Главная улица - Синклер Льюис

Кэрол стало тошно от такого изображения жизнерадостной Ферн, но то, что сказала миссис Богарт потом, прозвучало еще отвратительнее:

— И кто может знать, что было между этой особой и Саем до того, как они поехали домой?

Она ничего не говорила прямо, но, дав волю своему грязному воображению, описывала темные закоулки в стороне от фонарей, распаляющую, грубую музыку, танцы в обнимку в темном амбаре, мерзкие животные страсти. Кэрол чувствовала себя до того отвратительно, что не могла даже перебить старуху. Но Кенникот не вытерпел и воскликнул:

— Да перестаньте вы, ради бога! Вы же не знаете, что там было на самом деле. У вас нет ни малейших доказательств того, что Ферн вела себя не просто как взбалмошная девчонка.

— Как нет? А что вы скажете на это? Я спросила ее напрямик: «Пробовали вы это виски или нет?» А она отвечает: «Кажется, сделала один глоток — Сай заставил меня». Если она призналась в этом, то вы можете себе представить…

— Разве это доказывает, что она проститутка? — спросила Кэрол.

— Кэрри!!! Не смейте никогда произносить это слово! — взвыла добродетельная пуританка.

— Хорошо. Если она даже отведала виски, доказывает ли это, что она дурная женщина? Я тоже пробовала виски!

— Это разные вещи. Я не хочу сказать, что одобряю вас. Ведь что говорит священное писание? «Крепкие напитки глумятся над нами». Но совсем другое дело, когда учительница пьет со своим учеником.

— Да, это, конечно, нехорошо. Ферн, несомненно, сделала глупость. Но не следует забывать, что она всего на год или на два старше Сая и, вероятно, на много лет моложе в смысле испорченности.

— Это… это неправда! Она достаточно взрослая, чтобы испортить его!

— О том, чтобы испортить Сая, ваш праведный город позаботился уже лет пять назад.

На это миссис Богарт не ответила новой вспышкой ярости. Она вдруг размякла. Голова ее поникла. Она потрогала свои черные перчатки, подергала ниточку на выцветшей коричневой юбке и вздохнула:

— Он хороший мальчик и очень привязывается к тем, кто с ним хорошо обращается. Некоторые считают его ужасно буйным, но это от молодости. И он такой храбрый и правдивый: ведь он один из первых хотел записаться в солдаты, чтобы идти на войну. Мне пришлось очень строго поговорить с ним, иначе он бы просто убежал. Я хотела уберечь его от дурного влияния военных лагерей. — Тут миссис Богарт снова отбросила свой жалостливый тон. — И вот я сама ввела в мой дом женщину, которая оказалась хуже, чем это можно было вообразить, хуже, чем любая дрянь, какую он мог бы встретить там, в армии. Вы говорите, что эта Маллинз слишком молода и неопытна, чтобы испортить Сая. В таком случае она также слишком молода и неопытна, чтоб учить его. Уж что-нибудь одно из двух! Все равно, за что ее выгонят, — я так и сказала школьному совету.

— Вы рассказали эту историю членам школьного совета?

— Ну, конечно! Всем до единого! И женам тоже! Я сказала им: «Не мое дело, как вам поступать с вашими учителями, и я не собираюсь навязывать вам решение. Я только хотела бы знать, будете ли вы и впредь держать в вашей школе, среди невинных мальчиков и девочек, женщину, которая пьет, курит, сквернословит и делает такие гадости, что у меня и то язык не поворачивается их назвать? Но вы знаете, что я хочу сказать и уж я позабочусь, чтоб об этом узнал весь город!

Это же я сказала и профессору Мотту, инспектору училищ. Он человек праведной жизни и по воскресеньям не носится в автомобиле, как члены школьного совета. И профессор почти признал, что эта Маллинз была и у него на плохом счет›.

II

Кенникот был не так потрясен и не так испуган, как Кэрол, и после ухода миссис Богарт воздал ей в разговоре по заслугам.

Позвонила Мод Дайер и после довольно неудачно придуманного вопроса о том, можно ли варить бобы вместе со свиной грудинкой, осведомилась:

— Вы уже слыхали про мисс Маллинз и Сая Богарта?

— Я уверена, что все это ложь.

— Да, скорее всего.

Мод сказала это так, что ясно было, как ей по вкусу эта восхитительная история и как мало для нее значит, правдива она или нет.

Кэрол спряталась к себе в комнату и сидела там, крепко сжав руки, и мучительно прислушивалась к воображаемым голосам. Она ясно слышала, как весь город захлебывается этой историей, и представляла себе, как все жадно набрасываются на новые подробности и гордятся, если могут прибавить что-нибудь от себя. Они хотят с лихвой вознаградить себя за то, что боятся делать сами, и приписывают это другому! Да, боятся, но не совсем: они лишь осторожны и умеют прятать концы в воду. Все эти потасканные завсегдатаи парикмахерских и светские дамы, торчащие у модисток, — как они многозначительно хихикают! (Кэрол. I кажется, прямо слышала их голоса.) С какой вкрадчивой самодовольной проницательностью кудахчут они: «Ах, вы напрасно уверяете меня, что она не девица легкого поведения; я в этом достаточно разбираюсь!»

И во всем городе нет никого, кто по традиции старых пионеров гордо и презрительно одернул бы их, кто подтвердил бы предание о том, что их «грубая рыцарственность» и «суровая добродетель» куда великодушнее страсти к скандалам, свойственной Старому свету; нет ни одного романтического героя с дальних рубежей, который, невероятно, как в книгах, выругавшись, прогремел бы: «Что это за намеки? О чем вы шепчетесь? Где факты? Что это за неслыханные грехи, которые вы так проклинаете и которые сами так любите?»

Никто этого не скажет. Ни Кенникот, ни Гай Поллок, ни Чэмп Перри.

Эрик? Возможно. Промямлит что-нибудь с возмущением.

Внезапно она задумалась о том, какая скрытая связь может быть между ее интересом к Эрику и этой историей. Не потому ли они так травят злополучную Ферн, что общественное положение Кэрол мешает им наброситься на нее самое?

III

Еще до ужина из десятка телефонных разговоров Кэрол узнала, что Ферн укрылась в гостинице «Минимеши-хауз», и поспешила туда, стараясь преодолеть робость перед людьми, поглядывавшими на нее на улице. Портье безразлично сказал, что, кажется, мисс Маллинз у себя, в номере тридцать седьмом, и предоставил Кэрол самой искать дорогу. Она шла, озираясь, по плохо проветренным коридорам, вдоль стен, оклеенных обоями со светло-красными маргаритками и ядовито-зелеными розетками, с белесыми потеками от пролитой когда-то воды, по истертым, красным с желтым половикам, мимо рядов сосновых дверей, выкрашенных в водянисто-голубой цвет. Она никак не могла найти номер. В конце коридора было так темно, что ей пришлось ощупывать алюминиевые таблички на дверях. Ее испугал какой-то мужской голос: «Кто там? Что вам надо?» Она убежала. Найдя наконец нужную дверь, она остановилась и прислушалась. До нее донеслось протяжное всхлипывание. Она постучала. Только на третий раз она услышала испуганное: — Кто там? Уходите!

С новым приливом ненависти к этому городу Кэрол распахнула дверь.

Вчера она видела Ферн Маллинз в ботинках, шерстяной юбке и канареечно-желтом свитере, подвижную и уверенную в себе. Теперь Ферн лежала на кровати в измятом лиловом халатике и стоптанных лакированных туфлях, жалкая, запуганная и очень женственная. В безотчетном ужасе подняла она голову. Волосы ее висели спутанными прядями, лицо было бледным и помятым, глаза распухли от слез.

— Я не виновата, не виновата! — только и могла она произнести. Она все повторяла эти слова, а Кэрол целовала ей щеки, гладила волосы, прикладывала смоченный платок ко лбу. Понемногу та успокоилась, и Кэрол осмотрела комнату, этот приют для приезжих, святилище гостеприимства Главной улицы, источник доходов Джексона Элдера, друга Кенникота. Здесь пахло старым бельем, обветшалым ковром и застоявшимся табачным дымом. В номере стояла шаткая кровать с тощим матрацем. Песочного цвета стены были в царапинах и щербинах. Во всех углах, под каждой вещью — хлопья пыли и пепел от сигар. На покосившемся умывальнике — приземистый кувшин с отбитым краем. Единственный стул — суровый, с прямой спинкой и остатками лака. Зато тут была великолепная плевательница с розочками и позолотой.

Кэрол не собиралась ничего выпытывать у Ферн, но та непременно хотела рассказать.

Она отправилась на вечеринку, и, хотя общество Сая было не слишком приятно, она решила примириться с его присутствием, чтобы не упустить случая потанцевать, а заодно избежать нескончаемых нравственных поучений миссис Богарт и развлечься после первых напряженных недель работы в школе. Сай обещал вести себя хорошо. На вечеринке оказалось несколько рабочих из Гофер-Прери и много молодежи с ферм. Потом с шумом ввалилась пьяная компания из дальнего нищего поселка, который ютился в каком-то овраге. Они выращивали там картофель и, как полагали в округе, промышляли воровством. Они загрохотали по полу амбара, отплясывая старинные танцы, подбрасывая своих дам, подпрыгивая, гогоча и веселясь под музыку парикмахера Дэла Снэфлина, который играл на скрипке и выкрикивал фигуры. Сай дважды прикладывался к карманным флягам. Потом Ферн видела, как он рылся среди верхней одежды, наваленной в яслях в дальнем конце амбара. Вскоре она услышала, как один из фермеров заявил, что у него украли бутылку. Когда она сказала Саю, что это, несомненно, дело его рук, он со смехом ответил: «Да это просто шутка. Я ее отдам». Он потребовал, чтобы Ферн сделала глоток; без этого он не соглашался возвратить бутылку.