Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Ангел сделал очередную попытку подняться, но не удержался и рухнул на кровать, выбив столб пыли. Энсадум ожидал, что ветхое дерево развалится, однако ложе выстояло.

Когда Энсадум подошёл ближе, необычные белые глаза крылатого были закрыты. Очевидно, ангел лишился чувств. Практик поставил подсвечник с горящей свечой на трюмо, попутно взглянув на себя в зеркало и не узнав этого небритого, грязного и измождённого человека. Затем подошёл к окну и одним движением раздвинул пыльные шторы. В комнату хлынул дневной свет, такой же серый, как и пыль, лежавшая вокруг толстым слоем. Пепельный свет.

Неожиданно в его памяти всплыли слова, которые мать часто повторяла после смерти брата: похититель всего.

Одно время Энсадум считал, что она называет так практика, забравшего кровь брата. Ведь в буквальном смысле он похитил брата, его личность, саму суть Завии. Интересно, верила ли мать, что из крови её старшего сына когда-нибудь извлекут достаточно воспоминаний для того, чтобы… Для чего именно?

— Похититель всего, — произнёс он вслух, стоя у окна и глядя на Пустоши впереди.

Где-то там, вдалеке, находились похожие на скелет останки корабля. Сейчас их вновь затянуло туманом. Постепенно белая пелена приближалась. Ещё совсем немного — и дом окажется в её власти. Словно островок посреди неспокойного моря.

Мысли путались, в ногах ощущалась слабость. Энсадум облокотился на подоконник, прислонил лоб к пыльному холодному стеклу. На нижнем этаже стекла отсутствовали. Трудно сказать, побрезговал бы он убежищем, если бы и в этой комнате в рамах зияли провалы. Наверняка нет, лишь бы хватило сил приспособить занавеску в качестве защиты от холода.

Энсадум посмотрел на ангела. Тот лежал без чувств, разметав огромные крылья в стороны. Только сейчас практик понял, насколько продрог. Он осмотрел свою одежду: рваные штаны, куртку, которую носил под плащом. Но плаща давно не было, а куртка превратилась в лохмотья: один рукав оторван, другой распорот по шву. Если в этом тряпье оставаться на улице достаточно долго, можно окончательно замёрзнуть.

Даже в доме было холодно. Разводы чёрной плесени на стенах казались картой мира, такого, в котором легко потеряться. Снег в кружке давно растаял. Энсадум попробовал отхлебнуть немного. Жидкость была грязной, холодной и отдавала мазутом. Наверняка где-то в доме найдётся камин. Можно сломать что-нибудь из мебели для растопки. Найти посуду, а затем насобирать достаточно снега, чтобы хватило на пару кружек чая. Теперь Энсадум думал, что горячее питьё подошло бы гораздо лучше. Да, пожалуй, согреться — вот что им сейчас нужно.

Мысли Энсадума вновь перескочили на совсем другое. Ведь дом стоял здесь до Разрушения и наверняка был покинут не сразу. Значит, он постепенно приходил в упадок. Процесс занял годы, самое большое — десятилетие. Сколько нужно для того, чтобы все начало стремительно увядать: производство, социальные институты? Как оказалось, не так уж много. Для некоторых вещей достаточно пары лет, для других хватит и нескольких месяцев.

Ангел за его спиной пошевелился и пробормотал сквозь сон. Это могли быть слова ангельской речи, могла быть и бессмыслица вроде той, что произносим все мы во сне. Не бывает никаких шпионов, выдающих тайны во сне, как и тех, кто терпеливо ждёт с блокнотом и ручкой у их ложа.

На негнущихся ногах Энсадум преодолел расстояние до кровати, тяжело опустился на пыльный матрац. Ангел был так близко. От него пахло… Чем-то острым. Свежестью и небом, как после грозы. Похожий запах можно было почувствовать на воздушном причале, когда к нему приближался один из дирижаблей. От этих небесных китов всегда странно пахло: маслом, солёным ветром и солнцем, хотя как именно пахнет солнце, Энса объяснить не мог. Наверное, оно пахло всем тем, что они потеряли: ярким тёплым светом, летом, цветами. Нынешний мир был не похож на тот, утраченный, как не были похожи настоящие птицы и те, что были изображены в его блокноте.

Энсадум растянулся на кровати рядом.

От ангела исходил жар. Энсадум вытянул руку и коснулся кожи крылатого. Конечно, он прикасался к нему, когда нёс к дому, однако тогда прикосновения были неосмысленными, по необходимости. Сейчас же он пытался ощутить больше, чем просто жар, исходящий от кожи ангела. В этот момент он подумал о том, к скольким телам он прикасался, будучи практиком. Кровь скольких забрал? Ради чего? Чтобы склянка с эссенцией пополнила хранилище в Курсоре? Энсадум прислушался к дыханию ангела: оно было частым и неглубоким. Словно дышал напуганный ребёнок. Интересно, подумал он, сможет ли он забрать кровь ангела, если тот погибнет? К сожалению, у него не было ни его саквояжа, ни инструментов. Но ведь собрать кровь он может? Наверняка пригодилась бы кружка, в которую он собирал снег…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дикие, необычные мысли.

От кожи ангела Энсадум перешёл к дивным перьям на его крыльях. Крылья выглядели не лучшим образом: грязные, потрёпанные. Однако в них по-прежнему читалась красота. Линии были безупречными, ряды перьев — идеально ровными.

Взяв крыло в руку и подняв над грязным, пыльным матрасом, Энсадум в очередной раз удивился, насколько оно большое. Пожалуй, при желании ангел мог бы завернуться в собственные крылья. Придвинувшись ближе, Энсадум водрузил крыло сверху, почти целиком укрывшись под ним.

Под крылом было тепло. Все звуки терялись, пропадали. Даже беспокойные шумы дома, и те звучали как будто в отдалении. Всё исчезло, всё растворилось. Закрыв глаза, Энсадум вспомнил небо, парящих в нём птиц и огромные куски суши, передвигающиеся своими неведомыми маршрутами — Небесные острова. А затем вспомнил тёмный коридор и приоткрытую дверь в комнату Завии, и запах, и тихие шаги практика, уносящего прочь свой саквояж.

Смерть, вновь пришло ему в голову. Смерть — похититель всего.

Да, именно так.

МЫ СОЗДАЛИ ПРОКЛЯТЫЙ МИР

С того момента, когда погоня почти настигла его, минуло несколько часов, и больше никаких следов преследования заметно не было. Единственное, что изменилось в картине позади — это появившийся в какой-то момент столб дыма за Рашкиной спиной, прямо за правым плечом. Столб поднимался достаточно высоко, чтобы его можно было видеть и из Завораша, а вот сам звук взрыва в городе вряд ли был слышен. Но не на таком расстоянии. Рашка прекрасно слышал, как взорвалась повозка.

Дело в том, что на войне он научился смешивать некоторые ингредиенты, делая простые, но эффективные бомбы. Такие, которые силой взрыва способны разорвать на части не столько какую-то повозку, но и всё, что находится в радиусе поражения. А если добавить в эту бомбу немного гвоздей, толчёного стекла или мелкого гравия, то её взрыв становится поистине губительным. Кони, люди. Рашка жалел, что его не оказалось поблизости, чтобы увидеть всё своими глазами. Но судя по грохоту, и по тому, что погоня остановилась (видимо, навсегда), своих целей он добился.

Когда командир отряда спешивается и подходит к повозке, он ожидает увидеть нечто совсем иное. Конечно, приказы отдавались в спешке, и никто не мог предположить, что с беглецом будут двое других… Судя по всему, рабы. Сейчас оба мертвы. Глядя на бездыханные тела перед собой, капитан решает, что позже обязательно выяснит, какой смертью погибли оба. Однако сейчас всё его внимание сосредоточено на повозке.

Возможно, разыскиваемый ими человек внутри?

Капитан пытается заглянуть в окно, но оно плотно занавешено. Ни движения, ни звука. Если внутри и есть кто-то, он затаился и ждёт.

Дверь открывается нажатием резной медной ручки.

Позади капитана солдат один за другим спешиваются. Все происходит быстро и без лишнего шума. Взмах руки — сигнал приготовиться. В отряде действует строгая дисциплина, и ещё, похоже, выслеживать и преследовать преступника этим людям приходится на впервые. Многие из них даже одеты не так, как солдаты или городские стражи: кожаные доспехи, лёгкое вооружение.

Взявшись за ручку, капитан рывком распахивает дверь…