На службе зла - Роберт Гэлбрейт

58

Deadline[99]

Он был взвинчен, весь на нервах, почти не сомневался, что где-то дал маху. У него даже побелели костяшки пальцев – с такой силой он вцепился в ременную петлю, когда поезд метро с грохотом мчался в южном направлении. Из-за темных очков щурились припухшие, воспаленные глаза, пробегая названия станций.

Пронзительный голос Чуда все еще буравил барабанные перепонки:

– Я тебе не верю. Если у тебя ночная работа, деньги где? Нет… Я с кем разговариваю?.. Нет… никуда ты больше не пойдешь…

Залепил ей пощечину. Понятно, этого нельзя было делать: ее искаженное ужасом лицо до сих пор не давало ему покоя: глаза расширились от потрясения, рука схватилась за щеку, на бледной коже наливались кровью отметины от пальцев.

А нечего. Сама виновата. За последние две недели она его совсем довела, вот он и не сдержался. Вернувшись домой с красными чернилами в глазах, он притворился, будто у него аллергия, но не получил от этой змеи ни капли сочувствия. Еще и бухтела: где был? И впервые потребовала деньги – он же якобы халтуру нашел и похвалялся, что зарабатывает. Раньше они с парнями подворовывали, но в последнее время он всего себя посвятил охоте.

Чудо притащило в дом какую-то газетенку со статьей о Шеклуэллском Потрошителе: дескать, у него, вероятно, теперь вокруг глаз красные чернильные пятна. Газету он сжег в саду, но кто мешает Чуду прочесть в любом другом месте. Позавчера он заметил, что Чудо как-то странно на него смотрит. На самом деле она не дура, далеко не дура; неужели начала догадываться? Эта тревога была ему совершенно некстати, тем более что неудачное покушение на Секретутку обернулось для него почти унижением.

Слежка за Секретуткой потеряла всякий смысл – та ушла от Страйка с концами. Эту новость он прочел в интернет-кафе, куда порой заходил на часок скоротать время, просто чтобы не возвращаться к Чуду. Оставалось утешаться тем, что его тесак нагнал на нее страху, что у нее на всю жизнь останется – его стараниями – длинный шрам от кисти до локтя, но это все полумеры.

Долгие месяцы тщательной подготовки должны были привести к тому, чтобы замарать Страйка убийством, бросить на него тень подозрения. Первым делом связать его с убийством той тупой сучонки, жаждавшей ампутации, чтобы полиция вытрясла из него всю душу, а публика-дура решила, что дыма без огня не бывает. Далее, убить его Секретутку. Пусть бы потом отмазывался. Пусть бы попробовал уковылять от ответственности. Пусть бы попробовал остаться после этого знаменитым сыщиком.

Но этот ублюдок выкрутился. В прессе ни словом не упоминались письма, в частности то, которое он старательно написал от имени Келси, чтобы сделать Страйка подозреваемым номер один. Так ведь нет: пресса, наоборот, спелась с этим гадом, утаила имя Секретутки, не обмолвилась, что та связана со Страйком.

По-видимому, резонно было бы на этом остановиться… да вот только остановиться он не мог. Слишком далеко зашел. Никогда прежде он не строил планы с такой тщательностью, с какой просчитывал уничтожение Страйка. Этот жирный хромой урод уже начал искать замену Секретутке, поспешил дать объявление – короче, ничем не напоминал неудачника, оставшегося не у дел.

Был только один положительный момент: легавый в штатском на Денмарк-стрит больше не появлялся. Отозвали. Решили, как видно, что необходимость отпала, раз Секретутка уехала.

По-видимому, резонно было бы не возвращаться к месту работы Страйка, но уж очень хотелось посмотреть, как перепуганная Секретутка уйдет с коробкой в руках, или хоть краем глаза увидеть Страйка опущенным, побитым, но нет: вскоре после того, как он скрытно занял место для наблюдения за улицей, этот ублюдок прошагал как ни в чем не бывало по Черинг-Кросс-роуд с обалденной телкой.

Как видно, это была временная секретарша, потому как Страйку покамест не хватило времени, чтобы найти постоянную замену, а тем более провести собеседование. Не может же Большой Человек сам открывать почту. А каблучки у мадам сделали бы честь той маленькой шлюшке. Балансировала она ловко, да еще крутила шикарной задницей. Вот нравились ему черненькие, всегда к ним тянуло. Будь у него выбор, он бы, конечно, не Секретутку предпочел, а такую «шоколадку».

Курсов наружки эта, понятное дело, не кончала. Впервые ее увидав, он все утро следил за офисом Страйка: она бегала на почту и обратно, с мобильным не расставалась, дальше своего носа ничего не видела, все время волосы свои длинные отбрасывала, которые ей обзор загораживали, – ни с кем надолго глазами не зацеплялась, голос, когда по телефону трындела или по мере надобности с кем-нибудь на ходу переговаривалась, не понижала. В час дня зашел он следом за ней в бутербродную и услышал, как она громко договаривается на следующий вечер в «Корсика Студиоз» пойти.

Что такое «Корсика Студиоз», он прекрасно знал. И где находится – тоже. По жилам пробежало волнение: пришлось от нее отвернуться и для виду в окно уставиться, чтобы выражением лица себя не выдать всем и каждому… Если эту оприходовать, пока она на Страйка пашет, план будет выполнен. Имя Страйка крепко-накрепко свяжется с двумя порезанными телками, и никто – ни полиция, ни публика, – никогда больше ему не поверит.

С этой фифой мороки не будет. Секретутка ей не чета: вечно настороже, тротуар под контролем держит, домой, к своему Красавчику, ходит людными, ярко освещенными улицами, а эта временная прямо на блюдечке себя предлагает. На всю бутербродную рассказала, как завтра с компашкой встречается, – и обратно в контору на своих каблучищах. Страйковы сэндвичи, кстати, по пути разок выронила.

Кстати, когда она наклонилась, чтобы их подобрать, он заметил, что на пальце у нее нет ни помолвочного, ни обручального кольца. Уходя, он с трудом сдержал ликование и продолжил разрабатывать планы.

Кабы он не влепил пощечину Чуду, вообще ходил бы в прекрасном, взволнованном, приподнятом настроении. Пощечина – не лучшее начало вечера. Неудивительно, что он разнервничался. У него не оставалось времени побыть с ней, утешить, задобрить: он просто хлопнул дверью – так не терпелось добраться до Временной – и до сих пор не успокоился… А вдруг Чудо заявит в полицию?

Нет, не заявит. Было бы о чем говорить – пощечина. Чудо его любит, все время это повторяет. А когда они тебя любят, им и до убийства дела нет.

У него защекотало в затылке; странное ощущение. Он оглянулся с безумной мыслью, что сейчас увидит Страйка, который пялится на него из угла вагона, но в той стороне не оказалось никого, кто хотя бы отдаленно напоминал этого жирного ублюдка: там лишь сгрудилась кучка каких-то сомнительных типов. Один, со шрамом на роже и золотой фиксой, действительно приглядывался к нему, но, встретившись взглядом с темными очками, прекратил глазеть и занялся своим мобильным.

По-видимому, будет резонно сразу по выходе из метро позвонить Чуду и сказать, что он ее любит, а потом уж идти в «Корсика Студиоз».

59

With threats of gas and rose motif.

Blue Öyster Cult. «Before the Kiss»[100]

Стоя в тени с мобильником в руке, Страйк выжидал. Глубокий карман его поношенной куртки, слишком тяжелой для такого теплого июньского вечера, топорщился и отвисал под грузом содержимого, которое Страйк прятал от посторонних глаз. Его план требовал темноты, но солнце не спешило заходить за разномастные крыши, которые просматривались из его укрытия.

Зная, что нужно целиком и полностью сосредоточиться на рискованном деле, намеченном на грядущую ночь, он все время возвращался мыслями к Робин. Она не перезвонила. Страйк мысленно назначил крайний срок: если она не позвонит до полудня, то не позвонит уже никогда. Завтра в полдень она обвенчается с Мэтью и тем самым, как считал Страйк, воздвигнет роковой барьер. Если разговор не состоится до того момента, когда у нее на пальце заблестит обручальное кольцо, то, скорее всего, он не состоится никогда. Коль скоро судьба решила преподать ему урок и объяснить, как много он потерял, этой цели вполне отвечало недавнее появление у него в офисе воинственной, шумливой, хотя и ослепительной с виду женщины.

На западе небо над крышами вспыхнуло яркими, как оперение попугая, цветами: алым, оранжевым и даже нотками зеленого. За этим огненным шоу виднелась бледно-лиловая промоина с редкими звездами. Приближалось время выдвигаться.

Штырь будто услышал его мысли: мобильный завибрировал. На экране читалось:

Завтра по пиву?

У них был выработан условный код. Если дело дойдет до суда, а Страйк считал, что, скорее всего, так и будет, он намеревался на пушечный выстрел не подпускать Штыря к свидетельскому месту. Сегодняшние сообщения не должны были стать уликами. «Завтра по пиву?» означало «Он в клубе».