Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

он уже снова теряя голову мчался куда-то в погоне за неуловимыми запахами, которыми окружающий мир соблазнял и манил его из каждого оврага, перелеска и лощины.

Сапоги Баярда промокли до самого верха, на подметки налипла глина, а он сосредоточенно склонился над бочонком и графином под спокойным любопытным взглядом обоих псов. Бочонок был установлен на стуле затычкой кверху, и Баярд с помощью резиновой трубки осторожно перекачивал в графин густую коричневую жидкость. Мисс Дженни вошла в комнату, не успев снять черную шляпку, которая торчала на самой макушке ее аккуратно причесанной седой головы, и собаки, подняв глаза, посмотрели на нее — старшая с величавым достоинством, младшая — очень быстро, застенчиво и ласково застучав хвостом по полу. Но Баярд не поднял головы. Мисс Дженни закрыла дверь и мрачно уставилась на его сапоги.

— У тебя мокрые ноги, — заявила она.

Он, все еще не поднимая глаз, осторожно поддерживал резиновую трубку в горлышке графина, который постепенно наполнялся жидкостью. Иногда ему было очень удобно казаться еще более глухим, чем на самом деле, но кто мог знать это наверное?

— Отправляйся наверх и сними сапоги, — еще громче скомандовала мисс Дженни, — а я наполню графин.

Но Баярд, невозмутимо отсиживавшийся в башне за непроницаемыми стенами своей глухоты, не дрогнул, пока графин не наполнился, после чего он двумя пальцами зажал трубку, вытащил ее из графина и вылил остатки жидкости в бочонок. Старшая собака не двинулась с места, а младшая отступила за спину Баярда, неподвижно и настороженно улеглась там и, положив голову на скрещенные передние лапы, умильно смотрела на мисс Дженни немигающим глазом. Баярд вытащил трубку из бочонка и только тогда взглянул на тетку.

— Что ты сказала?

Но мисс Дженни вернулась к двери, открыла ее и крикнула что-то в прихожую, вызвав из кухни встревоженный отклик, вслед за которым вскоре появился Саймон собственной персоной.

— Ступай наверх и принеси полковнику ночные туфли, — приказала она.

Когда она снова повернулась, ни Баярда, ни бочонка уже не было видно, но зато из открытой двери кладовой торчал любопытный зад молодого пса и его барометрический хвост, на котором, словно перья, топорщились шерстинки; затем Баярд ногой вытолкал собаку из кладовой, вышел оттуда сам и запер за собою дверь.

— Саймон уже дома? — спросил он.

— Сейчас придет, — отвечала она, — я его только что позвала. Садись и сними эти мокрые сапоги.

В эту минуту Саймон вошел в комнату с туфлями, Баярд послушно уселся, а Саймон встал на колени и под строгим взглядом мисс Дженни стащил с него сапоги.

— А носки у него сухие? — спросила она.

— Да, мэм, они не мокрые, — отвечал Саймон, но мисс Дженни наклонилась и пощупала их сама.

— Это еще что? — с досадой проворчал Баярд, но мисс Дженни, не обращая на него внимания, бесцеремонно провела рукой по обеим его ступням.

— Досадное упущение с его стороны, — проговорила она сквозь уходящую в бесконечную высь стену его глухоты. — А тут еще ты со своими дурацкими баснями явился.

— Его путевой обходчик видел, — упрямо повторил Саймон, надевая Баярду туфли. — Я же не говорил, что я его видел. — Он встал и вытер руки о штаны.

Баярд с шумом влез в туфли.

— Принеси все для пунша, Саймон, — сказал он, после чего нарочито небрежным тоном обратился к своей тетке: — Саймон говорит, что Баярд сегодня днем сошел с поезда.

Но мисс Дженни уже опять напустилась на Саймона.

— Вернись, возьми сапоги и поставь их за печку, — сказала она. Саймон повиновался, боком подошел к камину и сгреб в охапку сапоги. — И уведи ты этих псов. Слава Богу, ему еще не пришло в голову притащить сюда свою лошадь.

Старшая собака, за которой с застенчивой готовностью следовала младшая, тотчас встала, подошла к Саймону и покинула комнату с тем же напускным старанием, с каким и Баярд и Саймон выполняли энергичные приказы не терпящей противоречия мисс Дженни.

— Саймон говорит… — снова начал Баярд.

— Саймон говорит вздор! — отрезала она. — Неужели ты, прожив шестьдесят лет с Саймоном, до сих пор не усвоил, что он принимает все за чистую монету?

С этими словами мисс Дженни вышла из комнаты и вслед за Саймоном отправилась на кухню, где его высокая желтокожая дочь месила тесто, и пока Саймон наливал в стеклянный кувшин свежую воду, клал туда ломтики лимона, ставил на поднос кувшин, два высоких бокала и сахарницу, она стояла в дверях и бранила его на чем свет стоит, отчего остатки его седых волос скручивались в еще более тугие завитки. Мисс Дженни всегда отличалась блестящим красноречием, а в гневе без всяких усилий достигала немыслимых высот. Сам Демосфен позавидовал бы энергичной ясности и живописной простоте ее выражений, не говоря уже о смелых метафорах, которые понимали даже мулы и смысл которых мгновенно доходил до сознания самых безнадежных тупиц, и под этим неодолимым натиском голова Саймона склонялась все ниже и ниже, искусно разыгранная озабоченность слетала с него как перья с линяющей птицы, пока он наконец не схватил поднос и, согнувшись, не выскочил из кухни. Но голос мисс Дженни, легко и стремительно понижаясь, несся ему вслед, включая в свой необъятный диапазон угрозу и рекомендации по части будущего поведения Саймона, Элноры и всех их потомков — как нынешних, так и будущих — на несколько лет вперед.

— А в следующий раз, — закончила она, — когда ты, путевой обходчик, кондуктор или рассыльный увидите или услышите что-нибудь, что, по вашему мнению, может представлять интерес для полковника, сперва сообщите это мне, а я уж сама разберусь, говорить ему об этом или нет.

Еще раз бросив многозначительный взгляд на Элнору, она воротилась в кабинет, где ее племянник, налив воду в бокалы, старательно размешивал в них сахар.

Саймон в белой куртке исполнял обязанности дворецкого. Он как бы играл сразу на двух духовых инструментах, только инструменты эти были не медные, а серебряные — из такого нежного и мягкого серебра, что некоторые ложки, в тех местах, за которые их держали пальцы представителей многих поколений, стерлись и истончились, как бумага; из серебра, которое дед Саймона Джоби некогда зарыл под пропахшей аммиаком конюшней, причем трехлетний Саймон в одной грязной рубашонке с серьезным любопытством ребенка наблюдал за этой странною игрой.

Однако эманация основной профессии Саймона сопровождала его постоянно, даже когда он отправлялся в церковь, умытый и принаряженный, хотя и несколько неуклюжий в старом двубортном сюртуке Баярда; и каждый раз, как он входил в столовую с подносом, принимал небрежные позы возле буфета, отвечал на отрывистые вопросы мисс Дженни или