Неповторимое. Книга 2 - Валентин Варенников

— На какой день готовить?

— На субботу. Они едут в Мурманск, но по пути в субботу и воскресенье заглянут к вам, а затем мы все поедем дальше.

Машина закрутилась. Еду в райисполком отыскивать местных охотников. Они рассказывают, как это сделать, и берутся организовать охоту, естественно, с нашей помощью.

Вторник у них ушел на сборы. Среда и четверг — на отыскание стада и определение способа их загона в нужную нам долину, где будет в снегу лежать засада из охотников. Вечером в четверг докладываю командарму:

— Стадо нашли, но далековато — в районе озера Имандра.

— Это в сторону Африканды?

— Да, севернее Кандалакши. Надо ехать на машине до озера и, не доезжая Африканды, свернуть налево, на запад в общем направлении на Ковдор. Между Африкандой и Ковдором стоит гора Уполокша — южнее Лапландского заповедника. Там большая долина, где пасутся дикие олени, потому как под снегом много ягеля. Придется несколько километров проехать по озеру.

— Ну, а как лед на озере?

— Нормальный.

— Итак, мы выезжаем.

Как всегда, в 3.00 часа поездом «Москва — Мурманск» приехал в своем вагоне Казаков. Вместе с ним Соколов и Куликов. Вагон отцепили и поставили в тупик. Вышел порученец командующего и сообщил: «Утром в 9.00 все трое после завтрака готовы ехать в военный городок. Группа офицеров штаба округа уже этим поездом следует в Мурманск в 131-ю дивизию. А Казаков, Соколов и Куликов побудут у вас в Кандалакше сегодня весь день, а затем в следующую ночь, т. е. с субботы на воскресенье, отправятся в Мурманск.

С зазором в полчаса я подъехал на двух машинах к вагону. Вскоре генералы вышли. Командующий войсками округа Казаков, Соколов и Куликов сели в «Волгу», а я с порученцем командующего — в «газик», и мы отправились в дивизию. Командующий войсками стал медленно обходить части и внимательно, детально изучать положение дел. А в это время мне по радио из района охоты сообщили, что все готово: стадо приближается, загонщики на своих местах — надо начинать. Я незаметно доложил обо всем Куликову. Тот рассказал Соколову. Последний кивнул головой, но командующему войсками не доложил, видимо, не решившись прервать доклад. А Казаков медленно переходит из одной казармы в другую, задержался возле парка боевых машин. Командир полка полковник Прокудин подробно докладывал, а Казаков терпеливо выслушивал. Затем мы переехали в ракетный дивизион дивизии. Во время посадки в машины я вынужден был уже резко сказать Куликову, что им надо немедленно ехать или отказаться от затеи поохотиться — светлое время скоро кончится.

У ракетчиков командующий опять «застрял». Командир дивизиона начал подробно докладывать, как вверенный ему личный состав добыл отличную оценку на инспекторской проверке. Был парково-хозяйственный день. Все находились на обслуживании техники. Конечно, Казакова потянуло туда, а командиру дивизиона того только и надо — он взахлеб рассказывал о достоинствах нашей техники.

А мне тем временем по радиостанции, которая стояла в «газике», из района охоты продолжали идти доклады о том, что все готово и надо поторопиться. Смотрю на часы — уже 13.30, то есть осталось 2–2,5 часа светлого времени. Тогда я громко говорю Куликову, чтобы слышал Казаков: «Если мы сейчас не выедем, то нет смысла вообще ехать. Скоро стемнеет».

Учитывая такой оборот, Соколов поддержал меня: «Товарищ командующий, комдив прав. Скоро стемнеет, надо ехать». Казаков еще немного походил, потом молча направился к нашим машинам. Около часа ехали на автомобилях. Затем на берегу Инандры пересели на ГТС (их было два — в один забрались мы все, а второй страховал нас) и отправились по заснеженному льду озера к месту охоты. Рассчитывали, что поездка займет минут 20–30. Но, выехав на середину озерной части, наш ГТС стал продавливать лед и проваливаться. Поверх ледяных глыб и снега начала подниматься вода. Это вызвало у механика-водителя (рядом с ним сидел Казаков, а мы все сзади) некоторое замешательство. Я скомандовал:

— Вперед!

— Есть вперед, — повторил механик-водитель и дал полный газ.

ГТС вырвался из этой пучины, но, не проехав и 50–70 метров, опять провалился. И так продолжалось около полутора километров. Генералы Соколов и Куликов на меня наседают: «Ты куда нас затащил? Тут беда может случиться! Почему лед проваливается?»

А я молчу. Только изредка подбадриваю механика-водителя: «Все правильно! Вперед! Пошевеливай». Казаков не проявлял никаких признаков недовольства или опасения. Сидел молча и только смотрел вперед. Больше всех переживал Куликов — как бы чего не стряслось.

Что же касается меня, то мне уже нечего было терять: провалимся и потонем — так все вместе. Но, совершенно не показывая вида, что мы в сложнейшей опасности, я продолжал утверждать: все нормально. Хотя сам не мог понять — а что же происходит? Это потом уже из рассказов наших офицеров стало известно, что руководство гидроэлектростанции несколькими днями раньше нашего приезда сделало пуск излишней воды, которая накрыла сверху материковый (в 60–70 сантиметров) лед на полметра. Эта вода сверху образовывала второй панцирь льда, но тонкий — сантиметров в 10–15, а между этими ледяными пластами был слой воды. Вот почему мы хоть и проваливались, но вскоре выползали на ледяную кромку и шли дальше.

На эту езду с препятствиями мы потратили почти час. К месту охоты прибыли, когда уже стояли сумерки. Запросили по радио посты загона. Нам ответили, что еще можно попытаться «тронуть» стадо и погнать. Все, кроме меня, переоделись — надели шапки-ушанки, теплые куртки и брюки, байковые портянки и валенки, вылезли из ГТС и под руководством охотника-специалиста спустились в долину — это метров 500–700 от нашей стоянки и залегли цепью в снег, метрах в 50–70 друг от друга. Однако командующий войсками с нами не пошел — темно и холодно. Остался сидеть в теплом ГТСе и наблюдать за нашими действиями. Радиостанция тоже осталась в ГТСе. Минут через 30 нашего лежания по радио сообщили, что загон пошел, стадо поднялось. Мы зарядили ружья. Соколов на всех цыкнул, чтобы никто не шевелился. Эта мера была правильной. Северный олень — очень чуткое животное. И, что особенно важно, он несется как метеор — со скоростью 70–80 км/час. При этом надо учесть, что цвет у него светло-пепельный, поэтому на фоне снега ночью без подсветки вообще не увидишь. Но когда мы залегли, то фоном вдалеке, метрах в 500–600, был темный лес. Это облегчало обстановку. К тому же на месте стоянки наших ГТСов я поставил двух человек, которые должны были с началом нашей стрельбы осветить всю долину.

Было уже слышно, как вдалеке прозвучали два выстрела, а затем загонщики создали шумовой эффект. Наступившая ночь, точнее, вечер был очень тихий. Над долиной сияло звездное небо. Мороз был небольшой — около 20–25 градусов, но когда, не двигаясь, долго лежишь в снегу, то, естественно, коченеешь. А я оказался в худшем положении. Пока все переодевались, я сбегал на рубеж, который должен занять для стрельбы, проверил — все ли готово, и вернулся обратно. Шапку и куртку пришлось надевать на ходу, успел схватить ружьё и вместе со всеми отправиться на огневой рубеж. Конечно, брючки и сапожки, явно не рассчитанные на лежку в снегу, «давали о себе знать». Не притупляя бдительности, полностью погрузившись в наблюдение за долиной и стараясь в очень отдаленных шумовых действиях загонщиков распознать топот оленьих копыт, я все-таки энергично двигал пальцами ног, напрягал и отпускал мышцы бедер, чтобы не отморозить ноги.

Шум стал приближаться. Уже можно было различить звуки рожков. Куликов начал было ворочаться в своей снеговой ячейке (наверное, проверял — сможет ли он двигаться или уже все?), но Соколов заворчал на него, и все опять стихло. Да и звуки стали жидкими. А через некоторое время вообще все замолкло. Я почувствовал неладное. Вообще с момента начала нашего похода сюда уже было видно, что все перезрело и охотиться было поздно. Поэтому и зародилась неуверенность. Когда добрались до места, это чувство еще более усилилось. Вдруг слышу сзади скрип снега. Оборачиваюсь — к нам от ГТС бежит человек: «Командующий приказал всем возвращаться — стадо оленей ушло в параллельную долину».

Мы поднялись, размяли заледеневшие тела и, чертыхаясь, пошли к ГТС. Казаков, окая, как истинный вологжанин, встретил нас весьма «ласково»:

— Дурокам зокон не писон. Полежали в снежочке и хватит. Я знал, что затея пустая. Забирайтесь в машину и поехали обратно.

Я, конечно, злился, но сдерживал себя: приехали-то вместе с темнотой, а кто в Заполярье охотится по ночам?! Но все-таки я связался по радио с загонщиками и узнал, что стадо действительно умчалось в соседнюю с нами долину. А заранее перекрыть ее было невозможно, так как это спугнуло бы оленей.

В общем, мы намаялись изрядно, а толку никакого. Как говорится в народе: охота — пуще неволи. В обратный путь двинулись тем же маршрутом, но пробовали идти параллельно с прошлым путем. И опять проваливались в ледяную купель, и опять из нее выбирались. Когда образовывалась очередная полынья, то она сразу почему-то начинала парить. Каждый раз, как мы проваливались, Соколов и особенно Куликов выразительно смотрели на меня, будто спрашивая: «Это что — уже конец?» Но, понимая, что я и сам этого не знаю, переводили взгляд вперед, а впереди — с невозмутимым видом сидел флегматичный Казаков и рядом — потный от напряжения механик-водитель. Приблизительно через час мы добрались до берега, где на дороге нас ждали машины. Но здесь уже был разбросан крохотный палаточный городок. Я пригласил всех в большую палатку. Внутри она была ярко освещена электрическим светом, посередине, ближе к задней стенке, стоял накрытый для трапезы красивый и весьма аппетитный стол. Если учесть, что мы еще и не обедали, то можно понять наш немой восторг.