Добро пожаловать на Марс! - Ричард Уилсон

Он уже немного привык к невесомости, так что даже не ударился в стекло носом.

Видимость была не очень хорошей. Микрометеориты уже успели поцарапать стекло, а яркий свет слепил, особенно после стольких часов, проведенных в космической темноте. Но Дольф постепенно привык к этому.

И до него медленно начало доходить, что он видит… каналы! Они не распадались на отдельные фрагменты, а становились все более четкими по мере спуска. Дольф глубоко вздохнул.

Марсианские каналы оказались настоящими. И часа не пройдет, как Дольф окажется первым человеком, который узнает, что же они такое на самом деле.

Конечно, принимая во внимание, что он сумеет прожить этот час.

3. Вниз, и… наружу

Оазис, к которому направлялся Дольф, находился в центре пустынной области под названием Аэрия, и был отмечен на карте, как Средний Пик, но ему не дали еще имя собственного, так как это был один из объектов, открытых астрономами лишь несколько лет назад. Это было овальное пятно градусов тридцать южнее экватора и миль на пятьсот от восточного края Большого Сырта.

И, конечно, сейчас там стояло лето. Дольф бы добавил, что это походило на Род-Айленд. В этом месте сходились пять каналов, становившихся все яснее видимыми, как железнодорожные линии сходятся в городах, как перекрещиваются звериные тропки, ведущие к воде — или трещины от пулевого отверстия в небьющемся стекле.

Последнее сравнение Дольфу не понравилось, но он не мог отделаться от него, потому что видел, насколько оно близко к действительности. Безымянный оазис был кратером от падения метеорита, подобно кратеру в Аризоне или кольцевым кратерам Луны.

Это открытие заставило сердце Дольфа упасть, так как у него возникло нехорошее чувство насчет поверхности Марса. Неужели Марс является такой же безжизненной и враждебной планетой, как Луна, несмотря на то, что у него все-таки есть тонкая атмосфера? Правда, тут поверхность не была столь истыкана кратерами, как лунный пейзаж, но может быть, это постарались ветры и гигантские песчаные бури, которые могли стереть самые большие кратеры и пригладить остальные? Отступающая весной северная полярная шапка открывала горную цепь, Горы Митчелла, и ее острые грани, подобные облакам, намекали, что где-то на планете должны быть и другие подобные горы, хотя больше никаких пиков не было пока что обнаружено.

Однако, круглые очертания северных пустынь — Электрида, Эри- дания, Авзония, Эллада, Аргир — тоже весьма напоминали лунные моря, а так же и более мелкие южные, такие, как Страна Исиды. И здесь, в упаковочном ящике, меньше чем в пятнадцати милях от поверхности, у Дольфа не оставалось никаких сомнений, что Марс, когда-то в своей истории, был мишенью в глобальной астрономический катастрофе, и поверхность его бомбили громадные, как астероиды, объекты. Главные каналы, которые впервые увидел старик Скиапарелли, были колоссальными прямыми разломами в коре планеты, где целые континентальные блоки наклонились и треснули, как плавучие льдины. А более мелкие каналы, исходящие радиально из определенных точек, являлись трещинами, полученными от ударов мелких метеоритов, примерно такого же размера, которые исколотили Луну.

Так как поверхность Марса не менялась со времен изобретения телескопов, казалось вероятным, что за последние триста лет на нем не происходило никаких катаклизмов. Но то же самое можно сказать и о Луне — что не делало самый близкий к Земле мир менее бесплодным и безнадежным. Однако, бомбардировка, поразившая Марс, коренным образом изменила всю планету. В пробах песка, которые сфотографировал первый беспилотный марсианский исследовательский аппарат еще в 1972 году, было много микроскопических раковин, подобных земным фораминиферам, которые решительно свидетельствовали, что когда-то на Марсе были моря. Теперь они исчезли, а песок и ил со дна бури разбросали по всей планете. Большая часть воды, должно быть, ушла в трещины, открывшиеся от ударов больших метеоров, и, выкипев, соединилась в форме лимонита, гидранта окиси железа, составлявшую большую часть марсианских песков. Из остатков образовались тонкие полярные ледниковые покровы.

Если тогда и существовали любые формы жизни, то вряд ли они пережили внезапное изменение всего мира. Если жизнь вообще сохранилась, то она должна была начать все практически с нуля. Любой организм, который мог теперь жить в этом маленьком древнем мире, должен быть, как ни парадоксально это звучит, очень примитивным, даже почти без генетической памяти о древних океанах.

Марс еще не был полностью мертв. Но то, что оставалось, должно находиться на последней стадии. По драматическому предположению Лоуэлла: «с очень ограниченными ресурсами и еще более ограниченными надеждами».

Нахмурившись, Дольф повел свой неуклюжий кораблик вниз, на посадку в середину безымянного оазиса, сине-зеленого пятна жизни, созданного каменным чудовищем из космоса, которое превратило большую часть Марса в вечную пустыню. Дольф уже не ждал ничего хорошего, но все же у него теплилась надежда. И эту надежду теперь должны покрепить наблюдения, Дольф должен узнать, как могли удержаться примитивные формы жизни там, где не должно быть никакой жизни вообще.

Наклонное плато цвета охры распростерлось теперь внизу, а край кратера ширился, точно раскрытый рот. Находясь в миле над поверхностью пустыни, Дольф уже мог различить тени, отбрасываемые низким ободом кратера, а внутренность оазиса сперва начала походить на шар, а потом на мелкое блюдце.

В пустыне был полдень, когда на нее опустился упаковочный ящик, и низкие, куполообразные пики обода странно напоминали холмы восточной Айовы — если не считать цвета, становившегося теперь розовым. Когда он повис над самым дном кратера, то оказался в нежных сине-зеленых сумерках. Сверкающие лучи уже начавшего клониться к горизонту солнца уже не достигали дна.

Наконец, поверхность за иллюминатором стала неподвижной. Дольф осторожно отключил свое устройство. Ящик с мягким, приглушенным стуком упал на несколько футов, как на матрас. И наступила тишина.

Дольф был на Марсе.

Но тишина не исчезла. Она висела вокруг, безразличная и безмятежная. Дольф уже привык к ней в космосе, потому что там она была ожидаемой. Но здесь она выглядела так, словно планета, занятая заботами о собственном выживании, даже не замечала его существования. Ну, а почему должно быть иначе? В ее долгой, медлительной, мучительной жизни Дольф был лишь кратким моментом.

Дольф стряхнул с себя подавленность и принялся за работу. Во-первых, наружная температура и атмосферное давление.

Полученным показателям верилось с трудом. Он проверил их по два раза и все равно не мог поверить, хотя все сошлось с первоначальными результатами. В конце концов, его оборудование было далеким от совершенства.

Но это было лучшее, что он смог достать, и оно утверждало, что наружная температура равна двадцати пяти градусов по Цельсию, или 77 градусам по устаревшей школе