Холодные песни - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

бригадирша сидела в углу на табуретке. Подняла на него сонные глаза:

– Что-то подсказать?

Он не репетировал этот разговор – добрался до рынка как в тумане, хорошо хоть таблетки приглушили головную боль.

– Вы…

– Я, – передразнила женщина. – А ты?

Ее наглость придала ему смелости.

– Вы меня помните? Сорок седьмой дом… Я принимал квартиру…

– Ну?

– Вы что-то подкинули… – Игорь замялся под тяжестью ее взгляда, выдохнул: – В вентиляцию!

Она медленно поднялась с табуретки.

– Ты о чем? – Но ее взволновали слова, он видел.

– Куклу. Какую-то дрянь. Не знаю…

– Ничего я не подкидывала.

– Я же вижу… Расскажите. Это важно.

– Да не знаю я ни о какой кукле!

– А о чем знаете? Что не так с вентиляцией?

Она молча смотрела на него. Игорь окончательно уверился, что она что-то знает.

– Вентиляция, – повторил он. – Там что-то есть… живет.

Женщина покачала головой:

– Ты нормальный? Не знаю, говорю.

– Пожалуйста…

– Спасибо. До свидания.

– Мне надо знать.

Она взорвалась в секунду:

– Да пошел ты! Расспрашивает здесь! Надо ему! Отошел! Отошел, говорю! Покупателей отпугиваешь!

Ряды были пустыми, но намек он понял.

– Вы расскажете, если я куплю… эту куртку? Или эту. Что угодно.

Она уже остыла: буря ушла. Прикинула, ткнула пальцем с бледно-розовым квадратным ногтем в бордовый пуховик:

– Эту.

– Но она женская…

– Ты слепой? Других не держу.

Игорь осмотрел товар. И правда. Достал бумажник.

– Хорошо, я куплю. А вы расскажите все, что знаете.

Женщина даже улыбнулась, увидев деньги.

– Идет.

Она назвала цену за куртку. Он отсчитал купюры.

Безумный архитектор… да что за бред…

В голове булькала каша. Игорь плелся домой, переваривая рассказ бывшей бригадирши.

«Был архитектор один, постоянно на стройке крутился, все контролировал в первой секции. До сантиметра вымерял, чтобы по его чертежам было. А там тихий ужас, вентиляция эта, схемы его… сечения каналов, петли какие-то, наклоны и перекрестки, никогда такого не делали…» – «Только в первом подъезде?» – «Ну». – «Какой-то эксперимент?» – «Да мне почем знать… Иначе не пройдут, говорил». – «Что вы сказали?» – «Да это он, архитектор. Однажды вырвалось у него, когда рулеткой в канал тыкал. Бормотал, что наклон надо больше, иначе не пройдут…» – «Кто не пройдет?» – «Да откуда я знаю». – «Так вы ничего не делали? Не проклинали меня?» – «Больно надо. Сколько вас таких. Сами себя накажете».

Сумасшедшая. Все они сумасшедшие.

И что это должно значить? Дьявольская геометрия, связывающая миры? Существо с розовым глазом попало в его квартиру по ненормативным воздуховодам? А в квартиры соседей? Теперь у каждого по домовенку?

Снова разболелась голова.

Он отпер дверь в тамбур и замер, глядя на вспученный коврик для ног. Ткнул бугорок носком ботинка, поддел край коврика.

Под ковриком лежал мертвый голубь. За соседской дверью захихикали.

Тяжело дыша, Игорь присел на корточки, завернул смердящую птицу в купленный пуховик, спустился на первый этаж и сунул в почтовый ящик соседей.

Тварь была черной, как засохшая кровь. Вся кожисто-морщинистая, бесформенная, с бельмами глаз. В кривом маленьком рту торчали желтые зубы. Она выползла в круг света от коридорного светильника. Зашипела. Белые глаза нетерпеливо вращались в глазницах. На спине твари сидело существо с руками-шпателями, уродливый нос раскрылся – и влажный розовый глаз нашел Игоря, в сонной одури смотрящего на гостей с дивана.

Морщинистая тварь подползла ближе.

– Моя крепость! Моя! – Игорь размахнулся и запустил в нее тем, что прятал за спиной. Своим оберегом.

Каблук леопардового сапожка угодил аккурат в белый глаз. Глаз вытек из глазницы и длинной каплей потянулся к упавшей на пол обуви. Тварь заколыхалась и отползла в темноту.

Игорь закричал.

Кричал он до тех пор, пока кошмар не рассыпался, как сигаретный пепел.

Он потерял счет времени. Казалось, живет здесь долго, очень-очень долго.

Жалюзи оставались задраенными даже днем, поросли бахромой пыли; жидкие полосы света ложились на стены и медленно опускались по ним с приближением ночи. Его глаза приспособились к темноте. Он выкрутил лампочки, разбил их и посыпал осколками пол ванной и коридора. Квартира пахла плесенью, он вдыхал приятный душок полной грудью, искал его ноздрями.

Дом тоже дышал. Краска на потолке пошла трещинами, в некоторых местах вывалились куски шпаклевки. Обои висели клочьями, из стен торчала выдранная проводка. Радиатор выглядел так, будто в него долго били копытом. Подоконник пятнали бурые следы босых ног. Диван криво стоял поперек зала, весь покрытый темными пятнами и хлопьями пыли, в рваных дырах виднелась набивка.

Когда у него появился план, он сложил диван и задвинул его в угол. Принес с лоджии листы гипсокартона, силикатные блоки, кирпичи, минеральную вату, оставшуюся после ремонта плитку. Разобрал кровать, шкафы и компьютерный стол. Ссыпал в кучу гвозди и шурупы, подготовил инструменты, вытряс в тазик плиточный клей.

С улицы доносился крик Дюймовочки:

– Да он это, он! Снизу! Ночью между стенами прополз и всю исхватал! Ты же видел синяки!

Игорь нахмурился, включил строительный миксер и принялся за работу.

В своем убежище, где его не достанут твари из вентиляции, он почувствовал себя в безопасности. Лежал и смотрел на крышку, из-под которой несколько дней или недель назад выбил подпорки, – о, как она грохнулась на стенки его новой квартиры! Возвестила о безопасности! Тварям ни за что не попасть внутрь. Он будет смеяться над их бесплодными попытками, начнет хохотать, когда сработает один из датчиков движения, которые он подключил в цепь с ногами робота.

Дом внутри дома. Самая маленькая матрешка – самая защищенная.

Вытянув руки вдоль тела, он смотрел на черный испод крышки, в черное зеркало, и делал лицевую гимнастику. Двигал мускулами лица, гримасничал, смеялся, когда незнакомый бородатый человек в отражении отвечал тем же. Глаза у человека были пустыми, лицо покрыто цементом, даже брови и борода, в ушах торчали кусочки минеральной ваты. Человек выглядел счастливым.

Вместе они мысленно ходили по улицам города. И радовались, что могли возвратиться, когда захотят. Возвратиться в свою крепость. В густую выморочную тишину.

Иногда он слышал далекий шум: его бывшие соседи ползли по извилистым тоннелям, их тела удлинялись и изламывались. Мамаша. Девочка с дредами. Крикливая Дюймовочка. Мальчик-даун с мертвым голубем в зубах. Они пытались сесть, но не могли. Они стонали, жаловались набитыми грязью ртами. Шуршали. Извивались. Все, кто не нашел убежища, не скрылся от тварей. Так сказал человек в черном зеркале.