Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

class="p1">Айсом молча таращил глаза, а Элнора сняла с плиты кофейник и налила Кэспи еще чашку. Некоторое время он молча прихлебывал кофе.

— А другой раз мы с одним парнем шли по дороге. Надоело нам эти пароходы с утра до ночи разгружать, и однажды капитанов денщик подсмотрел, куда капитан бланки от увольнительных прячет, ну и взял себе пачку, и вот идем мы с ним по дороге, и вдруг нас нагоняет грузовик, и шофер спрашивает, куда, мол, вас подвезти. Он раньше в школе учился, и как подъедем мы к городу, где много военной полиции, он сразу три увольнительных напишет, и мы себе повсюду на этом самом грузовике разъезжаем, но вот однажды утром подходим мы к своему грузовику, смотрим — а на нем военный полицейский сидит, а шофер ему что-то толкует. Тогда мы махнули в сторону и потопали дальше пешком. Тут уж нам пришлось обходить все места, где военная полиция засела, потому что мы с тем парнем увольнительные писать не умели.

И вот идем мы с ним однажды по дороге. Дорога была вся разбитая — непохоже, чтоб тут нам полицейские попались. Но в последнем городе, который мы обходили, их несколько было, и потому мы не знали, что подошли так близко туда, где воюют, пока не добрались до моста и не наткнулись на целый полк немцев — они там в реке купались. Как увидели нас немцы, так все под воду и нырнули, а мы с приятелем схватили два ихних пулемета, поставили на перила, и как немец голову из воды высунет, чтоб дыхнуть, так мы его и подстрелим. Все равно как черепаху на болоте. Я так думаю, что мы их не меньше сотни ухлопали, пока у нас патроны не кончились. Вот за это самое мне ее и дали.

Он вытащил из кармана блестящую металлическую бляху пуэрто-риканского происхождения, и Айсом тихонько подошел на нее взглянуть.

— М-м-м, — промычал Саймон. Он сидел, положив руки на колени, и восхищенно смотрел на сына. Элнора тоже подошла поближе. Руки у нее были в муке.

— А какие они из себя? Хоть на людей-то похожи? — спросила она.

— Они большие, — отвечал Кэспи. — Краснорожие, футов восемь ростом. Во всей американской армии с ними никто справиться не мог — одни только цветные полки.

Айсом вернулся в свой угол за ящиком с дровами.

— А тебе, малый, разве не велено было в саду поработать? — спросил его Саймон.

— Нет, сэр, — отвечал Айсом, не сводя восхищенного взора со своего дяди. — Мисс Дженни сказала, что на сегодня хватит.

— Смотри не приходи ко мне скулить, если она задаст тебе трепку, — предостерег его Саймон и, обратившись к сыну, спросил: — А где ты следующую порцию немцев прикончил?

— Мы больше никого не убивали, — сказал Кэспи. — Решили, что с нас довольно — оставим их тем ребятам, кому за это деньги платят. Пошли мы дальше и шли, пока дорога не уперлась в поле. Там были разные канавы, старые проволочные заборы и ямы, а в ямах жили люди. Это были белые американские солдаты, и они нам посоветовали присмотреть себе яму и пожить у них немножко, если мы хотим узнать, что такое мир и уют на войне. Мы нашли сухую яму и стали в ней жить. Делать нам было нечего, и мы по целым дням лежали себе в тенечке, глядели на воздушные шары и слушали, как стреляют на дороге, где-то мили за четыре. Парень, который был со мной, думал, что это на кроликов охотятся, но я-то знал что к чему. Белые ребята были грамотные, они выправили нам увольнительные, и мы потихоньку пошли туда, где стояла армия, чтобы достать себе жратвы. Когда увольнительные кончились, мы нашли в лесу место, где жили французские солдаты с пушками, пошли к ним, и они нас накормили.

Так мы жили долго, потом однажды воздушные шары улетели, и белые ребята сказали, что пора двигаться дальше. Но нам с тем парнем уходить было незачем, и мы остались на старом месте. В тот вечер мы пошли за едой к французам, а их там уже нет. Парень, который был со мной, сказал, что их, наверно, немцы поймали, но мы не знали, правда это или нет, — мы со вчерашнего дня никакого шума не слышали. Вот мы и вернулись обратно в яму. Жрать нам было нечего, залезли мы к себе и легли спать, а наутро кто-то забрался к нам в яму, наступил на нас ногой, и мы проснулись. Это была одна из тех дамочек, что в армии боевой дух поднимают, она собирала немецкие штыки и пряжки от ремней. «Кто это тут?» — спрашивает, а мой приятель ей отвечает: «Ударные отряды». Вылезли мы тогда из ямы, но не прошли и шагу, как целый грузовик военных полицейских приехал. А увольнительные-то у нас кончились.

— Что же вы тогда сделали? — спросил Саймон. Айсом молча таращил глаза в сумрачном углу за ящиком с дровами.

— Они нас схватили и посадили в тюрьму. Но война уже почти кончилась, и надо было опять пароходы грузить, и потому нас отправили в город Брест[53]… Белый мне нынче не указ, будь он военный полицейский или кто другой, — снова заявил Кэспи. — Однажды вечером сидим мы с ребятами и в кости режемся. Горнист уже отбой сыграл — чтоб свет гасить, значит, но в армии все могут делать что хотят, пока им не запретили, и потому, когда к нам явилась военная полиция и сказала: «Гасите-ка вы тут свет», один наш парень им ответил: «Идите сюда, мы вам покажем, как свет гасят». Их было двое, полицейских этих, они высадили дверь да как начнут палить, и тогда один из наших опрокинул лампу, и мы все разбежались. Наутро нашли одного полицейского — у него воротнику не на чем было держаться, и еще двоих убитых из наших. Но кто из нас еще там был — они так и не узнали. А потом мы домой поехали.

Кэспи допил кофе.

— Белый мне нынче не указ — будь он хоть капитан, хоть лейтенант, хоть из военной полиции. Война показала белым, что им без цветного не обойтись. Топчут его в грязь, а чуть дело плохо — сразу: «Прошу вас, мистер цветной, сэр, пожалуйте сюда, где горн играет, ах, мистер цветной, вы спаситель отечества»[54]. Ну, а теперь цветной народ хочет пожать плоды победы. И чем скорее, тем лучше.

— Ишь ты как, — пробормотал Саймон.

— Да, сэр, и насчет женщин тоже. Была у меня