Рядовые Апокалипсиса - Борис Громов

При осмотре штабного корпуса мы получили ответы сразу на два вопроса. Выяснили, куда же именно уто́пали от вышки остальные мертвецы и кто именно стрелял по военным. Похоже, последние зомби на территории «Таблетки», а было их еще полтора десятка, сгрудились возле распахнутого настежь окна в дежурку. Они, думаю, и внутрь бы влезли с радостью, да только стальная решетка, закрывающая окно снаружи, им этого сделать не дала. Так и стояли они перед окном тесной кучей, пытаясь дотянуться до чего–то внутри просунутыми сквозь покрашенные белой краской прутья решетки руками. Ни одного «отожранца», одни «деревянные». Они даже на звук подъехавшего автомобиля не отреагировали и в нашу сторону удосужились повернуться, только когда мы в четыре ствола их отстреливать начали. Перед тем как войти в здание штаба, я заглянул в окно: интересно же, чего там такого было, что половина зомби с территории тут собрались и даже на вышку с потенциальной едой внимания не обращали. Ох, елки–палки, а тут, похоже, весело было: стены комнаты были исписаны и изрисованы черным маркером. Тут тебе и кресты, и обрывки молитв, и какие–то проклятия: словом, полный комплект. А на полу, в окружении нескольких пустых водочных бутылок и примерно двух десятков пластиковых колодок для пистолетных патронов лежит труп мужика с майорскими погонами на камуфляжной куртке и эмалевым значком «Дежурный по части» на груди. Затылка у покойного нет, вместо него – омерзительное на вид месиво из костей, запекшейся крови и колтуна волос. В руке трупа намертво зажат пистолет Макарова. И стреляные гильзы, много гильз. Миленько так, ничего не скажешь. Сложно сказать, что именно тут произошло, но предположить можно: когда все началось, у здешнего дежурного капитально «потекла крыша», он заперся в дежурке и вскрыл оружейную комнату. А потом жрал прямо из горла водку (и откуда у них ее столько в дежурной части было, залет ведь страшнейший, если найдет кто), рисовал и писал всякую хрень на стенах и отстреливал сослуживцев, пытавшихся мимо него проскочить на улицу. Возможно, кто–то даже пытался выпрыгнуть в окна, другими причинами объяснить такое количество открытых фрамуг сложно, но позиция у майора была отличная. А когда кончилась водка, а застреленные коллеги восстали и встали перед окном, пытаясь добраться до своего убийцы, он вставил ствол пистолета себе в рот и еще раз нажал на спуск. Офигеть можно!

Штаб мы, разумеется, на всякий случай проверим, но есть у меня подозрение, что самый старший по званию военнослужащий «Таблетки» – это тот самый младший сержант, что сидит сейчас на заднем сиденье нашего УАЗа и жадно рвет зубами ни в чем не повинные бутерброды с колбасой, что настругала в дорогу Солохе заботливая супруга, запивая их сладким крепким чаем из моего термоса. Оголодал мальчишка, да и замерз наверняка как пес: тут ведь низина, сыро, и по ночам даже летом не очень–то жарко. Короче, есть у меня подозрение, что контакт с местными уже налажен, и этот самый «местный» уже заранее согласен практически на все что угодно, лишь бы его отсюда забрали.

Так я и доложил Львову по рации, спросив попутно, что же мне делать с найденышем.

— Так, Грошев, хорош уже всех в Отряд тащить, – забубнил наушник голосом Бати. – Мы еще от автобуса твоего не оправились. Нет у нас больше мест. Так что вези к «вэвэрам». Он – парень военный, к казарме привычный: там точно как дома будет.

Ладно, к «вэвэрам» так к «вэвэрам». Мне–то, собственно, не все равно? Тут недалеко, так что прокачусь, только вот штабной корпус проверим. Не люблю я у себя за спиной возможные сюрпризы оставлять. Караулку и казарму «срочников» пускай уж проверяет следующая группа, что вывоз боеприпасов, оружия и продуктов обеспечивать приедет. Ну а штаб вроде как мы чистить начали. Нужно до конца дело довести, а уж потом – ехать со спокойной совестью.

Штаб, как я и предполагал с самого начала, оказался пуст. Судя по всему, кому–то все же удалось убежать: окна нескольких кабинетов на втором этаже выводили на противоположную от дежурки сторону, а на блеклой прошлогодней траве и слегка подсохшей уже грязи были отчетливо видны цепочки уходящих в сторону лесополосы следов. Ну, хоть этим повезло. На выходе – еще одно испытание: глядящий жалобными собачьими глазами Солоха. По роже вижу, этому страсть как охота в оружейную комнату здешней дежурки заглянуть.

— И как, Андрюха? Или у тебя в «мародерке» кроме «лючника» еще и «Ключ»[107] завалялся?

Андрей сокрушенно разводит руками, а потом выступает с рационализаторским предложением.

— Борь, а может, какой–нибудь трос найдем, за бампер зацепим, решетку на окне обмотаем и выдерем?

— Некогда нам тросы искать, да и некуда барахло будет складывать, и так с перегрузом пойдем. Или ты предлагаешь пацана этого тут бросить?

Солоха отрицательно мотает головой, но лицо у него при этом – «Враги сожгли родную хату…». Все–таки удушаемый жабой хохол – это зрелище: никакого цирка не нужно. В одном я могу быть уверен на все сто процентов: в самое ближайшее время Андрюха раздобудет несколько комплектов «Ключа». Купит, выменяет, украдет, но достанет!

У вэвэшников на базе какая–то непонятная, но очень нехорошо выглядящая со стороны буча. На плацу перед казармой, сразу за КПП – толпа солдат, сотни полторы, наверное. Как я понимаю, весь личный состав, что не дезертировал. На невысоком крылечке, словно на трибуне – несколько офицеров. Откровенной агрессии пока не видно, так что бунт на каком–нибудь «Очакове» или «Потемкине» явно не напоминает. Но физиономии у всех мрачные и решительные. Солдатики что–то выкрикивают, офицеры пытаются отвечать, но ни тех, ни других в общем гвалте почти не слышно. В смысле, голоса–то слышны, а вот что именно говорят – не разобрать. Выбравшись из УАЗа, несколько минут просто стою молча и слушаю, пытаясь понять, что же тут все–таки происходит. Ну, в принципе, вполне ожидаемая после всего случившегося утром ситуация. Если верить историкам, то февральская революция в семнадцатом с такой же ерунды началась: солдаты запасных полков очень на фронт, под пули, не хотели, вот и начали орать на улицах про «штык в землю» и «айда по домам». Тут почти то же самое. Сегодняшние потери здорово взбудоражили солдат. Кто–то из них, видать, услышал мою гневную тираду в «Воздвиженском», что–то добавили от себя… В общем, сейчас тут что–то вроде бунта, только без пальбы. Общий настрой: «Всё, на фиг, мы на эти блудняки не подписывались; кому нужно, тот пускай сам себе жратву ищет, а нам и так нормально». И самое обидное, что во всем происходящем и моя вина имеется: меньше нужно было у них на виду в супермаркете языком лязгать. Так, нужно попробовать исправить ситуацию, пока не поздно. Сам заварил – самому и расхлебывать. Эх, была не была!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});