На службе зла - Роберт Гэлбрейт

– Доброй ночи, – бросил Страйк Линде и Мэтью, которые успели шмыгнуть в гостиную.

– Корморан… – прошептала Робин.

– Зарплату за истекший месяц скоро получишь, – сказал он, отводя глаза. – Контракт разорван. Грубое служебное нарушение.

За ним захлопнулась дверь. Робин слышала, как по дорожке топают огромные ботинки. Ее душили слезы. Линда и Мэтью выскочили в прихожую, но опоздали: Робин скрылась в спальне, не в силах видеть, как они радуются крушению ее мечты о следственной работе.

56

When life’s scorned and damage doneTo avenge, this is the pact.

Blue Öyster Cult. «Vengeance (The Pact)»[96]

В половине пятого утра Страйк открыл глаза после практически бессонной ночи. Язык саднило от того, сколько он выкурил накануне, сидя за пластмассовым кухонным столом, размышляя о крахе бизнеса и о своих перспективах. Мысли о Робин он пресекал. Его неутолимая злость дала тонкую трещину, какая появляется во льду с наступлением оттепели, но холод не отступал. Понятно, что Робин хотела спасти ребенка, – кто же против? Разве не правда, что он, как указала Робин, избил Брокбэнка, посмотрев запись с показаниями Бриттани? Но одно то, что его напарница наплевала на предупреждения Карвера, молчком сунулась куда не следует, да еще приволокла с собой Штыря, в очередной раз повергло Страйка в бешенство. Рука потянулась за сигаретами, но в пачке оказалось пусто.

С трудом встав с кровати, он взял ключи и вышел из квартиры – все в том же итальянском костюме, в котором и прикорнул. Над Черинг-Кросс-роуд занимался рассвет; в его серых лучах и бледных тенях все казалось пыльным и хрупким. На углу Ковент-Гарден он купил сигареты и побрел дальше, затягиваясь и думая о своем.

Битых два часа бесцельно прогуляв по улицам, Страйк определился с дальнейшими действиями. Он направился обратно в агентство, но на Черинг-Кросс-роуд заметил, как официантка в черном платье отпирает двери «Каффе Верньяно 1882», и понял, что смертельно голоден.

В маленькой кофейне пахло теплым деревом и молотым кофе. Страйк с благодарностью присел на жесткий дубовый стул и поймал себя на том, что за истекшие тринадцать часов курил сигареты одну за другой, спал в одежде и не почистил зубы после мяса и вина. Из оконного стекла на него смотрело отражение помятого, неопрятного субъекта. Стараясь не дышать в лицо молоденькой официантке, он заказал панини с ветчиной и сыром, бутылку воды и двойной эспрессо.

На прилавке ожила и зашипела огромная кофемашина с медным куполом. Страйк погрузился в задумчивость и стал прочесывать свою совесть в поисках правдивого вопроса на неудобный ответ.

Чем он лучше Карвера? Почему выбирает рискованный и опасный курс – неужели только потому, что это единственный способ остановить убийцу? Или же он пускается во все тяжкие, чтобы за счет поимки убийцы склонить чашу весов в свою сторону, возместить ущерб, причиненный его бизнесу, и вернуть себе репутацию сыщика, который преуспевает там, где бессильна полиция Большого Лондона? Если коротко: что им движет – необходимость или собственное «я»? Что толкает на поступки, в которых многим видятся безрассудство и глупость?

Официантка подала сэндвич и кофе; Страйк жевал с остекленевшим взглядом, будто не обращая внимания на еду.

Нынешняя серия преступлений получила на его памяти самую широкую огласку: полиция наверняка задыхалась под грузом присылаемых сведений и наводок, которые, как положено, проверяются, но никогда – Страйк мог поспорить на что угодно – не помогают задержать хитрого, изворотливого убийцу.

Оставалась еще возможность законтачить с кем-нибудь из начальников Карвера, хотя с такой репутацией, как понимал Страйк, его вряд ли допустят к высшему руководству, которое в любом случае начнет выгораживать своих. Если действовать в обход Карвера, это все равно будет выглядеть как желание подставить главу следственной бригады.

Что еще хуже, у Страйка даже не было доказательств: была только версия насчет того, где можно получить доказательства. Допустим, какой-нибудь чин из столичной полиции воспримет заявление Страйка всерьез – хотя бы настолько, чтобы посмотреть в указанную сторону, но любое промедление могло стоить жизни еще одной девушке.

Он с удивлением заметил, что подчистую умял панини. Ничуть не утолив голода, Страйк тут же заказал повторить.

Нет, сказал он себе с внезапной решимостью. Будет так.

Этого зверя требуется остановить как можно быстрее. Хотя бы сейчас нужно его опередить. Однако для очистки совести, дабы доказать самому себе, что им движет не честолюбие, а прежде всего желание поймать убийцу, Страйк опять взялся за телефон и позвонил инспектору уголовной полиции Ричарду Энстису, самому давнему своему знакомцу в этих структурах. В последнее время отношения у них не складывались, но Страйк – просто для себя – хотел удостовериться, что предоставил возможность полиции сделать его работу.

После затяжной паузы в трубке зазвучали непривычные сигналы вызова. На звонок никто не отвечал. Энстис явно уехал в отпуск. Вначале Страйк хотел оставить голосовое сообщение, но передумал. Зачем портить человеку отдых – все равно он ничего не сможет сделать, а отдохнуть, имея жену и троих детей, ему необходимо.

Страйк рассеянно просмотрел свои последние вызовы. Номер Карвера был защищен и не определялся. Несколькими строчками ниже – номер Робин. Измотанного, близкого к отчаянию Страйка кольнуло в самое сердце: он все еще бесился, но, кроме как с ней, поговорить-то было не с кем. Он решительно положил мобильный на стол и достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку. Уминая второй сэндвич с такой же скоростью, как и первый, Страйк взялся составлять список.

1) Написать Карверу.

Для очистки совести – и отчасти чтобы прикрыть собственную задницу. Не было никакой гарантии, что при нынешней лавине сообщений, которая обрушилась на Скотленд-Ярд, Карверу переправляют всю электронную почту, а его прямого адреса Страйк не знал. Люди по традиции еще всерьез воспринимали письма, написанные ручкой на бумаге, особенно присланные с уведомлением: старомодный конверт, за который Карверу придется расписаться в квитанции, уж точно никуда не денется. Тогда Страйк оставит за собой след, как это делал убийца, и покажет, что все другие способы вывести Карвера на преступника не увенчались успехом. Такой ход мог оказаться полезным в суде, которого, по мнению Страйка, было не избежать, вне зависимости от того, сработает ли план, задуманный им на рассвете в сонном Ковент-Гардене.

2) Баллон с газом (пропан?).

3) Неоновый жилет.

4) Женщина – кто?

Он помедлил, поспорил сам с собой, нахмурился и после долгих раздумий неохотно черкнул:

5) Штырь.

Это автоматически повлекло за собой следующую строчку:

6) 500 ф. (где взять?)

И наконец, после еще одного минутного раздумья:

7) Дать объявление о замене Робин.

57

Sole survivor, cursed with second sight,Haunted savior, cried into the night.

Blue Öyster Cult. «Sole Survivor»[97]

Минуло четверо суток. Онемевшая от потрясения и боли, Робин вначале надеялась, даже верила, что Страйк ей позвонит, что возьмет назад свои слова, что осознает сделанную ошибку. Линда уехала; она до последней минуты согревала дочку добротой и поддержкой, но Робин подозревала, что мать втайне радуется ее окончательному разрыву со Страйком.

Мэтью проявил бесконечное сочувствие к невзгодам Робин. Он сказал, что Страйк никогда не понимал своего везения. Он перечислил все, что она сделала для босса, невзирая на смехотворную зарплату и ненормированный рабочий день. Он напомнил, что партнерский статус Робин в агентстве – чистой воды иллюзия, а в довершение суммировал все доказательства неуважения со стороны Страйка: отсутствие партнерского соглашения, неадекватная оплата сверхурочных, низведение Робин до положения прислуги, которая заваривает чай и бегает за сэндвичами.

Еще неделю назад Робин встала бы за Страйка горой. Возразила бы, что сверхурочные часы обусловлены профессиональной спецификой, что нельзя требовать прибавки, когда агентство вынуждено бороться за свое выживание, что Страйк ничуть не реже, чем она, заваривает чай для них обоих. А еще могла бы добавить, что Страйк, едва сводящий концы с концами, изыскал возможность отправить ее на курсы наружного наблюдения и контрнаблюдения и что неразумно ожидать, чтобы он, как старший партнер, единственный инвестор и основатель агентства, поставил ее на одну доску с собой.

Но ничего этого она не озвучила по той причине, что последние три слова, сказанные в ее адрес Страйком, изо дня в день преследовали ее, будто стук собственного пульса: «грубое служебное нарушение». И при этом выражение его лица заставило Робин сделать вид, что полностью солидарна с Мэтью, что ее захлестывает гнев, что на этой работе свет клином не сошелся и что Страйк не обладает ни цельностью натуры, ни нравственным чувством, если отказывается ставить безопасность Эйнджел выше всех других соображений. У Робин не осталось ни сил, ни желания указывать Мэтью, что в последнем вопросе у него наблюдается поворот на сто восемьдесят градусов: ведь первоначально он пришел в ярость, когда узнал, что ее понесло в дом к Брокбэнку.