Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

Я рассказываю ему обо всех покупках, которые мы с мамой сделали в Париже — багаж «Goyard», купленный мамой, пришелся кстати — вдобавок к десяткам тысяч долларов, которые она потратила на ремонт в доме наших бабушки и дедушки.

— «А как насчет Отиса? Есть какие-нибудь новости о нем?»

Я не уверена, исходит ли этот вопрос от воображаемого Джулиана или от той части меня, которая не хочет забывать о нем, несмотря на то, что произошло.

— С тех пор, как я написала ему, чтобы он оставил меня в покое?

— «Да.»

— Ничего. — Я цепляюсь за одеяло. — Что прекрасно. На самом деле, здорово. Я попросила его не писать мне, и он исполнил мои пожелания и перестал. И это не похоже на то, что мы были… — Но я не говорю «вместе», потому что сказать это означало бы, что мне пришлось бы объяснять, что произошло в Париже. Где я вышвырнула «Какое У Него Лицо» из своего гостиничного номера, прежде чем все могло куда-то зайти, потому что было отвратительно, что кто-то, кто не был Отисом, целовал меня. И, честно говоря, я не хочу этого признавать, а тем более объяснять.

— «Ты не можешь просить об одном, но на самом деле хотеть чего-то другого. Это нечестно,»— ругается Джулиан. Он всегда был проницательным и мудрым для своего возраста. Возможно, он был моложе меня, но вел себя более ответственно и зрело, чем я. Каждый, кто встречался с нами, отпускал комментарии о том, что он действительно был самым старшим. Иногда я задаюсь вопросом, не из-за того ли это, как много ему пришлось вынести от рук нашего отца. Раньше меня раздражали эти комментарии, но теперь я жажду услышать это еще раз.

— Элиза рассказывала мне о нем. Могу я добавить, что без разрешения. — Я прикусываю нижнюю губу. Всякий раз, когда она упоминает его, повторяя то, что сказал Херик, или притворяясь, что разговаривает об этом с Джеймсом, я притворяюсь незаинтересованной или заставляю себя реагировать с легким раздражением. Тем не менее, мой пульс учащается, смесь облегчения и возбуждения пронизывает меня от любой крупицы информации о нем. Они почти уверены, что его выгнали из команды. Папа был не слишком доволен им после того, что он сказал, а ты же знаешь, каким придурком он может быть, когда несчастлив.

— Ты не должна плохо говорить о людях за их спиной. И я не выгонял его из команды. Он просто на испытательном сроке.

Я резко поворачиваю голову, чтобы определить местонахождение голоса, и вижу папу, без усилий поднимающегося по склону к тому месту, где я сижу.

Мое сердце падает. Черт, он это слышал. У меня будут неприятности? Он собирается отобрать у меня кадиллак? Блять.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я немного грубо, немного удивлено, но в основном пристыжено. Я уверена, что мой папа знает, что я не самого высокого мнения о нем, но это не значит, что ему нужно подтверждение.

— Ты забыла свою куртку.

— Ты проделал весь этот путь ради куртки?

— На улице холодно, девчонка. Кроме того, я ездил намного дальше за гораздо меньшие деньги. — Он фыркает. Он имеет в виду время, когда он совершил трехчасовую поездку в мой лагерь поддержки на той же неделе, когда я получила свои водительские права. Я должна была написать ему, когда приеду, а когда я этого не сделала, мой телефон был забыт на консоли моей машины, когда я догоняла своих друзей, он запаниковал и поехал ко мне. Он выглядел совершенно разбитым, и я пожурила его за излишнюю драматичность, смущенная появлением моих родителей. Только когда я обняла его на прощание, а он прижал меня крепче, чем обычно, я поняла, насколько он волновался. С тех пор я никогда не забывала написать ему.

Я позволяю одеялу упасть с моих плеч, когда тянусь за пальто и засовываю в него руки.

— Ты пытался сбежать от мамы? — обвиняюще спрашиваю я, когда он не уходит сразу. Зачем ему понадобилось преследовать меня? Не то чтобы я была к нему добрее, чем она. Я просто не могу проклинать его так, как это делает она.

Папа признается в этом не сразу, но я продолжаю пялиться на него, пока он не замолкает, недовольный своим признанием.

— Ты поймала меня. Она продолжает притворяться, что налагает на меня проклятья каждый раз, когда мы оказываемся в одной комнате

— Я не думаю, что она притворяется.

— Я тоже так не думаю.

Повисает затяжное молчание, и как раз в тот момент, когда я собираюсь попросить его уйти, чтобы оставить меня наедине с братом, папа протягивает пачку сигарет Vogue. Я закрываю глаза, мышцы напрягаются, когда я беру себя в руки.

— Прежде чем мы отойдем от темы, не хотела бы ты объяснить это?

— Это Джеймса, — автоматически вру я. Попробовать стоит.

— У него астма. Попробуй еще раз.

Это не мешает ему курить травку. Вместо того чтобы невольно уличить себя, я прикусываю язык и воздерживаюсь от всех своих оправданий, краем глаза поглядывая на папу.

Разочарование, написанное на его лице, хуже, чем гнев. Он мягко отчитывает меня.

— Брось, Грета, ты же знаешь, что это не так. У тебя все было так хорошо. Что случилось? Что происходит? С чего бы тебе сдаваться?

Отис. За исключением того, что кажется немного жалким признавать, что жалкий парень подтолкнул меня к такому саморазрушительному поступку. Конечно, ситуация немного сложнее, мои чувства многослойны и очевидны, но я не собираюсь рассказывать отцу о своей почти-любовной-жизни и о том, что я слон. Я пожимаю плечами.

— Я не знаю.

— Я это не приму. Скажи мне. Скажи мне, почему ты снова начала курить.

Я чувствую себя загнанной в угол и раздраженной его вторжением в то, что должно было стать приятным днем с моим братом.

— Почему бы тебе не сказать мне, почему ты это сделал?

— Почему я сделал что?

— Почему ты нарушил свое обещание, данное маме?

Это занимает секунду, но он понимает, что я имею в виду. Его брови разглаживаются, когда он хмурится.

— Обещание, — размышляет он про себя. Он садится и откидывается на спинку стула, упираясь голыми руками в землю, затем пристально смотрит в небо, как будто ищет там нужные слова. — Это не было обещанием, которое я давал маме. Это было адресовано Джулиану.

Он угрюмо опускает голову и смотрит на надгробие перед нами. «САМЫЙ ЛЮБИМЫЙ БРАТ И СЫН». Надпись общая и банальная, но от этого она не становится менее правдивой.

— Так будет лучше, — я фыркаю. — Мертвым нравится, когда ты нарушаешь обещания.

— По крайней мере, меня не преследовали призраки, — легче шутить, чем смотреть правде в глаза. — Пока. Любимым праздником Джулиана был Хэллоуин. Никогда не знаешь, что может случиться в этом году. Возможно, он выжидает удобного момента.

— Он действительно немного проникся духом этого праздника, правда же? Мне всегда приходилось забирать его из заброшенных домов.

Я усмехаюсь.

— А ты думал, что со мной трудно.

Папа презрительно хмыкает, скривив губы.

— Я бы в любой день согласился забрать своего сына со склада с привидениями, чем чувствовать страх из-за беременности.

— И все же ты не ответил на мой вопрос. Почему?

— Почему, почему, почему? — он закрывает глаза и опускает голову. Когда он наконец заговаривает, его голос становится чуть громче шепота, и я напрягаюсь, чтобы разобрать его признание. На его лице запечатлена запредельная печаль, печаль, которую может доставить только настоящая любовь.

— Я хотел доказать, что я не ошибался, — он делает паузу и поджимает губы, явно пытаясь правильно сформулировать свои мысли.

— Я хотел доказать, что это был не я, что я не был причиной, по которой он… Что это была не моя вина. Это проще, оставаться прежним. Легче быть таким, каким я всегда был, чем признать… чем посмотреть правде в глаза о том, кто я есть.

Я больше не могу смотреть на него, поэтому поворачиваюсь лицом к Джулиану. Как бы я ни старалась представить, что мог бы сказать мой младший брат в этот момент, ничего не приходит на ум. Даже я с трудом придумываю, что сказать, и только выдумываю обвинения.