Ледяной коготь: испытания грядущего дня - Артём Демченко

Навострив уши, лис быстро обернулся в сторону, откуда доносились голоса. То, что он увидел, сразу же сняло с него чувство смятения и заставило затрястись от ужаса и отчаяния: в нескольких метрах от него, окруженный со всех сторон товарищами по команде, в луже крови лежал дракон, который, жадно глотая пастью воздух и в смятении озираясь по сторонам, пытался сдержать потоки крови, хлеставшие из его разорванного и проткнутого осколками гранаты брюха. Из мышечных развалин выглядывали маленькие отростки окровавленных кишок, безжизненно свисавших с тканей брюшной полости. Прогнав из своей головы смятение, лис, поражённый ужасающим зрелищем, вскочил с места и, в спешке спотыкаясь на пути, стремглав ринулся к дракону.

Растолкав всех, наш герой, чуть не плача, обхватил лапами обрызганную кровью морду дракона и, в отчаянии тряся её, заорал:

— Не смей умирать! Слышишь? Не смей! Ты будешь жить! Будешь! Слышишь? — повернувшись к столпившимся вокруг него офицерам «Гиперборея» он в отчаянии, плача навзрыд, закричал: — Чего вы стоите! Сделайте что-нибудь! Пожалуйста!

Но для дракона вся эта внешняя суета вокруг казалась какой-то странной и отчужденной. Все эти голоса, шум, отчаянные крики, попытки лиса разбудить его — всё это казалось ему каким-то, забавным, веселым, несуразным. Будто бы он находился в неком глупом детском телешоу, и все это действо вокруг него представлялось лишь как веселый, звонкий детский смех. Он не чувствовал ничего — только какое-то странное ощущение легкости, спокойствия, вдруг свалившееся на его плечи, убаюкивало его и как-то спокойно и безмятежно внушало ему, что все будет хорошо. Решив, что неплохо было бы отвлечься от этого нагнетающего сабантуя, наш герой медленно закрыл веки. Он слышал, как снаружи суета усилилась, как снова его начинает отчаянно теребить лис, в попытке разбудить. Нехотя открыв веки, он понял, что обстановка несколько изменилась: вот его несут через один коридор, вот поворачивают налево, и уже новый коридор впереди. Бесконечный лабиринт… Слева от него — Ширланд и Эронс, справа — избитый последним доктор Вальмерт, что-то отчаянно кричащий по рации своим медицинским коллегам. За ними тянется широкий кровавый след… Звуки становятся все тише и тише… Суета меркнет… Сабантуй утихает… Еле различимы грубые слова Шоргана: «Если ты ему не поможешь — я тебя на кусочки лично порежу». Вот и Айнон слева. Держится за гравитационные носилки. «Всё будет хорошо… Хорошо… Хорошо… Не бойся… — отрывками звучат эхом в голове дракона мелодичные нотки эльфийского тембра. — Ты выкарабкаешься. Мы верим в тебя».

Перед тем, как закрыть глаза, наш герой сквозь прищуренные веки посмотрел назад. За ним бежал, отчаянно сдерживая слезы, лис, что-то крича вслед. Но слова дракона уже не волновали. Перед глазами проносились лампы, гермодвери, лампы, опять гермодвери, снова лампы, снова гермодвери… Меркнет взгляд… Меркнут лица… Возглас Эронса прошел, как сплошной свист. И вот — операционная. Распахиваются последние врата, и насыщенный запах чистоты и стерильности впивается в чуткие обонятельные рецепторы дракона. Операционный стол… Кровь… Вальмерт у приборов… Веки наливаются свинцом… Тьма египетская… Египетская тьма застилает взор… «Вот мы и встретились, — подумал дракон. — Прошу, дай мне ещё немного пожить. Ещё немножечко». Снова крики… У изголовья — Эронс… Пустота… Пустота… Темнота…

«Последний бой, он трудный самый…» Второй сон Хранителя Добра

Неспокойное апрельское утро… Из пустых глазниц полуразрушенных берлинских многоэтажек, чьи некогда живописные фасады уныло наблюдали за решающим рывком к торжеству добра на Земле, веяло пропитанным тяжелым смрадом гильз и пожаров воздухом. Когда-то по этим самым переулкам и аккуратным улочкам неспешно прогуливались статные столичные фроляйн, привлекая своим обворожительным взглядом местных мальчишек-почтальонов, на лицах которых сверкали ярким блеском многочисленные черные веснушки. На фасадах кайзеровских домов развевались нацистские флаги, автомобили высшего начальства рейха вальяжно колесили по ухоженным мостовым, пассажиры исключительной важности которых безмятежно помышляли о том, как в далекой и необразованной России, прямо на мостовой Красной площади, они будут пить прохладный баварский шнапс и свободно горланить во всю разжиревшую от толстых сосисок глотку любимый «Августин».

Но теперь от всех этих сладких грез остался только еле ощущаемый призрак немецкого триумфа, испуганно витавший в пустых глазницах окон поверженной столицы «коричневой чумы» и «отребья человечества»: Красная Армия штурмовала последний оплот Третьего Рейха, готовясь раз и навсегда стереть с лица истории черную опухоль национального превосходства и ненасытной кровожадности. На раздробленных каменных мостовых, вцепившись колесами и потертыми гусеницами в грунт, вели беглый огонь по Рейхстагу мощные артиллерийские орудия, исполнявшие оглушительную предсмертную симфонию для загнанных в угол фанатичных приспешников рейха и спешно-сформированных частей «гитлерюгенда». Прямо за ними, подняв в небо широкие железные рамы, ревели во всю свою железную глотку милые «душеньки-Катюши», вытряхивавшие последнюю «душу из врага». В этих залпах таилась вся потаённая злоба, вся месть советского народа за поруганных жен, за убитых сыновей, за сожженные деревни и хлева, за оскверненную Родину, Родину-мать…

Рядом с расчетом противотанковой пушки ЗИС-3, расчет которой расположился в окружении руин близлежащей пекарни «Brötchen», был развернут полевой командный пункт, координировавший действия одного из соединений 150-ой стрелковой дивизии — 674-го пехотного полка. По правде говоря, его сложно было назвать командным пунктом: представлял он из себя небольшой уголок, на крошечной территории которого разместились рация, вынесенный из жилого дома покореженный дубовый стол, некогда стоявший в комнате крупного столичного банкира, и лежавшие на нем планшеты с картами. Вокруг него, изредка отрывая взгляд от расчерченных топографических карт, оживленно обсуждали возможные варианты прорыва к Рейхстагу два командира — капитан Метюнинский и лейтенант Семен Сорокин, которому в подчинение достался взвод отважных разведчиков.

— Товарищ капитан, — прытким, пылким, но уважительным тоном упрашивал опытного командира Сорокин, год назад освободившего Минск от немецких войск. — Прошу Вас — дайте нам продвинуться к Рейхстагу. Танкам вперед ехать одним — самоубийство. Их же чертовы фаустники посжигают!

— Разговорчики, Сорокин! — рявкнул на молодого лейтенанта суровый командир. Сняв с головы фуражку и тяжело вздохнув, он еле слышно выругался, вздохнул и уже более спокойным тоном продолжил: — Ну пойми ты, Семен, ну не могу я! Не могу я группой попросту рисковать! Мне начальство за это голову с плеч снимет и в кабинете, как трофей, повесит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});