Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

10 июля 2007-го, менее чем через месяц после отзыва заключений, Высший арбитражный суд отменил решение о доначислении «ПрайсвотерхаусКуперс Аудит» налогов на сумму 290 млн. рублей и отправил дело в арбитраж Москвы на новое рассмотрение.

Арбитраж вновь занял сторону налоговиков.

Но после года судебных разбирательств в различных инстанциях 24 октября 2008-го Федеральный арбитражный суд Московского округа отменил решение, которым договор об аудите был признан антисоциальной сделкой, и прекратил дело. Причиной прекращения дела была названа ликвидация «ЮКОСа», выступавшего в деле соответчиком.

В том же году расследование уголовного дела против «PwC» было приостановлено.

20 января 2009 года президиум Высшего арбитражного суда окончательно решил дело в пользу компании. И «PwC» были возвращены незаконно уплаченные налоги вместе с набежавшими процентами.

Летом 2009-го бывший директор «ПрайсвотерхаусКуперс Аудит» Даг Миллер передал адвокатам Ходорковского свою переписку со следователем прокуратуры Михайловым. И, по некоторым сведениям, дело возобновили снова.

В переписке следователь инструктировал свидетеля относительно выступления в Хамовническом суде: «показания из числа работников вашей компании должны свидетельствовать об одном и том же. И должны быть в едином смысле – наступательном, агрессивном – по отношению к стороне защиты».

«Можем ли мы получить список примерных ожидаемых вопросов от обвинения к каждому свидетелю?», – интересовался Даг Миллер.

«Внимательно проанализируйте ваши показания, протоколы допросов и вспомните наш недавний разговор. Вы поймете общий смысл таких вопросов. Конкретные вопросы надо сформулировать нам с вами вместе, после того как вы сами вникнете в ситуацию», – отвечал следователь.

В 2009-м Даг Миллер был уже в США и возвращаться не собирался даже для того, чтобы выступить в Хамовническом суде.

Переписка, однако, продолжалась. «Возможные последствия вашего отъезда я пока оценить не могу, – писал следователь Михайлов. – Возможно, они будут положительными не только для вас, но и для нас. Однако об этом я сообщу вам позднее».

10 сентября 2009 года Михаил Ходорковский сделал в суде заявление о «ПрайсвотерхаусКуперс». Аудиторы знали «все существенные факты, касающиеся компании «ЮКОС»», говорилось в заявлении, более того, именно они консультировали его «о международно приемлемых формах оптимизации налогов и построения структуры компании».

Он «понимал возможные сложности для сотрудников «ПрайсвотерхаусКуперс» в России и именно по этой причине не ссылался в той мере, в которой мог бы ссылаться, на «ПрайсвотерхаусКуперс» в ходе первого дела».

Он понимает позицию «ПрайсвотерхаусКуперс» в 2007 году: «Более того, возможно, чтобы спасти своих людей, я бы пошел и на большее».

«Я буду добиваться с помощью американского правосудия, чтобы лично Даг Миллер, находящийся сегодня в безопасности от господина Лахтина и его коллег, рассказал правду о событиях 2007 года. Я считаю, что этого требует и закон, и порядочность», – заявил он.

А само заключение и его отзыв абсолютно безразличны для целей процесса: «Мне это было известно еще в 2007 году.

Я скрыл эти обстоятельства от следствия. Чтобы помочь избежать невиновным людям, сотрудникам «ПрайсвотерхаусКуперс», дальнейших издевательств над ними со стороны господина Каримова и компании». [243]

«Прайсы отозвали свое заключение о бухгалтерской отчетности в «ЮКОСе», – поясняет мне Ходорковский. – А согласно обвинению, нефть «похищалась» не у «ЮКОСа», а у его добывающих «дочек». У них был тот же аудитор, и свои заключения по отчетности «дочек» он не отозвал и под сомнение не поставил.

При этом «ПрайсвотерхаусКуперс» не утверждал и не мог утверждать, что нефть была похищена. Так что для обвинения этот отзыв не только безразличен, но и бессмыслен.

Для защиты же в заказном процессе с контролируемым судьей вообще все бессмысленно. Ну не отозвали бы. Данилкин бы сказал, что они – соучастники. И что? Он же сказал, что все 100 тысяч сотрудников «ЮКОСа» – члены безразмерной «организованной преступной группы». А Мосгорсуд сказал – все законно и обоснованно! Нет проблем!»

Переписка с Людмилой Улицкой

Переписка с Акуниным в основном о настоящем во всех смыслах этого слова, со Стругацким – о будущем.

В сентябре 2009-го в «Новой газете» [244] , а потом в журнале «Знамя» была опубликована еще одна переписка Михаила Ходорковского – с Людмилой Улицкой. И эти письма в основном о прошлом.

«Возьмем исходную точку: детство, семья, установки и намерения. Как Вы планировали свою жизнь в то время, когда вообще эта идея возникает?» – спрашивает она.

«Я знаю, конечно, что вы были в комсомоле, и даже функционировали в том пространстве, которое для меня (я Вас старше на 15 лет) было совершенно неприемлемым», – замечает она.

«Где пролегали Ваши этические границы в юности? – спрашивает Людмила Евгеньевна. – Как они менялись со временем?»

«Мои мама и папа, как я теперь понимаю, весьма не любили советскую власть, но всячески ограждали меня от своего влияния в этом вопросе, считая, что иначе испортят мне жизнь, – отвечает Ходорковский. – И я вырос «правоверным» комсомольцем безо всяких сомнений в том, кто друзья и кто – враги.

Выбирая свой путь в жизни, ориентировался не просто на химическое производство, а на оборонное направление, т. к. считал, что самое главное – защита от «внешних врагов».

Комсомольская работа в институте была, конечно, не проявлением политического призвания, а стремлением к лидерству. Собственно, я никогда идеологией не занимался, моя стезя – оргработа <…>.

Что же касается «барьеров», то они для меня заключались в одном – никогда не изменять своей позиции под давлением силы, а не аргументов. У нас был прекрасный ректор Г. А. Ягодин. Он называл меня «мой самый непокорный секретарь» (имелось в виду – секретарь факультетского комитета комсомола). Понятно, что он мог легко меня сломать, но не делал этого, позволяя закалиться характеру. К сожалению, в 1985 году он ушел из института на повышение.

Мне повезло и второй раз. Членом бюро нашего Свердловского райкома партии была Кислова, а членом бюро – секретарь ЦК по вопросам строительства Ельцин Б. Н. Я получил от них настоящий урок мужества, когда их «гнобили», а они не сдавались. Причем Кислова не сдала Ельцина. Чего ей это стоило – могу себе представить.

К слову, в 1999 году депутатом от Томской области, где я работал, был Лигачев Е. К., который всячески пытался «гнобить» уже меня. Я запретил нашим атаковать его в ответ, т. к. он был уже очень пожилым человеком, хотя сказать было чего «с избытком».

Я считал себя членом команды Ельцина. Одним из очень многих. Именно поэтому пошел защищать Белый дом в 1991 г. и мэрию в 1993 г., именно поэтому вошел в неформальный предвыборный штаб в 1995—1996 гг. Это, пожалуй, стало самым опасным мероприятием в моей жизни (почти). Именно из-за Бориса Николаевича я не выступал против Путина, хотя и имел о нем свое мнение. <…>

Уважаемая Людмила Евгеньевна, думаю, могу определить себя как вольтерьянца, т. е. сторонника свободомыслия, свободы слова. Б. Н. Ельцин в этом плане был моим идеалом, как до него и Г. А. Ягодин. Работа с ними не вызывала у меня внутреннего протеста.

Разгром НТВ в 2001-м (я пытался им помочь деньгами, что мне вменили в первом процессе) стал моим «Рубиконом». Именно разгром команды, а не переход собственности, поймите правильно».

«Как можно было ухитриться вырасти «правоверным» комсомольцем безо всяких сомнений в том, кто друзья и кто – враги? – поражается в ответе Улицкая. – Значит, это было возможно. У меня нет оснований не доверять Вашему анализу. Значит, я была пристрастна в своем полном неприятии всех партийных и полупартийных людей».

«Ельцин был для меня одним из партработников, и я страшно заволновалась, когда все мои друзья побежали к Белому дому, а я сидела у себя дома и горевала: почему мне не хочется бежать на эту демонстрацию вместе со всеми?» – добавляет она.

«Я, когда был на практике, не в заводской библиотеке сидел, а гексоген (взрывчатку) лопатой кидал, на пресс-автомате работал (чуть вместе с приятелем на тот свет не отправился по собственной ошибке), – пишет Ходорковский в следующем письме. – На сборах были, мне звание сержанта присвоили и назначили замполитом, а я опять попросился на завод – снаряды старые разбирать. Мы ведь комсомольцы, нам положено идти на самые опасные участки. И разбирал, под недоуменными взглядами командовавших офицеров с нашей военной кафедры».

Читая этот огромный разворот в «Новой», тогда же, осенью 2009-го, я поймала себя на том, что позиция Ходорковского мне ближе, хотя все советское было для меня столь же отвратительно и неприемлемо, как и для Улицкой. Хотя в том возрасте, когда он был в Комсомоле, я была в «Демократическом союзе», и в том возрасте (я младше него на шесть лет), когда он был комсомольским секретарем, я баллотировалась в Моссовет от движения «Демократическая Россия».

Потому что мы оба верили, хотя и в прямо противоположные вещи. И я тоже была человеком «партийным», хотя и из другой партии. Мы оба были, состояли и привлекались, а не сидели дома сложа руки из страха поучаствовать в строительстве дороги в ад.