Вторжение - Василий Соколов

Вдвоем они принялись окончательно доделывать, или, как любил выражаться Гнездилов, утрясать, план будущей операции. Причем комдив, как и раньше, предпочтение отдавал ближнему бою, что, по его мнению, должно было решить исход любой, даже крупной операции. Дело шло к концу, когда к штабу подкатила бронемашина.

- Погоди, - Николай Федотович встал и, на ходу поправляя ремни и одергивая гимнастерку, выбежал из комнаты. В коридоре он увидел генерала Ломова. Генерал был в комбинезоне стального цвета, с автоматом на груди и в тяжелой, сдвинутой на глаза каске. Весь в пыли, генерал, прежде чем поздороваться, снял каску, вытер худое лицо, свалявшиеся волосы, и глаза его, как и бывало, заблестели тепло, удивленно.

- Рад, очень рад видеть! В такой войне, братец мой, день прожить равно году! - восклицал генерал, обхватив комдива одной рукой, затем, отступив на шаг, пристально оглядел его с головы до ног. - А ты, признаться, мало изменился. Честное слово, расейская в тебе закваска. Да, природная, своя!..

Уступая генералу дорогу, Гнездилов провел его в комнату и кивком головы дал понять начальнику штаба, чтобы тот оставил их наедине. Довольный столь радушной их встречей, Аксенов сгреб документы и удалился, неслышно и плотно закрыв дверь.

- Как вы тут устроились? - спросил генерал.

- Как видите...

- Э-э, брат, положение... - процедил Ломов, сокрушенно качая головой. - Как говорят, дальше ехать некуда. Минск горит. Тонны бомб принял на себя... На дорогах - беженцы, ты это и своими глазами видишь, в какую беду попало население. Думаю, важнее тебе знать о фронте... - Ломов помолчал. - Разрозненные соединения на своих плечах выносят тяжесть борьбы, как вот твоя дивизия...

Услышав столь лестный отзыв, Гнездилов вначале даже не поверил: шутит или всерьез? Перехватив недоуменный взгляд Гнездилова, генерал повторил:

- Да-да, как твоя дивизия!

Николай Федотович, испытывая волнение, не сводил глаз с генерала, радуясь встрече и одновременно сочувствуя ему. Ломов был все тот же: неспокойный, подвижный, только сильно сдал внешне - похудел. Лицо его, некогда розоватое, побледнело, стало маленьким, и во взгляде, в прищуре темных глаз скрывалось нечто такое, что другим было неизвестно.

- Командующий у нас новый, - сообщил Ломов. - Ставкой прислан. С Дальнего Востока, Отдельной приморской армией командовал. Генерал Еременко, дотошный такой, на месте не сидит. Голосом, правда, не удался в командующего, - усмехнулся Ломов. - Ведь прежде всего для командира важно что иметь? Голос. Властный, громоподобный голос! А у него, у нашего командующего, голосок какой-то... соловьиный, что ли, вернее - женственный очень, хотя сам он страстный приверженец сильного, властного голоса.

- А куда же девался Павлов?

- Э-э, брат, с ним история, - продолжал Ломов с необычной для него откровенностью. - Ведь нам, ветеранам, Павлов в ученики годится, а смотри как взлетел: генерал армии, командующий фронтом! Такое не каждому дано. А все с Испании началось, проявил себя там на баррикадах и всплыл, как на дрожжах... А положа руку на сердце не по нему шапка! Он ведь танкист и, наверное, сейчас бы исправно водил танковую дивизию. А теперь... крышка!

- То есть как - крышка? - пораженный, привстал Гнездилов.

Оглядываясь на окна, Ломов вкрадчивым голосом сообщил:

- Арестовали его. На командном пункте - и прямым этапом в Москву. Говорят, в Бутырке сидит, ждет своего часу...

Гнездилов молча передернул плечами.

Они вышли на веранду. Под тягостным впечатлением настроение у Гнездилова было какое-то двойственное. Он чувствовал, что не в духе и генерал. Надо было чем-то занять его. Как раз в это время он увидел возле забора бойца, на котором были навьючены скатка шинели, противогаз, лопата в чехле, набитый до отказа ранец, винтовка, котелок, две гранаты, патронташ...

- Это Бусыгин, - на ухо шепнул комдиву майор Аксенов.

- А-а, весьма кстати, - оживился Гнездилов и повел генерала к забору, говоря: - Прошу познакомиться, это - наш герой! Штыком владеет, как ложкой. В первом же бою знатно отличился: группу немцев на тот свет отправил.

- Как же ты их колол? - спросил генерал.

- А как придется, - нисколько не смущаясь, пробасил Бусыгин. - Ежели грудь подставит, то и в грудь... Только опосля штык выдергивать маленько трудновато. Способнее колоть в спину али пониже... Ну в эту самую... слегка покраснев, замялся Бусыгин.

- Что же в это время немец - сопротивляется?

- Он бы, конечно, готов вдарить. Озирнется, норовит аж зубами вцепиться, а его подденешь, как сноп, и через себя.

- Вон как! - удивился генерал, рассматривая высокую фигуру солдата, и кивнул на его огромные кирзовые сапоги. - Какой же размер носишь?

- Сапоги-то? Эти сорок четвертого номера, да чувствительно жмут!

- Значит, прямо через себя кидаешь?

- А чего с ними чикаться? Детей не крестить и на одной улице не жить. Норовишь так вдарить, чтоб и по пикнул! Намедни, правда, одного не доканал. Чудно даже вышло. Прижучил его у дороги. Он нырь в водосточную тубу, гляжу - штаны сымает. Вот, думаю, по нужде собрался. Ждать-пождать, а он не вылазит. И таким, извиняюсь... духом из трубы понесло, что хоть нос затыкай! Пришлось отстраниться.

Окруженный командирами, Бусыгин рассказывал под громкий хохот. Он стоял навытяжку, слегка пошевеливая плечом, - видно, тер ему ремень, и подрагивающий штык отливал в лучах солнца густой, острой синью.

- Какой прием тебе больше всех удается? - не уставал допытываться генерал.

- А любой, смотря с какого заходу колоть. Ежели охота, могу и вещественно доказать, - расхрабрился под конец Бусыгин. - У меня есть мундир ихний.

- При себе носишь? Кто тебе разрешил? - всполошился Гнездилов. - Я же предупреждал, особенно шоферов, но надевать трофейные немецкие мундиры или плащи...

- Начхоз выдал, - объяснил Бусыгин. - Возьми, говорит, пригодится. Может, штыковую заставят показать. Чучела же теперь не сыскать. А мундир самый раз - поглядишь на него, и злость в тебе кипит! - Понимая, что всем и вправду охота поглядеть его уколы, Бусыгин снял ранец, вынул изрядно помятую куртку мутно-зеленого цвета, с бурым кровавым пятном на боку.

- Вешайте вон туда, - указывая на вязок, обратился Бусыгин к рядом стоявшему майору, а сам вдруг принял воинственную позу: глаза его загорелись, брови, и без того колючие, ощетинились, угреватое лицо посинело. И только майор успел отбежать от вязка, как Бусыгин сорвал с плеча винтовку и, пружиня шаг, подрагивая всем телом, шагнул вперед, со страшной силой нанес удар. Штык так глубоко пошел в ствол вяза, что Бусыгин не мог выдернуть его сразу.

- Ну и силушка! - нараспев протянул генерал и подмигнул комдиву. Вот ведь земля русская каких богатырей плодит!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});