Картонные звезды - Александр Косарев

— Большая там драка, — обмениваемся мы мнениями со Щербаковым, — явно крупнокалиберные зенитки работают.

Попутно замечаю, что, оказывается, ехать в открытой машине лучше, нежели в закрытой. Ветер приятно овевает лицо, снимая последствия палящего в затылок солнца, и даже создает ощущение непривычного для военного быта комфорта. Украдкой смотрю на свою «Омегу». Потом бросаю взгляд на спидометр. Ага, при скорости в восемьдесят километров ехать нам придется еще примерно полчаса. Значит, скоро увижу и Лау Линь. Вспомнив про свою девушку, я непроизвольно провожу ладонью по лицу.

«Стыд и позор, — ругаю я сам себя через секунду. — Не мыт, не чесан! Щетина какая-то отросла неопрятная, а форма, как назло, чуть не из помойки вынута. Хорошо, что успел зашить две вчерашние дыры на спине, а то выглядел бы совсем уж убогим босяком». (По молодости лет я был уверен на 100% в том, что девушки, прежде всего, обращают внимание на одежду и, главное, на обувь своих кавалеров.) Вспомнив этот постулат, я спешно опускаю глаза долу и, увидев свои уделанные в грязи и машинном масле коротко обрезанные сапоги, смущенно отвожу взгляд в сторону. «Нет, — сопровождаю свое заключение глубоким и скорбным вздохом, — на такого грязнулю, как я, такая красавица больше и не взглянет».

Дорога тем временем пошла в гору. Под бешено вращающиеся колеса все чаще начали попадать крупные камни, и скорость резко упала. Последние метры на пологой вершине водораздела мы и вовсе ползли, как черепахи. Въехав под своеобразную зеленую арку, образованную двумя покосившимися деревьями, прапорщик остановился.

— Все имеют минутку на отправление естественных надобностей, — тут же объявил, поднимаясь, Стулов. — А я пока с лагерем свяжусь, — добавил он, включая рацию.

Поскольку далеко мы не отошли, то весь его разговор с Ворониным был нам прекрасно слышен.

— Что, — азартно прокричал он в микрофон, — уже упал?! Где? Не понял, повтори! К северу от слияния реки Сонг Со с левым притоком? Да! И как далеко к северу? Не понял? А-а-ага, теперь понял. Не дожидаться. Где, где? Все. Конец связи.

Он вешает телефонную гарнитуру на ветровое стекло, поворачивается к нам и явно хочет что-то сказать, но вместо этого глаза у него внезапно округляются, словно в немом кино разевается рот, и мне вдруг становится ясно, что за нашими спинами творится нечто ужасное. Я начинаю поворачивать голову, стараясь увидеть это нечто, но опаздываю. Звенящий вой, стремительно нарастая, обрушился на нас, и земля гулко содрогнулась от чудовищного по силе разрыва. Пригибаясь и прикрывая головы от падающих сверху каменьев, бросаемся к автомобилю. Секунда — и мы уже на местах. Метрах в тридцати прямо на дороге смрадно дымится громадная воронка. Вертим головами, поскольку Башутина с нами нет. Попасть под удар он не мог, поскольку отошел от машины гораздо дальше нас, и чтобы как-то привлечь его внимание, мы с Анатолием хором зовем его. Перепонки в наших ушах отбиты ударной волной, и со стороны кажется, что мы пищим, словно новорожденные котята. В какой-то момент придорожные кусты расступаются, и из-за них появляется пропавший было прапорщик. Размахивая руками и сильно припадая на правую ногу, он семенит в нашу сторону.

— Воздух! — вопит в тот же миг старший лейтенант и этаким резвым козликом выпрыгивает из УАЗа обратно на земляное полотно.

Мы, не рассуждая и секунды, следуем его примеру. Ду, ду, ду, — проносится над нашими головами разноцветная трасса. Чав, чав, чав, — вторят гибельному свисту снарядов короткие вспышки у обочины. Но Башутин, даже не пригибаясь (а может быть, он уже плохо соображал, что делал), продолжает двигаться к УАЗу. Хочется крикнуть ему, чтобы он поберегся, но, заглушая все остальные звуки, над нашими головами стремительно проносятся три или четыре самолета. Пока мы смотрели им вслед (Бог знает, какие там у них на наш счет планы), Григорий Ильич успевает доковылять до вездехода и включить зажигание.

— Быстрее, — машет он нам рукой, — рвем отсюда когти!

Машина берет с места в карьер и, обогнув дымящуюся воронку, бойко несется к подножью холма. Никто из нас на месте не сидит. Все мы (кроме водителя, конечно) стоим на коленях и смотрим назад, отслеживая взглядами маневры атаковавших нас самолетов.

— Это Ф-105, — кричит Щербаков, — кажется, на второй круг заходят.

— Прыгать надо! — вторю я ему. — Во второй раз они не промажут!

Словно по моей команде жутко скрипят тормоза, и даже не дождавшись полной остановки, мы все выбрасываемся из салона, словно матросы с тонущего корабля. Бам-ц, шмяк, искры из глаз. Зажимая одной рукой отбитую при не совсем удачном падении щеку, а другой удерживая винтовку, бегу куда глаза глядят, вернее, только один глаз.

— Господи, пронеси, Господи пронеси, — словно заведенные бормочут мои губы, которыми в данный момент управляю вовсе не я, а моя старенькая бабушка по материнской линии — Ксения Федоровна. Видимо, молится она сейчас за меня — дуралея, и слова ее простенькой молитвы за тысячи километров дотянулись до меня. Ра-та-та-та-та-та-та, — бесконечно яростно грохочут авиационные пушки, стегая вьетнамскую землю своими стальными прутьями. Жу-ррр, жу-рр, — соскальзывают с пилонов ракеты. Все, нет сил бежать дальше. Падаю навзничь и, прикрыв глаза ладонью от солнца, равнодушно взирающего на весь этот бардак, пытаюсь разобраться в обстановке. Но, куда там! Самолеты уносятся вдаль, как серебряные приведения, и наступает давящая тишина. Полежав с минуту и переведя дыхание, поднимаюсь на колени, а потом на ноги. Вокруг никого нет, не видно даже нашей машины. Лишь распаленный жаром ветер несет вдоль дороги пыльное облако, поднятое разрывами.

— Вот хренота-то, — озадаченно бормочу я, — куда же все подевались-то?

На вопрос мой нет ответа, и я со всех ног бросаюсь в сторону дороги. Поднимаю потерянную мною же панаму и тут же замечаю две головы, медленно поднимающиеся из противоположного кювета. А несколько далее, в лопухах замаячила и еще чья-то обросшая голова.

— Ну, ты брат и дунул, — скалит зубы Щербаков, когда я подхожу ближе к нему. — Я думал ты на мировой рекорд пошел… в смысле по бегу с препятствиями.

— А УАЗ наш где? — не отвечаю я прямо на его выпады.

— А там, — машет он, — в промоину уехал. Гриша забыл его поставить на ручник, вот он и укатился.

— Не попали в него?

— Да вроде нет.

Через пару минут все собираемся у опрокинувшейся набок машины.

— Ерунда, — бодрячески размахивает руками Стулов, — сейчас подставим под нее пару бревен и поставим ее на колеса.

— Вот только где эти бревна найти? — саркастически поддевает его Щербаков. (Толян точно нарывается на неприятности по службе.)

Поодаль слышатся чьи-то голоса, и вскоре мы видим, как из-за неширокой лесополосы дружно высыпает целая куча крестьян. Они явно бегут к нам, что, сами понимаете, не может не радовать. С помощью добровольных спасателей моментом вытаскиваем пострадавший вездеход на дорогу и торопливо опробываем его механизмы. Все вроде в порядке. Помятые двери, крылья и свернутая набок фара не в счет, по военным меркам это сущие мелочи. Жмем нашим спасителям руки и провожаемые приветственными криками движемся далее.

— Какие замечательные люди, — оборачивается к нам Стулов. — Мы даже и слова сказать не успели, как они нас вытащили их этого арыка, будь он неладен.

— Еще бы они не вытащили, комиссар местного кооператива их так бы взгрел, что мало не показалось бы. Запросто могли саботаж пришить и на каторжные работы отправить…

— В деревню их, дуралеев, отправить надо, — заливисто гогочет Щербаков, — только в другую.

— Стой, стой, — спохватывается Стулов, — чуть не проехали. Вот же она, развилка эта. Одна дорога, — он вдруг встал и раскинул руки словно старорежимный регулировщик, — строго на север идет, а две другие…

Закончить он не успевает, поскольку один из ближайших к нам кустов вдруг начинает подавать световые сигналы и двигаться! Такого кошмара нам еще не доводилось видеть. От неожиданности лейтенант мгновенно теряет дар речи и гулко плюхается обратно на сиденье. Кажется, еще секунда и у него случится обморок.

— Да это же наши ополченцы! — кричу я, спасая положение. — Вон видите, они фарами мигают. А зелень это они для маскировки повесили.

Стулов облегченно вздыхает и тут же разражается тирадой, перевести которую на общеупотребительный язык я просто не рискую. Слов таких не знаю. «Куст» останавливается рядом с нами, и из него выпрыгивает командир ополченцев собственной персоной, заботливо прижимая к груди сияющий новизной АК-47. Увидев, что единственный офицер среди нас — это старший лейтенант, он козыряет ему и подает сложенную вчетверо бумажку. Стулов, не зная, куда ее деть, сует ее мне в руки и козыряет в ответ.

— Мы зижидали вас рань-тьише, — с трудом произносит майор Минь.