баб даже не смотрит, но как-то потускнел, потерял пластику, живость.

— Ага, лицо у него словно окаменело, — подтвердил я. — Ему с таким выражением остаётся