Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

из-за её плеча и даже поперхнулся. Не жалкая хижина углежогов, не избушка лесника, крытая дранью, а настоящий дом. Домина. Домище. Он показался из-за осинника, только когда Фердинанд подъехал довольно близко. Похоже, прежде здесь была башня вроде крепостной. От неё остался нижний этаж, круглый, сложенный из дикого камня. На него нахлобучили большую квадратную избу из толстых дубовых брёвен. Сверху к избе приделали чердак, широкий, как шляпка гриба. Над чердаком со стороны болот возвышалась острая башенка с покосившимся шпилем, весьма похожим на готовую виселицу. С другой стороны громоздились какие-то полуразрушенные пристройки хозяйственного вида и сеновал – четырёхугольная крыша на высоких ножках. Фердинанд одобрительно заржал. Под крышей красовался растрёпанный стог сена.

– Откуда здесь такое? – удивилась Арлетта.

Эжен солидно кашлянул, радуясь возможности поставить девчонку на место.

– Это Старая Застава. Нам на землеведении рассказывали. Раньше здесь пролегала главная дорога из наших земель во фряжские. Сначала построили башню, потом казарму, потом постоялый двор…

– Ну и где это всё?

– Ползучие топи. Вода стала подниматься. Болото поползло в сторону дороги. Дорогу подняли, пустили по насыпи, кругом нарыли канав. Ну а потом война. Торговля упала, насыпь никто не чинил, канавы не чистил, а болото всё разрасталось. В общем, нет тут больше дороги. Кому надо, те через Долгий мост ездят, как мы приехали. Крюк большой, но другого пути нет.

Чем ближе они подъезжали, тем понятней становилось, что это не дом, а одна видимость. Этакий чёрный призрак дома, витающий над болотами. Сгнившие доски, упавшие балки, кустики ивы на карнизах под провалившейся крышей.

– Как тут можно жить? – прошептал смертельно разочарованный Эжен, сердцем и желудком почуявший, что никакой еды здесь никому не дадут.

– Сено свежее, с этого лета, – рассудила Арлетта, – и во-он дрова лежат. Значит, живёт тут твой Филин.

– Да, господин кавалер зря не скажет.

– Всё, слезай. Ищи этого Филина, говори свой пароль, а мы с Лелем пойдём коняшку покормим.

Ограды у дома никакой не было, хотя на земле угадывалась полоса разрушенной каменной кладки. Фердинанд переступил через неё и задумчиво направился к стогу.

Коснувшись земли, Эжен охнул. Мозоли-то никуда не делись. Но под взглядом Арлетты надменно вздёрнул подбородок и на прямых ногах, стараясь расставить их пошире и не наступать ни на носок, ни на пятку, направился искать вход в Старую заставу.

Да уж. Мирные приюты так не выглядят. А ещё сумерки, туман, болота эти. Надо бы испугаться. Но Эжен слишком устал. А есть хотел так, что любому призраку готов был перегрызть горло.

Дверь нашлась с другой стороны. Сначала обнаружился тёмный, полузасыпанный землёй и выпавшими из стены камнями провал. Он вёл в основание башни. Но туда явно никто не ходил. Запах оттуда поднимался тяжёлый, будто болото подкралось снизу и медленно затягивало старую башню со всеми её надстройками.

Рядом с провалом нашлись деревянные ступени без перил и навеса, но крепкие и довольно новые. Дверь, к которой они вели, тоже смотрелась надёжно. Хорошая такая дверь из толстых, широких плах, пригнанных плотно, одна к одной и схваченных полосами ржавого железа. К такой бы двери кованую ручку-кольцо, но вместо ручки свисала жалкая петля из засаленной верёвочки. Эжен слегка оробел, оглянулся. Сумерки, болото, лес. Быстро темнело. Делать нечего, деваться некуда. Он набрался храбрости, стиснул кулак покрепче. Кулачок получился так себе, слабенький, грязненький, с торчащими костяшками. И стук вышел не очень. Ясное дело, на такой стук никто не отозвался. Стиснул зубы и стукнул ещё раз, посильнее. За дверью было тихо как в лесу. Эжен снова оглянулся на лес, на болото, которое в темноте казалось ещё страшнее, и заколотил в сырые доски обеими руками, а потом добавил ещё, с ноги, тихонько застонав от боли в потревоженных мозолях.

– Ну, что там? – крикнула снизу Арлетта.

Сонный, замученный Лель цеплялся за её юбку. Рядом с видом «я благонравная собачка, пустите в дом» сидел Фиделио.

Эжен, которому почудилась насмешка над его слабостью и трусостью, изо всех сил дёрнул за верёвочную петлю. Тяжёлая дверь ухнула, как филин на болоте, неохотно расставаясь с косяком, но отворилась тихо, без скрипа. Внутри было потеплее, чем на улице, но совсем темно. Чуть светлела где-то впереди узкая полоса – окошко-бойница или щель между ставнями.

– Нету никого, – определила Арлетта, – да ты заходи, не стой.

– Так нету же никого.

– Ничего, придут. Жилым пахнет.

– И темно.

– Сейчас светло будет.

Отчаянная девица шагнула в темноту, за ней хвостиком потянулся Лель. Эжен медлил. Вламываться без позволения в чужой дом казалось ему неправильным. И тут его ударили под коленки, заставив рыбкой влететь в тёмную комнату.

– А-а-а!

По спине прошлись широкие когтистые лапы.

– Фиделио, не дури! – прикрикнула Арлетта, звонко щёлкая чем-то в темноте. Оказалось, нашла кресало.

Вспыхнул тусклый огонёк. Самый обыкновенный, домашний. Плошка, масло, фитиль, горькая вонь. Эжен с трудом проморгался, только сейчас осознав, как долго они бродили в полумраке. Дрожащий свет упал на кучу золы в здоровенном очаге с давно не чищенными вертелами и закопчённой решёткой. За решёткой над кучкой холодных углей висел чайник в лохмотьях старой сажи. Прямо на углях стоял прикрытый крышкой котелок.

– Гляди-ка, еда! – обрадовалась Арлетта.

– Чужая, – с сомнением протянул Эжен. Есть хотелось невыносимо.

– Ничего. Завтра твой кавалер за всё рассчитается.

С этими словами она решительно откинула крышку.

– Ой, фу!

Эжен заглянул в котелок и сейчас же зажал нос.

– Похлёбочка была, – оценила Арлетта, – гороховая, с салом. Фиделио, будешь?

Пёс сунул морду в котёл и сожрал всё в один всхлюп, а потом принялся вылизывать посуду, с грохотом катая её по полу.

– Умничка, – умилилась хозяйка, – и не пахнет, и котелок чистый.

Эжен сглотнул голодную слюну и попытался осмотреться. Помещение казалось очень просторным. Сквозь мечущиеся тени можно было разглядеть длинный, крепко сбитый стол, у которого одиноко притулилась кривобокая табуретка, дальше у стены ещё стол, сложенные кучей остатки сломанных лавок и совсем в темноте что-то большое и круглое. О, пивные бочки. Три штуки в ряд.

– Здесь, наверное, трактирная зала была.

– Похоже на то, – согласилась Арлетта, – а наверху гостиница.

– А сейчас кто-то один живёт.

– Почему?

– Ну, видишь, табуретка одна, миска на столе одна, при ней одна кружка и одна ложка.

Арлетта поставила плошку на стол, а Эжен подумал, как красиво она двигается. Каждый шаг, каждый поворот точно с картины. Особенно теперь, когда лохмотьев не видно.

– Я тебя нарисую, – сообщил Лель, – тебя и огонь.

– Нарисуешь, милый. Куда я денусь. О, тут сыра кусок. Немножко с плесенью, но есть можно. Запирай дверь, Эжен, будем ужинать и спать ложиться.

– А хозяин?

– А хозяина уже два-три дня нету. Очаг холодный. И вот, в миске тоже горошница прокисшая. Только третьедневная горошница так воняет. На, Фиделио, опять тебе везёт.

– А если он сейчас явится? – невнятно спросил товарищ принца, жадно угрызая сырную корочку.

– Так мы его