Том 4. Проза. Письма. - Михаил Лермонтов

Твой Лермонтов.

На обороте:

Его высокоблагородию милостивому государю Алексею Александровичу Лопухину. В Москве на Молчановке, в собственном доме, в приходе Николы Явленного.

47. А. А. Лопухину

<16–26 октября 1840 г. Из крепости Грозной в Москву>

Милый Алеша.

Пишу тебе из крепости Грозной, в которую мы, т. е. отряд, возвратился после 20-дневной экспедиции в Чечне. Не знаю, что будет дальше, а пока судьба меня не очень обижает: я получил в наследство от Дорохова, которого ранили, отборную команду охотников, состоящую изо ста казаков – разный сброд, волонтеры, татары и проч., это нечто вроде партизанского отряда, и если мне случится с ним удачно действовать, то, авось, что-нибудь дадут; я ими только четыре дня в деле командовал и не знаю еще хорошенько, до какой степени они надежны; но так как, вероятно, мы будем еще воевать целую зиму, то я успею их раскусить. Вот тебе обо мне самое интересное.

Писем я ни от тебя, ни от кого другого уж месяца три не получал. Бог знает, что с вами сделалось; забыли, что ли? Или пропадают? Я махнул рукой. Мне тебе нечего много писать: жизнь наша здесь вне войны однообразна; а описывать экспедиции не велят. Ты видишь, как я покорен законом. Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем. Варвара Александровна будет зевать за пяльцами и, наконец, уснет от моего рассказа, а тебя вызовет в другую комнату управитель, и я останусь один и буду доканчивать свою историю твоему сыну, который сделает мне кака на колена… Сделай одолжение, пиши ко мне как можно больше. Прощай, будь здоров с чадами и домочадцами и поцелуй за меня ручку у своей сожительницы.

Твой Лермонтов.

На обороте:

В Москве, на Молчановке, в собственном доме, в приходе Николы Явленного.

Его высокоблагородию, милостивому государю Алексею Александровичу Лопухину.

48. А. И. Бибикову

<Вторая половина февраля 1841 г. Из Петербурга в Ставрополь>

Милый Биби.

Насилу собрался писать к тебе; начну с того, что объясняю тайну моего отпуска: бабушка моя просила о прощении моем, а мне дали отпуск; но я скоро еду опять к вам, и здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот такие беды: приехав сюда в Петербург на половине масленицы, я на другой же день отправился на бал к г<рафине> Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким. Что делать? Кабы знал, где упасть, соломки бы подостлал; обществом зато я был принят очень хорошо, и у меня началась новая драма, которой завязка очень замечательная, зато развязки, вероятно, не будет, ибо 9-го марта отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку; из Валерикского представления меня здесь вычеркнули, так что даже я не буду иметь утешения носить красной ленточки, когда надену штатский сюртук.

Я был намедни у твоих, и они все жалуются, что ты не пишешь; и, взяв это в рассмотрение, я уже не смею тебя упрекать. Мещеринов, верно, прежде меня приедет в Ставрополь, ибо я не намерен очень торопиться; итак, не продавай удивительного лова, ни кровати, ни седел; верно, отряд не выступит прежде 20 апреля, а я к тому времени непременно буду. Покупаю для общего нашего обихода Лафатера и Галя и множество других книг.

Прощай, мой милый, будь здоров.

Твой Лермонтов.

49. О. С. Одоевской

<февраль – апрель 1841 г. В Петербурге>

«Герой нашего времени» упадает к стопам ее прелестного сиятельства, умоляя позволить ему не обедать.

50. А. А. Краевскому

<13–14 апреля 1841 г. В Петербурге>

Любезный Андрей Александрович.

Очень жалею, что не застал уже тебя у Одоевского и не мог таким образом с тобою проститься; сделай одолжение, отдай подателю сего письма для меня два билета на «О<течественные> Записки». Это для бабушки моей.

Будь здоров и счастлив.

Твой Лермонтов.

На обороте:

Его высокоблагородию Андрею Александровичу Краевскому, у Измайловского моста. Спросить, чей дом у Аничкого моста на Фонтанке, в доме кн. Долгорукого, на квартире кн. Одоевского.

51. Е. А. Арсеньевой

<20 апреля 1841 г. Из Москвы в Петербург>

Милая бабушка,

Жду с нетерпением письма от вас с каким-нибудь известием; я в Москве пробуду несколько дней, остановился у Розена; Алексей Аркадич здесь еще; и едет послезавтра. Я здесь принят был обществом по обыкновению очень хорошо – и мне довольно весело; был вчера у Николая Николаевича Анненкова[210] и завтра у него обедаю; он был со мною очень любезен: – вот всё, что я могу вам сказать про мою здешнюю жизнь; еще прибавлю, что я от здешнего воздуха потолстел в два дни; решительно Петербург мне вреден; может быть, также я поздоровел оттого, что всю дорогу пил горькую воду, которая мне всегда очень полезна. Скажите, пожалуста, от меня Екиму Шангирею, что я ему напишу перед отъездом отсюда и кое-что пришлю. – Вероятно, Сашенькина свадьба уж была, и потому прошу вас ее поздравить от меня; а Леокадии[211] скажите от меня, что я ее целую и желаю исправиться, и быть как можно осторожнее вообще.

Прощайте, милая бабушка, будьте здоровы и уверены, что бог вас вознаградит за все печали. Целую ваши ручки, прошу вашего благословения и остаюсь

покорный внук

М. Лермонтов.

52. Е. А. Арсеньевой

<10 мая 1841 г. Из Ставрополя в Петербург>

Милая бабушка,

я сейчас приехал только в Ставрополь и пишу к вам; ехал я с Алексеем Аркадьевичем, и ужасно долго ехал, дорога была прескверная, теперь не знаю сам еще, куда поеду; кажется, прежде отправлюсь в крепость Шуру, где полк, а оттуда постараюсь на воды. Я, слава богу, здоров и спокоен, лишь бы вы были так спокойны, как я: одного только и желаю; пожалуста, оставайтесь в Петербурге: и для вас и для меня будет лучше во всех отношениях. Скажите Екиму Шангирею, что я ему не советую ехать в Америку, как он располагал, а уж лучше сюда на Кавказ. Оно и ближе и гораздо веселее.

Я всё надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощенье, и я могу выйти в отставку.

Прощайте, милая бабушка, целую ваши ручки и молю бога, чтоб вы были здоровы и спокойны, и прошу вашего благословения. –

Остаюсь п<окорный> внук Лермонтов.

53. С. Н. Карамзиной

<10 мая 1841 г. Из Ставрополя в Петербург>

Le 10 mai.

Je viens d’arriver à Stavropol, chère M-elle Sophie, et je reparts le jour même pour l’expédition avec Stolipine Mongo. Souhaitez moi: du bonheur et une légère blessure, c’est tout ce que l’on peut me souhaiter de mieux. J’espère que cette lettre vous trouvera encore à St. Pétersbourg et qu’au moment où vous la lirez je monterai à la brèche de Черкей. Comme vous avez de profondes connaissances en géographie je ne vous engage pas à regarder la carte, pour savoir où c’est; mais pour aider votre mémoire je vous dirai que c’est entre la mer Caspienne et la mer Noire, un peu au sud de Moscou et un peu au nord de l’Egypte, et surtout assez près d’Astracan, que vous connaissez si bien.

Je ne sais si cela durera; mais pendant mon voyage j’ai été possédé du démon de la poésie, idem, des vers. J’ai rempli d’à moitié un livre que m’a donné Odoevsky, ce qui m’a porté bonheur probablement; je suis allé jusqu’à faire des vers français, – oh! Dépravation! Si vous voulez je vous les écrirai ici; ils sont trés jolis pour des premiers vers; et dans le genre de Parny, si vous le connaissez.

L’Attente Je l’attends dans la plaine sombre;Au loin je vois blanchir une ombre,Une ombre, qui vient doucement…Eh non! – trompeuse espérance! –C’est un vieux saule, qui balanceSon tronc desséché et luisant.

Je me penche, et longtemps j’écoute;Je crois entendre sur la routeLe son, qu’un pas léger produit…Non, ce n’est rien! C’est dans la mousseLe bruit d’une feuille, que pousseLe vent parfumé de la nuit.

Rempli d’une amère tristesse,Je me couche dans l’herbe épaisseEt m’endors d’un sommeil profond…Tout-à-coup, tremblant, je m’éveille:Sa voix me parlait à l’oreille,Sa bouche me baisait au front.

Vous pouvez voir par ceci quelle salutaire influence a eu sur moi le printemps, saison enchantée, où l’on a de la boue jusqu’aux oreilles, et le moins de fleurs possible. – Donc, je pars ce soir: je vous avouerai que je suis passablement fatigué de tous ces voyages qui paraissent devoir se prolonger dans l’éternité. – J’ai voulu écrire encore à quelques personnes à

Pétersbourg, entre autres à M-me Smirnoff, mais je ne sais si cette action téméraire lui serait agréable, voilà pourquoi je m’abstiens. Si vous me répondez, adressez à Stavropol, в штаб генерала Грабе – je me suis arrangé pour qu’on m’envoye mes lettres – adieu; mes respects je vous prie à tous les vôtres; et encore adieu – portez vous bien, soyez heureuse et ne m’oubliez pas.

T<out> à V<ous> Lermontoff.

Перевод

10 мая.

Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Софи, и отправляюсь в тот же день в экспедицию с Столыпиным Монго. Пожелайте мне: счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать. Надеюсь, что это письмо застанет вас еще в С.-Петербурге и что в тот момент, когда вы будете его читать, я буду штурмовать Черкей. Так как вы обладаете глубокими познаниями в географии, то я не предлагаю вам смотреть на карту, чтоб узнать, где это; но, чтобы помочь вашей памяти, скажу вам, что это находится между Каспийским и Черным морем, немного к югу от Москвы и немного к северу от Египта, а главное довольно близко от Астрахани, которую вы так хорошо знаете.