Дитя Всех cвятых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс

– Тебя принесла сюда служанка какой-то знатной дамы. Она давала мне золото, целое состояние. Но я догадался обо всем благодаря не деньгам, а кошельку. Узнал запах… В юности я побывал на балу при дворе. Только у одной женщины есть такие духи: у королевы. Я думаю, что ты сын Изабо… Беги во дворец Сент-Поль и проси у нее защиты!

Зазвенело разбитое стекло. Сидуан Флорантен устремился в ту сторону, откуда донесся звук. Рено помчался к дальней двери.

– Вон отсюда, святотатцы!

Священника немедленно окружили злобные, гримасничающие рожи. На какой-то миг он понадеялся было, не слишком в это веря, что речь идет о заурядных грабителях, но те сразу же поволокли его из храма через дверь портала, которую открыли изнутри. На паперти ждал патруль. Нет, это не простые разбойники…

Выбравшись наружу, Рено Сент-Обен хотел было побежать ко дворцу Сент-Поль, но вокруг раздались крики:

– Он выскочил из церкви! Держи его!

Путь ко дворцу был отрезан. Мальчик бросился в противоположную сторону и добежал до обители Дочерей Божьих. Это было единственно возможное убежище. К несчастью, дверь оказалась заперта, а пока ее откроют – если вообще откроют, – он уже окажется в лапах преследователей.

Рено быстро осмотрел здание. По обводной стене вились плети дикого винограда с облетевшей листвой. Они казались довольно крепкими, а сам он был не слишком тяжел. Вот его единственный шанс. Мальчик ухватился за лозу, быстро вскарабкался наверх, перелез через стену и спрыгнул. Преследователи не осмелились или не смогли последовать за ним.

Рено Сент-Обен очутился во фруктовом саду и бросился на землю под деревом. Какое-то время снаружи доносились топот и крики, потом все смолкло. Он долго сидел неподвижно в темноте, пока не заснул, утомленный пережитым.

Поутру его разбудил пронзительный женский визг. Какая-то монашка наткнулась на мальчика и убежала, призывая на помощь. Он снова остался в одиночестве, а потом перед ним предстал силуэт в монашеском покрывале. Наверняка это была настоятельница. Когда она подошла ближе, мальчик заметил, что у нее фиалковые глаза.

Сначала эти прекрасные глаза смотрели на наглеца весьма сурово, но потом чуть смягчились: нарушитель монастырского уединения оказался не мужчиной, а всего лишь ребенком.

– Как ты осмелился?.. Разве ты не знаешь, где находишься?

– Знаю, матушка, но за мной гнались, чтобы убить…

– Хотела бы я тебе верить. Ты выглядишь искренним. А теперь – уходи. Это непререкаемо.

– Прошу вас… Это же англичане! Они меня схватят, как схватили священника!

Мать настоятельница вздрогнула.

– Что ты плетешь? При чем тут священник?

– Я его сын. По крайней мере, так я считал. Но перед тем как его схватили, он открыл мне, что моя мать – королева.

Настоятельница страшно побледнела.

– Ну-ка объясни…

Прерывающимся от волнения голосом Рено Сент-Обен передал ей все, начиная с заговора против захватчиков и заканчивая признанием кюре о кошельке, пахнущем духами Изабо.

Мелани едва слушала… Перед нею был ее сын! Она смотрела на его кудрявые белокурые волосы, голубые глаза. Рено был вылитый Адам, но Адам чистый, светлый. Быть может, он похож на Франсуа де Вивре, ее отца, которого она никогда не знала…

– Не гоните меня, матушка! Они стерегут снаружи. Я не от страха вас прошу, а потому что хочу стать священником, чтобы продолжить его дело. Так он велел мне!

Ожидая ответа, Рено Сент-Обен смотрел на мать Марию Магдалину не отрываясь. Механически она повторила:

– Ты должен уйти. Это непреложно.

– Если вы меня прогоните, то сдадите англичанам!

– Я не могу. Это непреложное правило…

Голубые глаза с мольбой глядели на нее.

– Матушка…

– Ты… останешься, сколько потребуется. Я тебя спрячу. Ступай за мной.

Они прошли сквозь ряды остолбеневших монахинь и оказались во внутренней галерее. Мальчик спросил робко:

– Вы решили меня оставить потому, что я сын королевы?

Настоятельница остановилась и устремила на него взгляд своих чудесных фиалковых глаз.

– Потому что ты – сын несчастной женщины. Нет женщины несчастней, чем мать, потерявшая свое дитя…

***

Тем же утром в руках англичан оказались и остальные заговорщики: студент Корнелиус из Лейда был захвачен в галантном обществе некоего дома терпимости в Латинском квартале, Жансьен Пиду – когда открывал ставни своей харчевни, Жан Савен и Жан де ла Шале ль – у себя дома. Солдат Жак Першьель, вызванный своим капитаном, явился к нему, ничего не подозревая, и был тотчас же заключен в оковы. Что касается Пьера Далле, то, не дождавшись прихода Сидуана Флорантена, с которым он должен был встретиться, кармелит неосторожно вышел из своего монастыря.

Все они очутились в подвалах особняка Порк-Эпик, которые Иоганнес Берзениус снабдил самым полным пыточным арсеналом. По правде сказать, сам церковник довольно мало ожидал от этих допросов; интересовал его лишь один человек – кюре прихода Сен-Совер.

К своему великому удивлению, люди Адама нашли в ризнице церкви казну заговорщиков! Целый мешок с золотыми монетами. Откуда же взялись деньги? Сидуан Флорантен должен заговорить! Берзениус занялся им самолично.

В течение многих часов глубокие подвалы особняка Порк-Эпик оглашались криками, которые никто не мог слышать спокойно. Несколько палачей трудились над заговорщиками. Языки развязались у всех, но сказать им было нечего. Арестанты выдавали только друг друга – но все они и так уже были здесь.

Да, они болтали много… Все, кроме одного. Сидуан Флорантен упрямо стискивал зубы. Иоганнес Берзениус непрестанно бубнил один и тот же вопрос:

– Откуда деньги? Откуда деньги?

Сидуан Флорантен не отвечал. Он даже не удостоил взглядом падшего священника, который его допрашивал. Он думал обо всех хороших людях, которые жили на этой земле. Думал о Девственнице, которая, что бы ни случилось, уже спасла Францию. Думал о вдове Ланфан, которую никогда не видел, но которую обязан был спасти. О матери Марии Магдалине с ее фиалковыми глазами и тайной. О Рено, белокуром ангеле Двора Чудес, который займет его место среди людей, когда сам отец Сидуан покинет мир…

Рено, сын Изабо. Духи королевы на кошельке из синей кожи. Эти духи называли «дамасской водой». Священник чувствовал их благоухание сквозь вонь паленого мяса, пота и крови. Он весь был ими окутан…

После многодневных пыток распухшие губы кюре Сен-Совера, наконец, зашевелились. Он что-то прошептал. Берзениус бросился к нему, припал ухом к его губам. Но услышал лишь:

– Духи королевы…

В бешенстве жирный церковник завопил:

– Он так ничего и не скажет!