Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

В условіях времени не риторическое tertium non datur, а "компромисс" был единственным путем разрѣшенія болѣзненных вопросов, связанных с реорганизаціей арміи. Но компромисс, договоренный с высшим командованіем, компромисс планомѣрный, а не в видѣ какой то внѣшней уступки бунтующей стихіи. Отсутствіе договоренности и продуманности, как всегда, было величайшим злом. Первый военный министр революціоннаго правительства сознавал необходимость произвести извѣстныя перемѣны в высшем командованіи — не в том катастрофическом масштабѣ и не по тому, конечно, идеологическому рецепту, о которых говорили соціалистическіе экспериментаторы. Неоперившійся еще Гучков пытается убѣдить уже 6-III Алексѣева в необходимости такого мѣропріятія. Указав Алекcѣеву, что он единственный кандидат на пост верховнаго главнокомандующаго, Гучков продолжал по юзу: "Вы пользуетесь довѣріем Правительства и популярностью в арміи и народѣ. И то и другое вы можете в один миг удесятерить, приняв ряд рѣшеній. которыя будут встрѣчены с полным одобреніем и горячим сочувствіем страны и арміи... Но эти рѣшенія должны быть приняты безотлагательно ". К таким рѣшеніям и относилась "мѣра устраненія завѣдомо неспособных генералов". Лучше сдѣлать это "добровольно, чѣм под принужденіем". На возраженіе Алексѣева, что он, как нач. Штаба, таких мѣр принимать не может, ибо ему этого не предоставлено по закону, и что подобныя мѣры встрѣтятся с недостатком подходящих людей, а "замѣнить одного слабаго таким же слабым — пользы мало". Гучков пояснил, что Правительству надо только знать "внутреннее рѣшеніе" генерала, и что он, Гучков, не согласен относительно "затруднительности найти даровитых генералов для замѣны ряда бездарностей". "Такія новыя назначенія, — повторял министр, — произведенныя с одною маха , вызовут величайшій энтузіазм, как в арміи, так и в странѣ, и завоюют вам и новому правительству громадное довѣріе". Несочувствіе Алексѣева массовой генеральной чисткѣ командованія "с одного маха" и служило, очевидно, одной из причин колебаній, которыя были у Правительства при назначеніи его верховным главнокомандующим[404]. Алексѣев был назначен только 2 апрѣля.

Военный министр начал чистку за свой страх и риск. Вопрос этот сразу возник на первом засѣданіи Особой Комиссіи под предсѣдательством ген. Поливанова, созданной военным министром для преобразованія армейскаго и флотскаго быта. И поднят он был, по словам Половцова, Энгедьгардтом, заявившим, что "никакая реформа невозможна, пока не будут смѣнены нѣкоторые начальники". Очевидно, под вліяніем этих рѣчей, Гучков и поспѣшил поставить перед Алексѣевым дилемму о массовом увольненіи генералов. Быть может, и рѣчи были инспирированы самим военным министром, ибо презумпція этой операціи, получившей в военной средѣ траги-шутливое наименованіе "избіеніе младенцев", установлена была в общественной думской средѣ еще до революціи — в дни военных неудач в началѣ войны. В рѣчи на съѣздѣ делегатов фронта, наканунѣ своего ухода из Правительства, Гучков вспоминал, что он "еще задолго до войны" указывал на неизбѣжную неудачу, если не будет измѣнен командный состав, подобранный по принципу "протекціонизма и угодничества". "Когда произошла катастрофа на Карпатах, я снова сдѣлал попытку убѣдить власть... но вмѣсто этого меня взяли под подозрѣніе". На августовском совѣщаніи (15 г.) прогрессивнаго блока, гдѣ изыскивались "способы побѣды", представитель правой части блока член Гос. Сов. Гурко говорил о необходимости "колоссальной перетряски" в командном составѣ — "нужно влить новые принципы" (запись Милюкова). О чисткѣ офицерскаго состава говорил и Шингарев в Гос. Думѣ —надо дать "и лучших учителей, и лучших командиров, и лучших вождей". Наконец, записка предсѣдателя Гос. Думы 16 г. представляла собой сплошное обвиненіе высшаго командованія... Таким образом "революціонная" чистка имѣла свои далекіе корни — революціонные круги, даже в крайнем теченіи, ограничивали тогда свои требованія устраненіем "безнадежно неисправимых" и "злостных реакціонеров" ("Правда").

Гучков пошел по проторенному пути 1905 г. Как утверждает Деникин, дежурному генералу при Ставкѣ Кондзеровскому военным министром поручено было составить список старших начальников с краткой аттестаціонной отмѣткой по имѣвшимся матеріалам. Так создался тот проскрипціонный список, который в Петербургѣ среди военных получил хлесткое названіе — "мерзавки". Половцов, принадлежавшій к числу "младотурок"[405], близко стоявших к военному министру, описал "систему мерзавки": выписаны были фамиліи корпусных командиров и начальников дивизій с шестью графами; первыя пять заполнялись оцѣнками, которыя давались различными гучковскими собесѣдниками, пользовавшимися довѣріем, а в послѣдней графѣ дѣлался общій вывод по большинству голосов: "достоен выдвиженія", "может остаться", "подлежит изгнанію". Деникин разсказывает, что, когда он посѣтил военнаго министра 23 марта, тот предложил сдѣлать соотвѣтствующія отмѣтки против фамилій извѣстных ему генералов. "А позднѣе — добавляет мемуарист — послѣ объѣзда Гучковым фронта, я видѣл эти списки, превратившимися в широкія простыни с 10-12 графами". При такой системѣ оцѣнки генеральской благонадежности — и политической и военной, терялся, конечно, какой-либо объективный критерій. Хорошо, когда "политическія обвиненія" совпадали с отрицательными "боевыми качествами". Но могло быть и другое.

Совершенно очевидно, что Алексѣев никакого активнаго участія в этой чисткѣ не принимал, хотя офиціальное Телегр. Аг. сообщало 21 марта, что вр. исп. долж. верх. главнок. даны широкія полномочія "для омоложенія и освѣженія высшаго командованія в арміи". Позднѣе в іюнѣ в письмѣ к ген. Скугаревскому сам Алексѣев так оцѣнивал пресловутую "мерзавку": "рука великаго "реформатора" арміи Гучкова вымела из наших рядов в наиболѣе острую и критическую минуту около 120 генералов (Деникин и Врангель эту цифру доводят до 150) на основаніи болѣе, чѣм сомнительных, аттестацій анонимных "талантливых полковников и подполковников". "Реформатор" мечтал освѣжить командный состав и вызвать "небывалый подъем духа в арміи". Послѣдняго не случилось, к несчастью, а вреда сдѣлано не мало". В извѣстном письмѣ к Родзянко 25 іюля, перечисляя необходимый мѣры для возстановленія дисциплины. Алексѣев добавлял: "не мѣнять, как капризная и богатая женщина бросает перчатки, начальников, гоните слабых, не оказавшихся на высотѣ своего назначенія в бою, но не гоните по тайным, мутным аттестаціям, как сдѣлал это Гучков. Он подломил состав начальников, мечтая вызвать в арміи взрыв энтузіазма массовым изгнаніем".

В концѣ концов, достигла ли эта чистка своей цѣли? Позднѣйшій отзыв Алексѣева, находившагося в то время в довольно рѣзкой оппозиціи к Правительству, может быть заподозрѣн в своем безпристрастіи. В общем, по мнѣнію Половцова, картина по проскрипціонному списку получилась "довольно правильная". Но кто сможет это подтвердить без предварительнаго разбора каждаго отдѣльнаго случая? Вот примѣр. Оговариваюсь, что у меня нѣт данных для сужденія о военных дарованіях ген. Литвинова, командовавшаго 1-ой арміей. Внѣшнія обстоятельства, как будто говорили за него. Армія его спокойно встрѣтила переворот, что часто во многом зависѣло от командующаго. Поверхностный мемуарист Половцов объяснил — это потому, что армія Литвинова в "таких болотах, что до них революція не дошла, а вот у "бѣднаго Драгомирова" в Двинскѣ "плохо". Картина представляется иной, если обратиться к коллективному заявленію офицеров 1-ой арміи в петроградскій Совѣт (опубликовано было в газетах 25 марта), в котором, между прочим, говорилось: "Мы присягнули Врем. Правительству... Братья — рабочіе и солдаты — петроградскаго Совѣта... Просим, не мѣшайте нам исполнять свой долг и помогайте нам снарядами... Не создавайте двоевластія"... Очевидно, в Пинскія болота революція докатилась и была, как будто бы, правильно воспринята. А вот ген. Литвинов при свиданіи с военным министром в Псковѣ 11-го "брюзжал, фрондировал и производил крайне невыгодное впечатлѣніе" по характеристики Болдырева. Литвинов предложил Болдыреву пост нач. штаба арміи. Болдырев воздержался от "окончательнаго отвѣта, предчувствуя отчисленіе самого Литвинова". Он не ошибся — оно было опубликовано в газетах уже 14-го.

Сам Гучков и указанной рѣчи 29 апрѣля оцѣнил итоги "чистки" весьма положительно: ..."Я сознавал, — говорил он, — что в данном случаѣ милосердія быть не может, и я был безжалостен по отношенію к тѣм, которых я считал не подходящими. Конечно, я мог ошибаться. Ошибок, может быть, были даже десятки, но я совѣтовался с людьми знающими и принимал рѣшенія лишь тогда, когда чувствовал, что они совпадают с общим настроеніем". Гучков был увѣрен, что провозглашеніе лозунга: "дорога талантам", не считаясь с іерархіей, "вселило в души всѣх радостное чувство, заставило людей работать с порывом вдохновенія"... Деникин признает, что Гучков был прав в том отношеніи, что армія страдала и "протекціонизмом и угодничеством", и что "командный состав не всегда был на высотѣ своего положенія", отмѣчает и Врангель, что среди уволенных было "много людей недостойных и малоспособных", "сплошь и рядом державшихся лишь от того, что имѣли гдѣ-то руку". Однако, в данном случаѣ легко впасть в гиперболу, что и случилось, напр., с Черновым, как историком революціи. Он увѣряет уже, что "нѣт ни одного серьезнаго военнаго писателя, который не рисовал бы состояніе русскаго команднаго состава, иначе, как в видѣ каких-то авгіевых конюшен, для очистки которых нужны были не гучковскія, а геркулесовскія силы". С предосторожностью автор не назвал военных писателей, из трудов которых он позаимствовал свои слишком категорическіе выводы. В другом мѣстѣ он ссылается на в. кн. Ник. Мих., на Верховскаго и Головина. Надо признать, что отмѣтки вел. князя-историка в дневникѣ вообще поразительно скоропалительны и тенденціозны. Верховскій в "Россія на Голгофѣ" слишком приспособляется к своей революціонной позиціи, а Головин чрезмѣрно субъективен в личных характеристиках. Работа Чернова выпущена в 31-м году; через нѣсколько лѣт у того же Головина он мог бы найти нѣсколько другую оцѣнку: "Три года тяжелой войны способствовали подбору в русской арміи к 1917 г. вполнѣ удовлетворительнаго команднаго состава". (Вѣроятно, командный состав русской арміи был приблизительно такой, как вездѣ во всем мірѣ, не исключая и стран с демократическим политическим строем).[406].