Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

сего превратился в солдата. Он был одет в военную форму цвета хаки с дивизионной эмблемой на плече и с потускневшей нашивкой за выслугу лет на обшлаге. Тощая шея шестнадцатилетнего подростка высовывалась из слишком широкого, неряшливо обвисшего ворота, из коротких рукавов торчали непомерно длинные руки, а на круглой голове грустно притулилось грязное заморское кепи. То ли руководствуясь тонким чутьем на все необычное, то ли из полнейшего презрения к воинскому уставу, он напялил башмаки поверх обмоток, накрученных так неумело, что брюки висели мешком у него на ногах.

— Откуда у тебя эта форма?

На ножницах мисс Дженни сверкало солнце. Мисс Бенбоу в своем белом платье и мягкой соломенной шляпе тоже обернулась и с каким-то странным выражением посмотрела на Айсома.

— Я ее у Кэспи взял, — отвечал Айсом.

— У Кэспи? Он разве дома?

— Да, мэм. Он вчера вечером на поезде девять тридцать приехал.

— Вчера вечером, говоришь? Где же он? Спит, наверно?

— Да, мэм. Когда я уходил, он как раз спал.

— Ага, вот почему ты взял у него форму, — ехидно заметила мисс Дженни. — Ну, ладно, пускай уж сегодня выспится. Дадим ему денек отвыкнуть от войны. Но если война превратила его в такого же идиота, как Баярд, пускай лучше снова напяливает эту дрянь и отправляется обратно. Да, сударыня, мужчинам все не под силу.

И она пошла дальше, сопровождаемая гостьей в ее гладком белом платье.

— Вы слишком строги к мужчинам, мисс Дженни, хотя у вас нет мужа, с которым надо возиться, — сказала гостья. — И к тому же вы судите обо всех мужчинах по вашим Сарторисам.

— Сарторисы вовсе не мои, — отрезала мисс Дженни. — Они просто достались мне по наследству. Но вы только подождите — скоро у вас у самой будет с кем повозиться, вы только подождите, пока вернется Хорее, и тогда сами увидите, сколько времени он будет отвыкать от войны. Мужчинам все не под силу, — еще раз повторила она. — Им не под силу даже шататься по белу свету, не ведая забот и ответственности и безнаказанно творя любые подлости, какие им только взбредут на ум. Как по-вашему, мог бы мужчина целыми днями и месяцами сидеть в доме где-то у черта на куличках и в ожидании очередного списка убитых и раненых щипать корпию из простыней, скатертей и занавесок, смотреть, как убывает сахар, мука и мясо; жечь сосновые лучины, потому что нет свечей, а если б они и были, то нет подсвечников, куда их можно вставить; прятаться в негритянских хижинах, когда пьяные генералы-янки поджигают дом, который построил ваш прапрадед и в котором родились вы сами и все ваши родичи? Не говорите мне о страданиях мужчин на войне. — Мисс Дженни принялась яростно срезать дельфиниум. — Вы только подождите, пока Хорее вернется домой, тогда сами увидите. Для них это просто удобный предлог, чтобы морочить всем голову и мешаться под ногами, пока женщины пытаются убрать грязь, которая осталась после их драк. У Джона по крайней мере хватило ума после того, как он сунул нос не в свое дело, вообще не возвращаться домой и не доводить всех до умопомрачения. А каков Баярд — вернулся в самом разгаре всей этой свистопляски и убедил всех, что в конце концов угомонился, поступив инструктором в Мемфисскую летную школу и женившись на этой глупой девчонке.

— Мисс Дженни!

— Я вовсе не хочу сказать о ней ничего худого, но только ее следовало хорошенько выпороть. Конечно, я когда-то сделала то же самое. Все дело в сбруе, которую нацепил на себя Баярд. А еще говорят, что к военной форме неравнодушны мужчины, — сказала она, продолжая срезать дельфиниум. — Потащил меня в Мемфис на свадьбу, причем в церкви было полно взятых напрокат шпаг, а когда новобрачные вышли на улицу, кое-кто из учеников Баярда пытался осыпать их розами. Впрочем, я надеюсь, что не все они были его учениками, потому что один из них бросил-таки целую охапку, но промазал, и розы рассыпались по земле. — Она яростно стригла дельфиниум. — Однажды они пригласили меня обедать. Я добрый час проторчала в гостинице, пока они вспомнили, что надо за мной заехать. По дороге мы остановились возле кулинарной лавки, Баярд с Кэролайн притащили огромный ворох пакетов, швырнули их прямо на сиденье и закапали мне жиром новые чулки. Заметьте — они ведь заранее пригласили меня на этот обед, а в квартире не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего кухонную плиту. Разумеется, я не предложила им помочь. Я сказала Кэролайн, что ничего не смыслю в таком хозяйстве — у нас в семье живут по старинке и стряпают дома.

Потом явились остальные — кое-кто из военных друзей Баярда и, сколько я могла понять, целый выводок чьих-то чужих жен, молодых женщин, которым следовало сидеть дома и готовить ужин. Они громко верещали, болтая всякий вздор, как это обычно бывает с молодыми замужними женщинами, которые нарочно стараются досадить своим мужьям. Вся эта компания разворачивала бутылки — дюжины две, не меньше, а Баярд с Кэролайн достали столовое серебро, которое я им подарила, салфетки с монограммами и разложили на бумажные тарелки весь этот свиной корм из кулинарной лавки — по вкусу он напоминал водоросли. Мы ели сидя на полу, стоя или просто где попало.

Таковы были представления Кэролайн о домоводстве. Она говорила: устроимся как следует на старости лет, если к тому времени кончится война. Я думаю, под старостью она подразумевала лет тридцать пять, не больше. Худа она была как щепка — и выпороть-то не по чему. А выпороть ее было просто необходимо. Как только она узнала, что у нее будет ребенок, она дала ему имя. Дала ему имя за девять месяцев до рождения и всем об этом рассказывала. Говорила о нем так, словно это ее дедушка или еще кто-то в том же роде. Вечно твердила, что Баярд, мол, не позволяет ей делать то, другое или третье.

Мисс Дженни продолжала срезать дельфиниум, а рослая гостья в белом платье шла с нею рядом. Простая и строгая громада старинного дома возвышалась среди густых деревьев; залитый солнцем буйно цветущий сад полнился тысячью ароматов и сонным гудением пчел — казалось, это звенят золотистым звоном сами солнечные лучи — и за этой неощутимой завесой повседневного и знакомого маленькая, гибкая, похожая на юношу девочка в бронзовом вихре волос, словно резная бесполая фигурка, застыла в неустанном беспокойном порыве, как механизм, все детали которого должны участвовать в любом самом обычном и мелком движении, а руки — все за той же завесой, неощутимой и прочной, —