Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На стрелках и поворотах вагон швыряло и мотало, будто баркас в шторм, и Бабель несколько раз привставал и оглядывался на вагоновожатого, то растерянно, то одобрительно приговаривая:
— Ас!.. Ну, право, это ас! Кажется, он уже сошел с рельсов и шпарит прямо по степи!
В нарядной «Смолянки», плохо освещенной и накуренной, было полно народа: к спуску в шахту готовилась ночная смена. По еще недавнему почину, который уже сделался традицией, в этот короткий отрезок времени шахткомовцы успевали провести очередную летучку: то ли политинформацию, то ли обзор новостей района; случалось, выступал баянист, певцы, лихие танцоры. Люди уходили на свою подземную каменную ниву с настроением неожиданно праздничным, а такая общая приподнятая настройка чувств (это знали и хозяйственники) определенно вела к повышению угледобычи. Когда мы вошли в нарядную, на дощатых подмостках, перед тесной, притихшей толпой шахтеров стоял высоченный, рукастый, чубатый дяденька и, замахиваясь огромным кулаком, крыл, опрокидывал на пол и топтал ногами гидру мирового капитализма.
Говорил он лубочной рифмованной прозой, проглатывая лишние слоги, сокращая длинные слова, а ритмические пустоты заполнял то жестом, то мимикой, то напряженном и словно бы необходимой паузой. В общем же речь его лилась естественно и бойко, вызывая реплики, смех, общее одобрение. Бабель сразу же заинтересовался пылким оратором и спросил у соседа, усатого крепыша:
— Кто этот лектор, приезжий?
— А никакой не лектор, — ответил шахтер, не обернувшись. — Высокий артист! Он трехпудовыми гирями, как мячами, играет.
Бабель радостно удивился:
— Как… мячами?
— Факт.
— И, наверное, поет?
— Ого!
— И танцует?
— «Сербияночку» ударит под баян — душа замрет!
— Что же он сегодня… с лекцией?
Крепыш досадливо поморщился, повел плечом.
— Попробуй-ка гири помотай. Нужна и передышка.
Бабель обернулся ко мне и жарко прошептал на ухо:
— Превосходно, черт побери!
Высокий артист закончил свое выступление под грохот аплодисментов и повелительный зов гудка. Толпа всколыхнулась, отхлынула к двери и сразу же поредела. Через три-четыре минуты нарядная почти обезлюдела, а чубатый все еще стоял на подмостках, подняв руку и улыбаясь, посылая прощальный привет.
— Кажется, теперь он и за нас возьмется, — шепнул мне Бабель, и, взглянув еще раз на артиста, я убедился, что он улыбался нам, и не кого-то другого — нас приглашал подойти к подмосткам. Как видно, мы приближались слишком медленно, несогласованно, и он нетерпеливо тряхнул головой, легко соскользнул с помоста на пол, броско отмахал десяток шагов и замер перед, нами.
— Извините, что я не буду оригинален… В этом зале вы только двое при галстуках.
Бабель прервал его подчеркнуто робко:
— А это… нельзя?
Артист откинул голову и гулко хохотнул.
— Можно! Даже бантик. Даже жабо. Видели этакую кружевную обшивку вокруг ворота? Только у нас в шахте это не принято. А здесь собираются люди перед спуском в шахту.
— Спасибо. Вы это хорошо растолковали, — мягко сказал Бабель. — Еще когда вы держали с этого деревянного возвышения речь, я подумал, что нам было бы не лишне побеседовать. Итак, перед вами два скромных словесника, два глубоких надомника, которых вдруг потянуло от бумаг к людям…
Пока он, наивно и доверчиво глядя в глаза артисту, округлял витиеватые фразы, я успел обшарить свои карманы и обнаружить командировочное удостоверение местной городской газеты; правда, оно было просрочено и не объясняло нашего визита на «Смолянку», но все же называло профессию.
— Отлично! — воскликнул артист, взглянув на редакционный штамп и тут же возвращая мне удостоверение. — Надеюсь, вы не посчитали меня нахалом? Прошу учесть, что темой моего выступления была бдительность. Вы, конечно, знаете, что черт не дремлет. Поэтому я внушаю каждому, кто имеет терпение меня слушать: подойди, в случае сомнения, к прохожему и прямо спроси — кто ты?
— Именно этот вопрос я и хотел вам задать, — почти ласково заметил Бабель, с интересом всматриваясь в лицо артиста, утомленное, но смешливое, освещенное живым и веселым блеском глаз.
— Ну, в таком случае быть беседе, — решительно заявил артист, стал между нами, обнял нас за плечи и увлек к ближайшей полуоткрытой двери, попутно сообщая: — Здесь моя артистическая уборная, и здесь же, по совместительству, кабинет главинжа. Странное совместительство? Ничего, уживаемся. Позвольте, я вам представлю этого ветерана.
В небольшой комнатушке, за столом с двумя телефонами, сидели двое: лысый, дородный старикан, с жестким, повелительным выражением лица, и наискосок от него, опираясь локтем на угол стола, — молодая, смуглолицая, очень красивая женщина. Они резко обернулись к нам, и, привставая, старикан спросил:
— Из треста?..
— Нет, батенька, тут дело посерьезней, — громко и почему-то грозно произнес артист, с грохотом придвигая нам скамейку. — Это, уважаемый главинж, братья литераторы, граждане простые и скромные, но занозистые. Они сообщили мне, что их вдруг потянуло к людям.
Почему-то я был уверен, что старикана-инженера такая рекомендация не обрадует и он поторопится избавиться от нас. Но я ошибся: жестом широким и приветливым он подал нам, улыбаясь, руку и тут же представил свою собеседницу:
— Наш главный начальник по электричеству, товарищ Катя Коренева. Шахтеры зовут ее «свет-Катя».
Женщина слегка кивнула нам и взглянула в тусклые очки Бабеля широко открытыми, ясными, чуточку насмешливыми глазами.
— Уважаю литераторов. Разделяю их бессонницу. Трудная у вас работа, я это понимаю.
— А я сказал бы — острая работа, — заметил Бабель, неловко переступая с ноги на ногу, смущаясь и любуясь черноглазой свет-Катей. — Вы работаете в шахте? Значит, ежедневно под землей? Вот и судите сами, разве мы смогли бы встретить вас, если бы не наша профессия? Она дарит интересные встречи — и это в ней самое ценное.
Свет-Катя еле приметно сдвинула брови.
— Это, разрешите спросить… комплимент?
Артист шумно вздохнул и с треском опустился на скамейку.
— Что касается меня — обожаю комплименты!
— Именно вас и касается, — тем же ровным тоном продолжал Бабель, уловив, конечно, как словно бы легкая тень промелькнула по лицу женщины. — Вы сумели соединить в себе столько дарований: куплетист, танцор, баянист, гиревик…
Артист поклонился и, опустив глаза, добавил:
— Театральный художник и плакатист, резчик по дереву, часовой мастер, мотоциклист и забойщик.
Бабель изумленно вскинул брови; единственная морщина, пересекавшая его лоб, обозначилась резким, глубоким изгибом.
— И… забойщик?
— Ровно четыре года назад, а товарищ Катя и главинж Николай Савельевич могут подтвердить, в завале хрустнули мои ребра. Считалось — финиш, то есть отходная. Однако Мишенька Михеев любит жизнь и потому, простившись с обушком, стал осваивать другие профессии. Теперь и вы удивляетесь мне, а между тем в прошлом уже были подобные примеры. Может, слышали про одного живописца, который был еще и скульптором, и музыкантом, и поэтом, и архитектором, и замечательным изобретателем, и ученым. Жаль, но познакомить не смогу, он жил четыреста лет назад.
— Леонардо да Винчи, — заключил Бабель.
— Наш универсал Михеев непрерывно занимается самообразованием, — одобрительно пояснил инженер. — Так и стреляет громкими именами… Правда, он не Леонардо да Винчи, но…
Инженер несколько замялся, подыскивая слово, а Михеев одобрительно подмигнул ему.
— Ничего, я не обижаюсь. Продолжайте…
— Но его у нас на шахте любят, — сказала свет-Катя.
— И это, я уверен, самое главное! — воскликнул Бабель. — Потому что нет награды выше любви, с чем вы, конечно, согласитесь, уважаемый гиревик и художник?
Видимо, по звонку инженера (кнопку звонка я позже заметил на столе) в комнате, широко распахнув дверь, появилась пожилая, румяная и веселая тетушка с огромным железным подносом в руках, и сразу же запахло чаем и теплым хлебом.
— Вы — ангел, тетя Маша! — воскликнул артист, принимая из ее рук поднос и с наслаждением вдыхая аромат свежего чая. — Для полного впечатления вам недостает парочки крыльев и, между нами, бутылочки коньяка… — Тут он едва не уронил поднос. — Ба! Что я вижу? И это мое желание предугадано? Клянусь, четыре звезды! Нет, я не ошибся: вы, тетя Маша, исчадие рая!..
— Не хвали в очи, не брани за глаза, — скромно молвила тетя Маша. — Вам, Катенька, я портвейного налила на сон грядущий. Вы-то две смены в шахте пробыли, а смотрите молодцом. Я и сама на здоровье не жалуюсь, но после двух смен в шахте, ей-богу, с ног свалилась бы. Эх, верно, значит, говорится, что молодость летает пташкой, а старость ползет черепашкой!
- Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер - Советская классическая проза
- Река непутевая - Адольф Николаевич Шушарин - Советская классическая проза
- Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов - Советская классическая проза
- Жизнь Клима Самгина - Максим Горький - Советская классическая проза
- А зори здесь тихие… - Борис Васильев - Советская классическая проза
- За Дунаем - Василий Цаголов - Советская классическая проза
- Быстроногий олень. Книга 1 - Николай Шундик - Советская классическая проза
- Кыштымские были - Михаил Аношкин - Советская классическая проза
- Переходный возраст - Наталья Дурова - Советская классическая проза
- Аббревиатура - Валерий Александрович Алексеев - Биографии и Мемуары / Классическая проза / Советская классическая проза