Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

были заломлены над головой в исступленном жесте не обвинения, а пылкой страсти.

Мисс Дженни нагнулась над клумбой, но ее узкая спина, даже склоненная, все равно оставалась непокорно прямой и стройной. Дрозд бесшумно пронесся по ясному небу и, описав параболу, сел на магнолию.

— А потом, когда ему надо было снова ехать на войну, он, разумеется, привез ее сюда и посадил мне на шею. — Гостья неподвижно застыла в своем белом платье, и мисс Дженни, добавив: — Но дело, конечно, не в этом, — продолжала срезать дельфиниум. — Несчастные женщины, — заявила она. — По-моему, мы просто обязаны мстить, когда бы и где ни представилась возможность. Ну, а она-то уж во всяком случае должна была выместить все на Баярде.

— Когда она умирала, а он об этом даже не знал? — возмутилась Нарцисса. — А если б и знал, то все равно не смог бы приехать? Да как вы можете такое говорить?

— Вы думаете, что этот хладнокровный дьявол Баярд способен кого-нибудь любить? Да он за всю свою жизнь никого на свете, кроме Джона, и в грош не ставил. — Она яростно срезала дельфиниум. — Дуется тут, словно это мы во всем виноваты, словно это мы их насильно на эту войну посылали. А теперь ему приспичило купить себе автомобиль, и он непременно должен тащиться за ним в Мемфис. Вообразите: автомобиль в сарае у Баярда Сарториса, который ни одному владельцу автомобиля даже и цента из банка не выдаст… Хотите душистого горошка?

— Да, пожалуйста, — отвечала Нарцисса.

Мисс Дженни выпрямилась и вдруг неподвижно застыла.

— Нет, вы только взгляните! Вот как они страдают на войне, бедняжки, — сказала она, указывая ножницами на раму, по которой вился душистый горошек. За ней сосредоточенно маршировал одетый в военную форму Айсом с мотыгой на правом плече и с выражением самозабвенного восторга на физиономии. Поворачивая кругом, он напевал что-то в такт своему шагу.

— Айсом! — окликнула его мисс Дженни.

Айсом остановился как вкопанный, все еще держа мотыгу «на плечо».

— Слушаю, мэм, — кротко произнес он.

Мисс Дженни не сводила с него глаз, и под ее взглядом от военной выправки Айсома осталась одна лишь оболочка — опустив мотыгу, он каким-то неуловимым движением мгновенно стер ее с себя.

— Положи мотыгу и подай сюда вон ту корзинку. Первый раз в жизни ты по своей доброй воле ваял в руки садовый инструмент. Хотела бы я знать, какая форма заставит тебя копать землю, — я б тебе ее непременно купила.

— Так точно, мэм.

— Если тебе хочется играть в солдатики, отправляйся вместе с Баярдом куда-нибудь подальше и играй себе там с ним па здоровье. Я могу выращивать цветы без помощи армии, — добавила она и обернулась к гостье, держа в руках букет дельфиниума. — Ну, а вы над чем смеетесь?

— У вас обоих такой забавный вид, — отвечала девушка. — Вы гораздо больше похожи на солдата, чем бедняга Айсом, хотя он и в форме. Простите, что я смеюсь, — добавила она, кончиками пальцев касаясь век.

Мисс Дженни сердито фыркнула, положила дельфиниум в корзинку и, направившись к душистому горошку, яростно защелкала ножницами. Гостья двинулась следом, а позади с корзинкой в руке плелся Айсом. Покончив с горошком, мисс Дженни повернула обратно, сопровождаемая своею свитой; временами она замедляла шаг, чтобы срезать розу, и наконец остановилась возле клумбы, с которой тянулись перевернутые вверх дном яркие колокольчики тюльпанов. На этот раз им с Айсомом повезло — различные краски образовали на клумбе симметричный пестрый узор.

— Осенью, когда мы их выкапывали, я клала Айсому в правую руку луковицу красного тюльпана, а в левую — желтого, — пояснила она гостье. — Потом я говорила: «А ну-ка, Айсом, подай сюда красную». Он всякий раз протягивал мне левую руку, а если я смотрела на него подольше, то и обе сразу. «Ведь я же тебе велела держать красную луковицу в правой руке», — говорила я ему. «Да, мэм, вот она», — и он снова протягивал мне левую руку. «Но это же не правая, дурень ты этакий!» — «А вы мне раньше сказали, что она правая», — отвечал он. Верно, черномазый?

Мисс Дженни поглядела на Айсома, который, невозмутимо ухмыляясь, словно желая ее задобрить, все тем же неуловимым движением еще раз стер с себя военную выправку.

— Да, мэм, так оно и было.

— То-то, — предостерегающе заметила мисс Дженни. — Ну, посудите сами, можно с таким остолопом развести приличный цветник? Каждую весну я с ужасом жду, что на клумбе с гиацинтами вдруг ни с того ни с сего появится кукуруза или горох. — Она еще раз окинула взглядом тюльпаны, мысленно оценивая соотношение тонов.

— Нет, тюльпанов вам не надо, — решительно заявила она и пошла дальше.

— Не надо, мисс Дженни, — серьезно согласилась гостья.

У калитки мисс Дженни остановилась и взяла у Айсома корзинку.

— Ступай домой и сними с себя все это барахло, слышишь?

— Да, мэм.

— Через несколько минут я посмотрю в окно. К этому времени ты должен быть в саду с мотыгой, — добавила она. — Держи ее обеими руками и старайся, чтоб она у тебя двигалась. Понял?

— Да, мэм.

— А Кэспи передай, чтобы он завтра с утра принимался за работу. Черномазые, которые тут кормятся, должны хоть иногда немножко поработать.

Но Айсом уже исчез, и обе женщины пошли дальше и поднялись на веранду. Войдя в прихожую, мисс Дженни доверительно заметила:

— Послушать его, так он и вправду собирается работать. А ведь он отлично знает, что после этих слов я просто не посмею выглянуть в окно. Проходите, — добавила она, распахивая дверь в гостиную.

Теперь эту комнату открывали лишь от случая к случаю, тогда как при жизни Джона Сарториса ею пользовались постоянно. Он регулярно давал званые обеды, а то и балы, и тогда распахивались створчатые двери, соединявшие гостиную со столовой, на лестницу выходили три негра со струнными инструментами, зажигались все свечи и среди этого богатства ароматов, музыки и красок сновал веселый и дерзкий хозяин. И здесь же, в этой комнате, в мягких отблесках своего щедрого очага, облаченный в серый военный мундир, пролежал он последнюю ночь, созерцая собственный апофеоз, завершивший великолепный, хотя и не всегда безупречно чистый карнавал его жизни.

Но при его сыне в гостиной собирались все реже и роже, и она постепенно и незаметно утратила свою веселую и величавую мужественность и по безмолвному уговору между его женой, женой его сына Джона и мисс Дженни стала просто комнатой, где они два раза в год производили генеральную уборку или же, сняв с мебели полотняные серые чехлы, как того требовал неукоснительно соблюдаемый ритуал,