Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

Не думаю, что это «затуманивание сути», скорее прояснение. И говорить об этом следовало, причем еще на первом процессе.

«Я не могу отвлечься от последствий событий 2003—2005 гг., т. к. они иллюстрируют реальную значимость дела “ЮКОСа” для нашей страны, нашего общества, – говорил Ходорковский. – Не могу не напомнить, что сразу после моего ареста из третьего чтения была отозвана поправка в УК, позволявшая освобождать от уголовной ответственности за налоговые правонарушения при возмещении ущерба. Вакханалия подобных дел в последующие три года стала прямым следствием. Как прямым следствием дела “ЮКОСа” стал переход и рейдерства на совершенно иной качественный уровень – широчайшее использование при отъеме чужой собственности госресурса, включая правоохранительные органы, на коммерческой основе».

«Поправка в ст. 73 УИК РФ, позволяющая отсылать людей из Москвы в Читу, была внесена тоже по понятной причине, но зацепила десятки тысяч людей, – говорит он. – Так же, как десятки тысяч наших граждан зацепил отказ от двух планировавшихся амнистий и выхолащивание амнистии ко дню 60-летия Победы, снятие широко обсуждавшегося проекта о зачетных сроках в СИЗО».

«То, что одним из наивно скрываемых мотивов стали конкретные интересы конкретных чиновников по делу “ЮКОСа”, – ни для кого не секрет. Более того, эта информация последовательно распространяется, в частности, сотрудниками ФСИН».

«Мой девиз в этом процессе взят у советских политических диссидентов 70-х: “Власть, выполняй свои законы!”».

И началась рутина.

Защита заявляла ходатайства, судья по большей части их отклонял. Михаил Борисович просил разъяснить обвинение, понять которое невозможно в принципе в силу его противоречивости.

Зачитали запись в протоколе допроса Платона Лебедева: «Суть обвинений не только не понятна, но и является абсурдной, поскольку находится за пределами здравого смысла». И зал взорвался аплодисментами.

«Воздержитесь от аплодисментов! – сказал судья. – Если это будет повторяться, я попрошу судебных приставов очистить зал».

«То пишут в обвинении, что нефть похитили, то пишут, что предприятия реализовывали эту же нефть на экспорт, – добавил Платон Лебедев. – Мне это не смогли разъяснить, мне это бесполезно разъяснять, у меня ясный ум и сознание, и документы о моем психическом здоровье имеются, а вот сведения о психическом здоровье прокурора Лахтина у суда отсутствуют».

Никто ничего не стал разъяснять.

Прокуроры стали зачитывать текст обвинения. Сначала по Ходорковскому (неделю), потом по Лебедеву (еще неделю).

Прокурор Лахтин то и дело запинался, бубнил, с трудом продирался сквозь иностранные названия фирм и называл бенефициаров «бенефициантами».

А сторонники подсудимых на каждое заседание приносили цветы и ставили букеты на столы защитников.

И так весь процесс.

В самый разгар «лахтинских чтений» 15 апреля 2009-го Дмитрий Медведев дал большое интервью «Новой газете». Спросили его и о деле «ЮКОСа»: предсказуем ли для него исход.

«Предсказуемость судебного решения, судебного приговора для президента – противоправна, – сказал Медведев. – Это – знак нарушения закона. А для всех остальных свободных комментаторов – дело личное. Для государственных служащих и для президента никакой предсказуемости в любом судебном процессе, в том числе упомянутом Вами, нет и быть не должно».

И кое-кто ведь действительно поверил, что ничего еще не решено.

Когда я слушаю Дмитрия Анатольевича, каждый раз вспоминаю старый пошлый анекдот.

Приходит пациент к сексопатологу.

– Доктор, у меня с женщинами не получается…

– А сколько ж лет-то вам?

– 82, но моему приятелю – 85, а он говорит, что у него все нормально.

– Откройте рот, покажите язык. И что ж вам мешает?

27 апреля, менее чем через две недели, прокурор Ибрагимова полностью опровергла медведевское интервью. «Лебедев, все бесполезно, что запланировали, то и сделаем», – сказала она под смех зала.

В тот же день выяснилось, что обвинение отказывается арестовывать имущество, которое считает преступно нажитым. Оно и понятно. После банкротства «ЮКОСа» это имущество главным образом перешло к «Роснефти».

В тот же день прокуроры начали представлять письменные доказательства. Защита хотела исследовать и при необходимости комментировать каждый документ, а не просто их читать, но судья отказал ей в этом. Обвинение тоже ничего не комментировало. Документы просто читали, и все. И не было понятно, какой документ, что доказывает, откуда взялся и к чему относится.

Эта мука продолжалась до 29 апреля, после чего суд объявил перерыв до 12 мая.

«Они просто не умеют читать собственные документы», – заявил Михаил Борисович 29-го. И объяснил, что они не доказывают, а опровергают обвинение.

Не думаю, что не умеют.

Думаю, что не хотят понимать.

Потому что если вдруг начать понимать, можно и не мечтать о лишней звездочке на погоны.

Переписка с Борисом Стругацким

Между интервью Медведева и заявлением Гюльчахры Ибрагимовой произошло еще одно примечательное событие. С двадцатого по двадцать четвертое апреля 2009-го в «Новой газете» была опубликована переписка Михаила Ходорковского с Борисом Натановичем Стругацким. [239]

Борис Натанович поддерживал Ходорковского и во время первого процесса и после него, а в апреле 2008-го Михаил Борисович поздравил знаменитого фантаста с 75-летием и написал: «Ваши книги – мои друзья с ранней юности и до сегодняшнего дня. Очень надеюсь, что их будет еще больше, так как друзей много не бывает». «Высокая честь и награда судьбы для писателя – иметь такого читателя, как Вы», – ответил Стругацкий.

С осени 2008-го началась неспешная переписка. Ходорковский писал об экологическом и энергетическом кризисе: «Очевидно, Земля, даже при сегодняшней численности населения, не сможет обеспечить всех людей по нынешним стандартам потребления развитых стран. Достаточно сказать, что энергопотребление на одного жителя США в 5 раз превышает аналогичный показатель для Китая. Это с учетом гораздо более энергосберегающих технологий».

«Разрешить эту проблему (одну из многих в экологическо-сырьевой области), конечно, невозможно с помощью медленно убывающих источников углеводородов, – пишет он. – Такого их количества попросту нет. Конечно, термоядерная энергия не имеет аналогичных ограничений, но там, несомненно, будут ограничения другие, да и в ближайшие 30—50 лет рассчитывать на переход этой технологии в разряд широко используемых не приходится».

«Вывод, на мой взгляд, ясен: даже из этого частного примера следует – если нет обоснованных надежд на открытие совершенно новых, экологически безопасных возможностей для удовлетворения некоторых материальных человеческих потребностей – эти потребности должны быть ограничены или изменены!»

«Интересный пример подают скандинавские страны, не просто ограничивая свое потребление имеющимися у них возможностями (в частности, Швеция к 2020 году обещала отказаться от импорта углеводородов), но и предлагая смену самой потребительской парадигмы, просуществовавшей почти 100 лет. Оказывается, можно разорвать жесткую связь между уровнем потребления и качеством жизни.

Приведу пример: новую модель автомобиля на стоянке под окном они успешно предлагают считать менее привлекательной, чем велосипед и сосновый бор вместо автомобильной площадки».

Между прочим, это пишет человек, сидящий в тюрьме. Которого судят.

Я, конечно, встряла в эту переписку и изложила свое мнение:

«Я прочитала Вашу полемику с Борисом Стругацким в «Новой газете». При всем моем безмерном уважении к Вам и к Борису Натановичу, я считаю проблему надуманной.

И вопрос не в том, ездить ли на работу на автомобиле или на велосипеде. А в том, ездить ли туда вообще. Зачем ездит на работу офисный планктон? За компьютером сидеть? За ним что, дома посидеть нельзя? Нельзя договориться по телефону, обменяться файлами по электронной почте, устроить телеконференцию по скайпу? Зачем туда ходить?

Обычно я езжу в издательство четыре раза в год:

1) подписать договор;

2) вычитать редактуру;

3) вычитать корректуру;

4) поставить шампанское сотрудникам и получить авторские. Если у меня выходит две книги, это количество возрастает до восьми раз, три – до двенадцати. Но даже для двенадцати раз в год покупать машину, по-моему, просто неприлично.

Но и это число можно сократить до пункта четыре. Подписи существуют факсимильные, и их признание – проблема законодательства и защиты информации, а не энергетики.

Редактура и корректура по распечатке – следствие привычки и отсутствия специальных программ с редакторскими и корректорскими символами. То есть проблема психологическая + программная.

Ну, а обмыть – это святое, без этого, конечно, никак.

Хотя когда у меня выходила книга в Питере, я вообще там ни разу не была. Даже не знаю, где находится издательство «Крылов». Договор на подпись мне высылали по почте.