Главная улица - Синклер Льюис

Она потрепала его по щеке.

Он вздохнул.

— Мне жаль, что ты так устаешь. Как будто… Ну, конечно, ты слабенькая.

— Да… Так ты не думаешь, что мне… Ты считаешь, что мне следует оставаться в городе?

— Об этом мы уже говорили. Конечно!

Она побрела в свою комнату — маленькая робкая фигурка в белом.

«Я не могу говорить с Уилом, настаивать на своем праве. Он так упрям! А я даже не могу уехать и снова качать жить своим трудом. Я отвыкла. Он толкает меня… И подумать страшно, на что он меня толкает.

Страшно!..

Неужели этот человек, храпящий там, в духоте, мой муж? Неужели какой-то обряд мог сделать его моим мужем?

Нет! Я не хочу обижать его. Я хочу любить его. Но не могу, когда вспоминаю об Эрике. Неужели я слишком честна — что за нелепая честность наизнанку, верность неверности! Жаль, что моя душа не разгорожена на отдельные клетки, как у мужчин. Я слишком моногамна… по отношению к Эрику… ребенку Эрику, которому я нужна… Запретная любовь похожа на карточный долг: она требует большей щепетильности, чем законный долг супружества. Не потому ли, что ее нельзя взыскать судебным порядком?

Все это вздор! Я ни капли не влюблена в Эрика. И ни в кого другого. Я хочу быть одна в женском мире — в мире без Главной улицы, без политиканов, без дельцов, без мужчин, чьи глаза вдруг загораются голодным огнем, этим неискренним блеском, который так хорошо знают жены…

Если бы Эрик был здесь, если бы он посидел смирно и ласково поговорил со мной, я могла бы успокоиться и лечь спать…

Как я устала! Только бы заснуть!»…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

I

Их ночь пришла неожиданно.

Кенникота вызвали за город. Было прохладно, но Кэрол сидела, съежившись, на крылечке, и покачивалась, погруженная в свои думы. В доме было пусто, неуютно, и хотя она все вздыхала: «Надо пойти и почитать, нужно столько прочесть! Пора идти в дом!»-сама оставалась на месте. Вдруг показался Эрик. Он свернул к их дому, подошел, прикоснулся к ее руке.

— Эрик?

— Я видел, как ваш муж выезжал из города. И не вытерпел!

— Знаете… Вы не должны оставаться тут больше пяти минут.

— Я не мог больше не видеть вас. Каждый день к вечеру я чувствовал, что мне обязательно нужно вас повидать, вы так ясно стояли у меня перед глазами! Но я все сдерживался и не приходил.

— Вы и впредь должны сдерживаться.

— Почему?

— Лучше уйдем с крыльца. Хоуленды напротив постоянно торчат у окон, а потом еще миссис Богарт…

Кэрол не смотрела на него, но почувствовала, что он дрожит, когда он прошел вслед за ней в дом. Минуту назад ночь была пустынно холодна; теперь она была непостижима, знойна, вероломна. Но женщины, сжегшие идолов брачной охоты, становятся холодными реалистками.

— Хотите есть? — с невозмутимым видом спросила Кэрол. — Я испекла румяные сдобные булочки. Попробуйте, а потом удирайте домой!

— Пойдемте наверх. Я хочу посмотреть, как спит Хью.

— Может быть, не сто…

— Только одним глазком взглянуть!

— Хорошо…

Она нерешительно повела его в детскую. Их головы сблизились, когда они сквозь дверь заглянули в комнату ребенка. Кэрол было приятно прикосновение кудрей Эрика к ее щеке. Хыо порозовел во сне. Он так глубоко зарылся в подушку, что почти не мог дышать. Рядом с ним лежал целлулоидный носорог. Пальчики сжимали изорванную картинку.

— Ш-ш-ш! — машинально зашикала Кэрол.

На цыпочках подошла она поправить подушку. Когда она возвращалась к Эрику, ей было приятно, что он ждет ее. Они улыбнулись друг Другу. Она не думала о Кенникоте, отце ребенка. Она думала, что некто, похожий на Эрика, какой-то более возмужалый и надежный Эрик, должен был бы быть отцом Хыр. Они трое играли бы… в невероятные, увлекательные игры.

— Кэрол! Вы рассказывали мне про свою комнатку, дайте мне заглянуть в нее.

— Но вам нельзя оставаться там ни секунды. Надо идти вниз.

— Согласен.

— Вы будете вести себя хорошо?

— Достаточно хорошо!

Он был бледен и серьезно смотрел на нее большими глазами.

— Вы должны вести себя лучше, чем «достаточно хорошо»!

Она чувствовала себя старше и разумнее. С силой распахнула она дверь.

Кенникот всегда казался здесь не на месте, но Эрик удивительно гармонировал с духом комнаты, когда поглаживал книги и разглядывал гравюры на стенах. Он протянул к ней руки. Подошел к ней. Она слабела, охваченная теплой волной нежности. Ее голова откинулась назад. Глаза были закрыты. Ее мысли были бесформенны, но красочны. Она почувствовала на своих веках его поцелуй, почтительный и робкий.

Тогда она вдруг осознала, что это невозможно.

Вздрогнула. Отскочила от него.

— Оставьте! — строго сказала она.

Он упрямо смотрел на нее.

— Я вас очень люблю, — сказала Кэрол. — Не портите всего. Будьте моим другом!

— Сколько тысяч и миллионов женщин говорили то же самое! И вот теперь — вы! Но это ничего не портит, это — счастье.

— Милый друг, в вас в самом деле есть что-то колдовское. Раньше я, наверное, была бы этому рада. Но теперь — нет. Слишком поздно! Я сохраню к вам нежность. Но издалека, на расстоянии. Это вовсе не означает, что она будет поверхностной и только на словах. Ведь я нужна вам, да? Я нужна только вам и моему сыну. Я так хочу быть желанной. Когда-то я хотела, чтобы меня любили. Теперь я буду довольна, если сама смогу что-нибудь дать… почти довольна!..

Мы, женщины, любим заботиться о мужчинах. Бедные мужчины! Мы накидываемся на вас, когда вы беспомощны, и суетимся около вас, и постоянно стараемся вас переделать. Это сидит в нас где-то глубоко. Вы, Эрик, будете моей единственной удачей в жизни. Сделайте что — нибудь заметное! Пусть это будет хотя бы просто продажа хлопка. Торгуйте прекрасным хлопком, караванами хлопка из Китая…

— Кэрол! Довольно! Вы любите меня!

— Нет! Просто я… Как вы не понимаете? Все кругом так давит меня, жадное любопытство этих людей… Я ищу выхода… Пожалуйста, оставьте меня. Уходите! Я больше не могу выдержать. Я прошу вас!

Он ушел. Воцарившаяся тишина не принесла ей облегчения. Ее душа, была пуста, и дом был пуст, и Эрик был нужен ей. Ей хотелось говорить и говорить, хотелось высказать все, что у нее на душе, хотелось разумной дружеской близости. Она пробралась в гостиную и выглянула из окна. Эрика не было видно. Зато она увидела миссис Уэстлейк, которая проходила мимо и при свете фонаря на углу окинула быстрым взглядом крыльцо и окна. Кэрол опустила занавеску. Ее движения и даже мысли были парализованы. Машинально, не думая, она пробормотала:

— Надо поскорее повидаться с ним и объяснить ему, что мы должны быть только друзьями. Но… в доме так пусто. Гак гулко отдаются шаги.

II

Двумя днями позже перед ужином Кенникот нервничал и был рассеян. Он побродил по гостиной и вдруг буркнул:

— Что это ты наболтала старухе Уэстлейк?

Книга в руках Кэрол зашелестела.

— О чем это ты?

— Я говорил тебе, что Уэстлейк и его жена завидуют нам, а ты все-таки водишь с ними компанию… Насколько я понял Дэйва, старуха Уэстлейк благовестит по всему городу, будто ты ей говорила, что ненавидишь тетушку Бесси, что я храплю и из-за этого ты устроила себе отдельную комнату, что Би не стоила Бьернстама и будто ты в последнее время возмущаешься городом за то, что мы не падаем ниц перед этим Вальборгом и не молим его отужинать с нами. И бог знает что еще.

— Все это сплошные выдумки! Миссис Уэстлейк мне нравилась, я к ней заходила. Но, по-видимому, она пожелала переиначить все мои слова.

— Ясное дело! А как же ты думала? Разве я не предупреждал тебя? Старая кошка, как и ее тихоня муженек. Честное слово, если бы я заболел, я скорее позвал бы любого знахаря, чем Уэстлейка, а жена его — того же поля ягода. Только вот чего я не могу понять…

Она застыла в ожидании.

— Что такое нашло на тебя, что ты, такая умная, дала ей вытянуть из тебя все? Не так важно, что ты там наговорила, — всякий должен иногда дать выход тому, что накопилось на сердце. Это естественно. Но если ты не хотела, чтобы все об этом узнали, зачем же было болтать? Лучше бы уж ты напечатала это в «Неустрашимом» или достала рупор и кричала в него с крыши дома, чем шептать на ухо этой старухе!

— Да, верно. Ты говорил мне. Но она была так по-матерински ласкова со мной! И у меня не было никакой другой близкой женщины… Вайда так поглощена своим мужем и делами!

— Ну, ничего. В другой раз будь осторожней.

Он погладил ее по голове, скрылся за газетой и больше ничего не говорил.

Враги заглядывали в окна, подкрадывались из передней. У нее не было никого, кроме Эрика. Кенникот — этот добрый, хороший человек — был ее старшим братом. Только к Эрику, такому же отверженцу, как и она, побежала бы Кэрол искать защиты. Во время всей этой бури она сидела внешне совершенно спокойно, заложив пальцем страницу наивно-голубой книжки о кройке и шитье. Но скоро возмущение предательством миссис Уэстлейк уступило место страху. Что говорила старуха о ней и Эрике? Что она знала? Что видела? Кто еще присоединится к этой травле? Кто еще видел ее с Эриком? Что могут ей сделать Дайеры, Сай Богарт, Хуанита, тетка Бесси?