Дефицит - Иван Щеголихин

Может быть, и жестоко с его стороны, но не пора ли ей знать и учитывать его установку?

Сказать прямо дочь не решилась, но окольно все же сказала:

— Там родителей больше, чем абитуриентов. Только моих нет. И я этим горжусь. — Подумала и, чтобы отец правильно понял, осторожно добавила: — Что поделаешь?

Отец молчал.

— Слава Сорокин приехал писать сочинение на шестой модели. И весь фирменный, от и до. — Катерина вроде бы сменила тему, или же начала очередной заход издали.

— Что за шестая модель? — поддержал Малышев разговор. — Мопед?

Катерина злорадно рассмеялась.

— Папочка юморист. Это «Лада»! — воскликнула она. — Девять тысяч!

Непременно у них «Лада», будто словом «Жигули» они себе язык поцарапают.

— Таким везде дорога, — продолжала Катерина. — Отец — сила!

Сорокин — директор комбината, фактический хозяин города, ну и дальше что?

— Ты, папочка, правильно делаешь, что рассчитываешь только на мои знания, но прошу не пилить меня, если не поступлю. Знания сейчас не помогут. — И поскольку отец молчал, добавила громче: — Очень прошу!

— Я и не собираюсь тебя пилить.

— Ты и в школе ни разу не был за десять лет, — вмешалась Марина. — Зачем тебе в институт идти?

— Незачем, — в тон ей согласился Малышев.

Надо их пощадить, не отчитывать, обе они в панике и не знают, как к отцу подступиться. Наверняка до его прихода они обо всем переговорили, настропалили себя, учли все мелочи и закавыки, но почему-то не учли главного. Почему, живя с ним без малого двадцать лет, Марина так и не привыкла, не желает учитывать его принципы, привычки, склонности? Черт побери, она хорошо знает, что вилкой, к примеру, нельзя хлебать суп, что на голову не надевают сапог, но не хочет знать, что муж ее, хоть убей, не возьмется за дело недостойное да к тому же, по его мнению, бессмысленное.

— Справедливость, папуля, как всегда запаздывает. Сейчас не поступлю, потом будет поздно, все из головы выветрится. «Комсомолка» уже писала, что взяточники мешают поступить достойным. Заметь — не предположение «могут помешать», а утверждение — «мешают».

Она считает себя достойной, и в этом ее беда. Главная. А может быть, и его…

— Какой-то хапуга займет ее место, а мы будем молчать в тряпочку. — Марина налила чаю сначала дочери, хотя прежде сначала наливала мужу, затем себе, спросила: — Тебе наливать?

Он усмехнулся, кивнул. Далее мать и дочь заговорили между собой, показывая, что с отцом, как всегда, важные вопросы обсуждать бесполезно, мужчины в доме нет. Живут они вдвоем с Катей вполне автономно, тем более в критические моменты, — между собой заговорили, но явно для Малышева.

— Настенька еще не приехала? — спросила Марина, хотя ясно было, про Настеньку они все выяснили до его прихода, и тут просто продолжается психическая атака.

— Нет, Настенька до сих пор не приехала, — ответила Катерина таким удрученным тоном, каким говорят об отсутствии хлеба насущного, тепла зимой, спасительной прохлады летом. — И неизвестно, когда приедет.

Настенька — дочь профессора Сиротинина, завкафедрой госпитальной терапии в мединституте. Катерина с ней дружна по хореографической студии.

— Настенька на стажировке в Большом театре, — пояснила Катя отцу, неудобно все же оставлять его в стороне от их разговора.

— Вот что деньги делают. — Марина знает, что эта ее присказка мужу не нравится, но забыть она ее не может, ибо в ней — правда.

Дочь Сиротинина давно уже у них притча во языцех — Настенька ходит в английскую школу, вот что деньги делают, занимает первые места на смотрах — и опять деньги причиной.

— Ты как-то говорила, что она прекрасная балерина, — мирно сказал Малышев дочери, объясняя тем самым успех Настеньки.

— Бесспорно, талант, балерина божьей милостью, — с чужого голоса вдохновенно запела Катерина. — Что говорить, мамочка, танцует — обалдеть! Да и прехорошенькая вдобавок, видуха у нее не то, что у вашего выродка. Обожателей — стадо. Анастасия Сиротинина — звучит!

Марина ее прервала:

— Если сейчас уже стажировка в Большом театре, то будущее обеспечено. А начинается с малого — отец привел, отец попросил.

Неглупая вроде бы у него жена, но зачем так грубо, так в лоб упрекать его? И сколько лет уже он терпит галиматью — нет в доме мужчины, ни о чем он не хлопочет, ничего он не делает для жены, для дочери, для семьи. Временами действительно они будто врозь живут — от несогласия в простых вещах, от недопонимания. Ему всегда хотелось, чтобы она была девчонкой скромной, честной, доброй, грамотной, жизнерадостной, уверенной в своем будущем. Он постоянно хотел вести ее за собой, воспитывать, а значит, не потворствовать ее капризам. Благая цель, но как-то так получалось, что он не помогал ей жить, а мешал — и то не по ней, старо и пошло, и другое противно, не современно, и третье не в жилу и не в дугу. Выходило в итоге, что не отец с матерью ее воспитывают и не учителя, хотя и стараются, не щадя сил, — улица, брод, компашка сильнее и семьи и школы. Там свои кумиры, ориентиры, своя информация наперекор газетам, радио, телевидению, и каналы ее не поддаются контролю. Даже если дитя дома сидит, по броду не шляется, все равно не избавлено от влияния и воздействия. Будто в форточку проникает вирус, заражая юное поголовье неким зудом. И не частные, не одиночные случаи, а — пандемия зуда на особое тряпье, особые манеры, слова, мысли и чувства.

За Клару он будет хлопотать, а за дочь не желает, — не странно ли? Он что, не любит своего единственного ребенка? Любит, жалеет, и чем дальше, тем острее и беспокойнее. Но выглядит он — безжалостным. Потому что не хочет потворствовать ее заблуждению. Клара действительно станет врачом, по всей ее повадке видно, по ее серьезности, самоотверженности, по ее бессонным ночам у постели больного. Была ли у Катерины хоть одна бессонная ночь? Наверняка была — когда отец отказался доставать ей дубленку. От горя не спала. А в другой раз от радости — когда мать ей эту дубленку достала.

Катерина подала в медицинский только потому, что здесь помогут родители, у них много знакомых, особенно у отца, — и такой-то профессор, и такой-то доцент, а с проректором Кучеровым они в одной группе учились.

Катино будущее обсуждалось не один раз, еще зимой начались выяснения и прикидки, кем быть? «Почему обязательно врачом, почему, к примеру, не балериной?» — «Поздно». — «Но ты ведь с пятого класса танцуешь?» — «У них жизнь в искусстве до сорока лет, а потом сразу на пенсию». — «Будешь учить других. Уланова и в семьдесят лет танцует». — «Так то Уланова!» — «Ее тоже папа устраивал?!» Марина разъясняла мужу, что тогда были совсем другие времена и нравы, будто он этого сам не знает, теперь же родители словно взбесились и дети тут ни при чем, именно папы-мамы начали бешеную суету по устройству своих чад. Если бы не родители, процесс шел бы своим нормальным здоровым путем, как было в дни нашей юности. Выходило по ее логике, что конкурсы теперь — между родителями.

«У тебя призвание стать врачом?» — допытывался отец. «Медицина не балет, папочка, где нужны данные, врачом может стать всякий». — «Плохим — да, как и плохой балериной может стать всякая». Тема поступления любой ценой не снималась с повестки дня всю весну, чуть не каждый вечер по телефону одни и те же речи что у Марины, что у Катерины, советуются, учитывают чужие ошибки, заручаются поддержкой.

«Но почему, почему именно медицинский? — недоумевал Малышев в разговоре с Мариной наедине. — Ведь не выйдет из нее врач». — «Почему?» Да по всему, по равнодушию к своим куклам хотя бы, как это ни смешно. Они получают из года в год «Медицинскую газету», специальные журналы, популярное «Здоровье», и Катерина ни разу — он давно обратил внимание, — ни разу не раскрыла газету, не полистала тот или иной журнал, а это верный, вернейший признак равнодушия, ничто сугубо медицинское ее не интересует. И вдруг такой выбор. Почему бы ей в ПТУ не пойти, есть отличные профессионально-технические училища, через два года она будет работать, а это ведь куда интереснее живой и темпераментной девушке, чем заниматься зубрежкой целых шесть лет. Марина просто взбеленилась: чего она не видела в ПТУ, весь город на уши встанет, дочь хирурга Малышева в маляры пошла, в штукатуры! И тут же привела пример, как в каком-то строительном ПТУ девчонки поколотили подружку — за что? За то, что она отказывалась учиться нецензурной брани. «Так что ты ей сначала найди репетитора по матеркам».

Совсем не обязательно, говорил Малышев, идти ей в маляры, в штукатуры, Катерина любит одежду, тряпки, почему бы ей не стать закройщицей, модельером или там манекенщицей, внешность, манеры ей позволяют, выработала осанку в балете, а главное, она это любит. Всем журналам, кстати сказать, она предпочитает журнал мод, мусолит его, листает, наверное, с пятого класса. Вот и пусть идет в те сферы, которые ее интересуют, притягивают, зачем ей непременно врачом? Малышев насмотрелся на таких горе-специалистов, знает, как порой грубо ошибаются они в диагнозе, как трудно работать с такими, как тяжко слушать какую-нибудь растереху, которая ни в практике, ни в теории ни бе, ни ме, готов провалиться от стыда за нее же. Марина знает, работа врача — не синекура, надо отдать ей должное, здесь она с мужем согласна, но… не все же после окончания медицинского идут в больницы и в поликлиники, можно стать преподавателем, в институте есть разные кафедры, не связанные с практической врачебной деятельностью, фармакология, например, или биохимия, организация здравоохранения, санпросветработа — выбор широчайший, хоть кем она может быть.