Париж - Эдвард Резерфорд

– Такие же идеалы несла Французская революция, – прокомментировал Жюль.

– Скажите мне, месье, ваш дом в Фонтенбло – это шато?

– О нет. Он расположен в селении. Но при нем удалось разбить очень красивый сад.

– А что ограждает сад?

– Высокая стена! – рассмеялся Жюль.

– Может, месье Хэдли следует посмотреть наш сад, – предложила Мари, – чтобы самому вынести оценку.

– Хорошо, мы договоримся об этом позднее, – сказал ей отец.

– На самом деле, – заметил Марк, – большинство французов знают об Америке только два слова: Лафайет и Буффало Билл. Я считаю, нам всем было бы полезно отправиться в Америку к вам в гости, Хэдли.

– Добро пожаловать! Мои родители будут очень рады хотя бы частично отплатить вам за гостеприимство. Приезжайте летом, и тогда мы все сможем посетить наш коттедж в Мэне.

– Коттедж? – повторила Мари. – Звучит так романтично. У него соломенная крыша?

– Когда американец вроде Хэдли говорит о летнем коттедже, – поспешил объяснить ее брат, – то он подразумевает нечто другое. Я видел фотографию коттеджа Хэдли. Это огромный, обшитый гонтом дом на каменистом побережье, по одну сторону от него море, по другую – озеро.

– Да, там красиво, – признал Хэдли. – Солнце встает над морем и садится за озером. Местность довольно дикая, но дом удобный.

– Вы плаваете по озеру на лодке? – спросила Мари.

– Да.

– Он принимал участие в гребных гонках, когда учился в университете, – сообщил всем Марк. – Вы же сами видите: он создан для гребли.

Затем разговор вернулся к красотам Мальмезона. На обратном пути Мари старательно отводила глаза от Хэдли, но, к собственному удивлению, осознала, что воображение рисует ей картину, как он гребет на лодке через бурное американское озеро в расстегнутой рубашке и ветер треплет его густую шевелюру.

И еще один участник той поездки возвращался домой, погруженный в мысли, но у него были совсем иные заботы.

Он думал о том, как за четыре дня научиться играть в шахматы.

Первый вечерний визит Фокса прошел великолепно. Перед ужином он мило поболтал с Мари и ее матерью и поиграл со щенком – совершенно по-семейному.

За столом он увлекательно рассказывал о своем детстве в Англии и о каникулах, проводимых в суровой Шотландии. Разговор на время принял серьезный оборот: они с Бланшаром коснулись яростных споров в газетах из-за «дела Дрейфуса». Но затем Фокс поведал историю о двух братьях, которые перессорились из-за Дрейфуса и стали судиться, и это было так абсурдно, что никто не удержался от смеха.

После еды хозяин и гость уселись за шахматную доску. Игра шла почти на равных, в чем они оба согласились, но в конце концов верх одержал Фокс. Его победа доставила Жюлю даже больше удовольствия, чем если бы выиграл он сам.

– Требую реванша на следующей же неделе, – заявил он.

– Я смог бы прийти в среду или в пятницу, но не в четверг, – ответил Фокс. – В четверг я собираюсь в Оперу.

– Тогда среда, – быстро принял решение Жюль и едва заметно кивнул жене.

– Ужин подадут в восемь, – сказала она с радушной улыбкой.

Два дня спустя Мари застала отца за чтением учебника по шахматам.

В субботу Мари отправилась навестить тетю. В отличие от прочих родственников, тетя Элоиза не хотела селиться в модном и дорогом районе. Ее просторная и светлая квартира находилась к югу от Латинского квартала, недалеко от Люксембургского дворца. Стены были увешаны картинами – по большей части кисти членов барбизонской школы и импрессионистов. Все эти полотна приобрела сама тетя Элоиза. Племянницу она встретила с радостью и хотела узнать все ее новости.

– Что с месье де Синем? – спросила она.

– В последнее время мы ничего о нем не слышали. Папа говорит, он взял дополнительный отпуск из полка, чтобы заняться отцовскими делами и поместьем.

– А как ты относишься к нему?

– Мне лестно думать, что он, возможно, испытывал ко мне интерес.

– И что это может возобновиться.

– Он очень благовоспитанный человек, но я совсем не знаю его. Это все, что я могу сказать.

– Появились ли у тебя другие варианты?

– Если и появились, то мне об этом не говорили. Тетя Элоиза, – продолжила Мари, – скажите мне, пожалуйста, из-за чего поссорились папа и Марк?

– Почему ты думаешь, что они поссорились?

– Марк больше не приходит к нам, а папа не хочет, чтобы я навещала брата в студии.

– Придется тебе спросить у них, что между ними произошло. Я не могу этого знать. А может быть, твой отец просто не хочет, чтобы ты мешала занятиям Марка.

– Но я совсем не вижусь с братом.

– Ты можешь увидеться с ним здесь, если он придет ко мне, или я могу пригласить вас обоих на выставку или просто поужинать. – Элоиза подумала. – Если мы и вправду куда-нибудь соберемся, то я, пожалуй, позову с нами и американского друга Марка. Мне кажется, Хэдли оказывает на него положительное влияние. Ты не будешь возражать?

– Нет, я не против. – У Мари быстрее забилось сердце. – Месье Хэдли показался мне довольно приятным человеком. – Она пожала плечами. – Насколько я могу судить.

В последующие недели она несколько раз встречалась с братом у тети. И почти всегда с Марком был Хэдли.

Она отметила, что Хэдли стал очень хорошо говорить по-французски. Он не только отшлифовал грамматику, но и освоил множество идиоматических выражений, которые так любят французы. Например, вместо «вернемся к нашей теме» он говорил «вернемся к нашим баранам». И эта его новая свобода во владении языком очень изменила их отношения.

Он начал общаться с ней.

Конечно же, Хэдли говорил с ней и раньше. Но когда он садился рядом на диван в квартире тети Элоизы, направлял на нее взгляд внимательных глаз и спрашивал, что она думает о «деле Дрейфуса» или о каком-то другом событии или что ей нравится в той или иной картине Мане и почему, тогда Мари испытывала два ощущения. Во-первых, у нее захватывало дух. Не от вопросов, нет; ее сердце начинало трепетать от его присутствия, оттого, что он сидит так близко, от чего-то еще, чего она не понимала. У нее получалось не краснеть, и она страшно радовалась этому. Она заставляла себя сосредоточивать внимание на том, что он говорит, как будто он был учителем в классе, и затем заставляла себя думать перед тем, как ответить. Это помогало ей.

– Иногда, когда ты беседуешь с Хэдли, у тебя бывает очень напряженное лицо, – сказал ей как-то Марк. – Не бойся его, Мари. Должно быть, американские девушки привыкли обсуждать все на свете и иметь обо всем собственное мнение, а у нас здесь так не принято.

Второе ощущение было для Мари еще более непонятным. Это был какой-то совершенно новый для нее восторг. Ей казалось, будто этот малознакомый человек из другого мира уводит ее в новую, большую жизнь, туда, где она сможет расти, словно экзотическое растение, где станет человеком, каким раньше и не мечтала стать.

Поэтому, когда Марк спросил ее, по-прежнему ли ей трудно общаться с его другом, она сказала:

– Нет. Он американец, но я понемногу привыкаю к этому.

В начале мая тетя Элоиза объявила, что они с Мари пойдут в гости к Марку в его студию. Визит состоялся во вторую половину дня. Было светло, и Марк, очевидно, привел помещение в порядок перед их приходом. У одной стены он поставил канапе и стулья, где гостьи могли бы присесть, а перед ними – столик, на котором приготовил небольшое угощение. Его мольберт стоял в стороне, возле помоста и низкой скамьи для моделей. К дальней стене были прислонены картины, разделенные на две части: обернутые лицом и задником. Тут же стоял широкий стол для рисования, громоздились рулоны холста и подрамники.

– Этот портрет, – показал Марк на полотно на мольберте, – почти закончен. Что скажете?

На картине была вполоборота изображена стройная бледная неулыбающаяся женщина в длинном платье. Композиция подчеркивала официальность портрета и в то же время содержала намек на какую-то недосказанность, будто картина эта – обложка книги, которую зрителю предстоит прочитать.

– Кто это? – спросила Мари.

– Мадемуазель Ней, дочь одного стряпчего. Этот заказ нашел для меня отец, за что я ему очень благодарен.

– В этой женщине есть что-то загадочное и в то же время чувственное, – проговорила тетя Элоиза.

– Правда? – встрепенулся Марк. – Как интересно, что вы так думаете. Сам я этого не вижу. Она очень порядочная женщина, уверяю вас. И ее отец хорошо платит за портрет.

– Не сомневаюсь, – с прохладцей отреагировала тетя. – Покажешь нам что-нибудь еще?

Минут десять он демонстрировал картины, рисунки, наброски, среди которых были и портреты, и пейзажи, законченные и нет.

– Что же, Марк, вижу, ты много работаешь. И это меня радует. А ты сам доволен своей работой?