Картонные звезды - Александр Косарев

До позиций ракетчиков было не более четырехсот метров, и я преодолел их на одном дыхании. Видимых разрушений на поляне было немного, две или три воронки, да разбитая прямым попаданием транспортно-зарядная машина. К счастью, она была в тот момент пустая, без ракеты, и поэтому обошлось без больших жертв.

— Эй, эй, — замахал мне вынырнувший словно из-под земли Иван Басюра, — давай скорее сюда!

Подбегаю ближе. Протяженная воронка, проделанная четырехметровым, весело сверкающим на солнце алюминиевым баком, плотно окружена народом.

— Смотри, какую дуру они на нас сбросили, — нервно приплясывает рядом наш водитель, — с напалмом, наверное!

И точно, от удара бак лопнул вдоль и видно, что из него лениво вытекает дурно пахнущая жидкость красноватого цвета.

— Всем разойтись по местам, — командует подоспевший офицер батареи, — здесь не безопасно. Вдруг это какое-нибудь отравляющее вещество!

Отходим в сторону и некоторое время наблюдаем за тем, как трое вьетнамцев с лопатами ловко забрасывают землей опасную находку.

— А з-з-знаешь, как он свистел, пока падал? — все не может успокоиться Иван. — Думал прямо в нас и врежется. Ух, даже попрощаться со всеми успел.

— Когда там ты еще успевал прощаться? — недоумеваю я. — Сколько можно было слышать, вы все палили в белый свет как в копейку. Никого, кстати, не зацепили?

— Не-а, — помотал головой Иван. — Они, собаки, так быстро над головой шныряли, что мы их только отгонять успевали. Да и Гриша еще этот… тормоз несчастный. Смотрел куда угодно, только не в прицел.

— А, кстати, где же он? — поинтересовался я, мгновенно вспомнив о просьбе капитана.

— Медвежья болезнь у прапора началась, видать, — неопределенно взмахнул рукой водитель, — упрыгал в лес, держась за штаны, как только этот бачок с небес шарахнулся.

— Эй, кто здесь будет из спецкоманды? — услышали мы через мгновение и, естественно, повернули головы в сторону кричащего.

Поскольку это оказался офицер в чине майора, мы торопливо подбежали к нему и доложились о том, что это мы и есть.

— Да вы не сюда, — замахал он на нас руками, — вы к себе бегите. Вас командир ищет, беспокоится.

Но едва мы направились к просеке, как заметили бегущего нам наперерез Башутина.

— Что случилось, — встревожено спросил он, дрожащими руками пытаясь застегнуть заляпанный маслом китель, — куда это вы так торопитесь?

— Побежали вместе, — вместо ответа предложил Басюра, — кажется, нас в лагере ищут.

Соответственно к нашим палаткам мы прибежали все вместе.

— Быстро! Быстро сюда, — закричал Воронин, едва завидев нас на просеке, — что вы там телитесь!

Мы припустились к нему со всех ног.

— Пришел ответ от ВВС, — скороговоркой заговорил капитан. — Объявлена готовность № 1. МИГи, кажется, сумели повредить один из двигателей, как они говорят, большого четырехмоторного самолета. Марку не уточняют. Он пока держится в воздухе, но летчики уверяют, что пилоты долго не протянут и наверняка пойдут на вынужденную посадку.

— Посадку? — непроизвольно воскликнул я. — Да они просто дотянут до границы и, бросив машину на произвол судьбы, выпрыгнут с парашютами. Им самолета не жалко, они в Штатах богатые.

— Ага, — мгновенно среагировал Воронин, круто поворачиваясь к застывшему у передатчика Камо, — тогда передавай им вот что. Пусть наши истребители демонстративно висят на хвосте подбитого самолета и расстреливают всех, кто попытается покинуть машину с помощью парашюта. Да, и пусть они непременно прижимают его к земле, одновременно отгоняя от границы с Лаосом.

Последовало несколько минут напряженного ожидания ответа. Наконец Камо сдвинул наушники на лоб и повернулся к нам.

— Отвечают, что горючее кончается, — развел он руками. — Ждут, когда придет смена.

— Вот черт, — зло стукнул Воронин по столику, — да они просто с ума там посходили! Что за невезуха!

Охватив рукой подбородок, капитан принялся нервно бродить между палаток.

— Кажется, — словно в бреду бормотал он, — мы сделали для них все возможное, все преграды устранили, так они еще умудряются упустить его… Что стоите, — раздраженно рявкнул он наконец, очнувшись от своих невеселых дум, — марш на посты. Что за разгильдяйство в боевой обстановке! И скоренько мне доложите, что творится на местных направлениях.

Мы спешно расселись на успевшие высохнуть табуретки и принялись судорожно тралить самые ходовые частоты, пытаясь хотя бы вчерне оценить обстановку, складывающуюся в воздухе. Но деятельность наша, едва успев начаться, почти тут же подвергается новым испытаниям. Сначала чуть слышно, а потом все громче и громче завыла сирена воздушной тревоги. Не знаю как у других, а мое сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Но работаем, лихорадочно ищем иголку в стоге сена. Попадается все что угодно, но только не то, что нужно. Иными словами, мы по-прежнему ничего толком не знаем о том, в каком состоянии находится якобы подбитый самолет. Тревожная сирена вновь зашлась в совершенно безумном вое, и единственное, что нам, по идее, оставалось делать, так это опять мчаться к окопу. Но Воронин не давал никому подняться с места, требуя ото всех исполнения своих прямых обязанностей.

— Вы что задергались, как червяки на крючке? — покрикивал он, молодецки похаживая позади машин и молотя себя при этом по сапогу бамбуковым прутиком. — Ищите его… как хлеб ищете!

И, видимо, судьба наконец-то сжалилась над нами и ниспослала обрывок телеграммы, которой обменивались авиабазы Дананга и Тайбея. Кто-то открытым текстом докладывал, что RC-135 с позывным Ceirry-45 терпит бедствие и для его посадки готовят резервную полосу вблизи Вьентьяна. Едва я успел сорвать этот огрызок с телетайпа и сунуть в руку капитана, как верхушку дерева, под которым мы стоим, срезало, словно гигантской бритвой.

Спасаясь от падающих сверху сучьев, бросаемся кто куда. Сбитый с ног и придавленный к земле толстым древесным обломком я могу только судорожно дергаться, с тоской наблюдая за тем, как мгновенно пустеет наш лагерь.

— Эй, вы там, — хриплю я, пытаясь нечеловеческими усилиями все же выбраться самостоятельно, — помогите хоть кто-нибудь!

Но мой глас «вопиющего в пустыне» остается не услышанным в душераздирающем грохоте стартующих ракет. Сжав зубы, рвусь из последних сил и, оставляя обрывки формы на обломках сучьев, все же выползаю из покрывающей меня листвы. Приподнимаюсь на четвереньки и по-черепашьи вытягиваю шею. Сквозь прореху в листве, образовавшуюся прямо над моей головой, вижу стремительно снижающиеся в нашу сторону черточки самолетов. Наши это машины или американские, разбираться некогда, да и солнце мешает своим яростным светом. Пригнувшись, прямо на карачках мчусь к окопу. Второй раз за день выдерживать воздушный налет, это уже чересчур. Это уже слишком, даже для солдат ОСНАЗа. Но до спасительного окопа мне добраться так и не удается. Леденящий звон реактивных моторов заставляет замереть и прикрыть голову руками. (Хотя какая это на самом деле защита, так, фикция одна.) Но земля как будто не принимала моих объятий. Словно гигантской кувалдой она отбрасывает меня в сторону, и я кубарем качусь по склону оврага, не добежав до окопа буквально несколько метров. И вы представляете, какой силы чувства забушевали во мне, когда я уткнулся носом в грязь на его дне. Я готов был сбивать вражеские самолеты камнями и грызть уцелевших пилотов без соли и масла, одними зубами! Не припомню, чтобы когда-либо до этого или позже я был так взбешен. Выкрикивая немыслимые ругательства, я вскочил на ноги и, не разбирая дороги, рванулся наверх.

Вокруг меня творилось нечто невообразимое, но ни один осколок или пуля не задели меня, пока я бежал к оставшейся на полянке пушке. Когда я достиг ее, самолеты противника уже улетели и моему воспаленному взору предстали лишь дымящиеся остатки того, что совсем недавно называлось ракетным дивизионом. Меня встретили лишь воронки, горящие остовы нескольких машин, да свалившаяся на бок изувеченная кабина радиолокатора. Среди всего этого хаоса валялась и наша зенитка с изогнутыми стволами и распоротыми колесами. Я подошел к ней и, все еще не веря своим глазам, бесцельно дернул один из затворов. Щелчок, и на обгоревшую траву вылетел не стреляный снаряд. Невдалеке послышались человеческие голоса, и я поднял голову. Из зарослей выходили и выползали уцелевшие батарейцы, отряхиваясь на ходу. Я безучастно уселся у разбитой пушки и некоторое время наблюдал за тем, как они торопливо рассаживались по уцелевшим машинам и уезжали по той самой просеке, по которой совсем недавно прибыли сюда. Ярость моя уже прошла, и я смотрел за их отъездом с чувством досады, перемешанной с радостью. Досада, естественно, была связана с общим провалом нашей операции, а радость вызывало то, что количество потерь у ракетчиков было минимально. Только трое или четверо носилок они погрузили в бортовую машину и еще пять или шесть человек легкораненых подняли туда же под руки. Последняя машина исчезла за поворотом, и я, зло пиная попадающие по пути обломки, уныло побрел обратно к лагерю. Подойдя к нему, с удивлением заметил, что там царила не то что растерянность, а тихая паника. Все мои сотоварищи хаотично метались между машин и палаток, едва ли не сталкиваясь при этом лбами. Заинтересованный их столь необычным поведением, я поспешил к ним на помощь, думая, что они ищут что-то ценное, потерянное во время бомбежки.