Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Александре, как и ее бабушке Виктории, нравилось об­метывать кружевами белье, и у нее был свой секрет ремесла. Если она оставалась одна, и никто ей не мешал, она начи­нала вышивать на носовых платках мужа его инициалы и маленькие царские короны. Этот усердный, поистине пче­линый труд ее успокаивал, погружал ее в благодатную тиши­ну, и она в такие минуты переживала две свои самые боль­шие радости на земле: размышлять о своих интимных отно­шениях с мужем, который заключал ее в свои крепкие объятия, и внимательно следить за шалостями ее дорогого маленького сыночка, этого хрупкого Алеши, который, ка­залось, последнее время себя гораздо лучше чувствовал.

Иногда, когда она оставалась одна, а люди из свиты дер­жались на почтительном расстоянии, она поднималась со своего лесного ложа, опускалась прямо в траве на колени и начинала молиться. Взор ее туманили блестящие, слов­но звездочки, слезинки. Она молилась Пречистой Деве, благодарила ее за трогательное к ней, Александре, внима­ние.

Иногда Алеша по утрам бегал по лужайке, собирал цве­точки, злаки, дикие фрукты, незрелую, почти белую земля­нику, и все пригоршнями нес матери и дарил ей.

Вечерами все собирались в двух больших гостиных. Ус­тановленная там электропроводка постоянно барахлила и дети шумно радовались, когда слуги вносили лампы и рас- станляли их повсюду, а они были похожи на выпуклые звез­ды, такие добрые и яркие. Несмотря на то, что все ставни плотно закрывали, на свет все равно слеталась мошкара, ус­траивавшая свои замысловатые танцы над матерчатыми аба­журами или вокруг закопченного стекла лампы.

Пили горячий чай, и он, словно кипучий собеседник, звал к размышлениям. Каждый в такие минуты мог меч­тать о чем угодно, призывать в своем воображении всех мыслимых химер! Великая княгиня Ольга и ее сестра Та­тьяна, конечно, вспоминали очаровательных принцев, ко­торые их соблазняют на своих турнирах, или о манерных танцах, о которых столько говорили, но их не видели, так как жили они уединенно в Царском Селе, вдали от светской суеты...

Николай любил читать, прежде всего русских авторов. Он страстно любил Чехова и передал свое влечение жене. Алек­сандре тоже нравился замечательный стиль писателя. Од­нажды она сделала весьма любопытное суждение:

— Ники, почему все мы так любим Чехова? Не потому ли, что он напоминает нам осень? Может, наша молодость уже прошла?

Царь растерялся и не смог сразу ответить на ее вопрос. Он только с нежностью смотрел на нее. Она продолжала:

— Может, совершенная любовь — спутница одиночества и тишины?

Спать ложились рано, и все обитатели этого особняка засыпали в тиши лесов, и вместе с ними засыпали звери и птицы.

Однажды утром Алексей закапризничал, потребовал, чтобы и его взяли на прогулку верхом, вместе с отцом и сес­трами. На веранде, где все пили утренний чай с булочками, намазанными маслом, с ломтиками сыра, которых каждый брал столько, сколько хотел, члены семьи приступили к об­суждению своей программы на день.

На глазах цесаревича выступили слезы. Он видел, что отец колебался, не знал, отказать ему или нет в таком большом удовольствии, — покататься верхом вместе со взрослыми, но суровый взгляд царицы стал явным запретом, и теперь ребен­ку приходилось расставаться со своей светлой мечтой.

— Мое дорогое дитя, — мягко сказала она. — Разве ты не хочешь составить мне компанию, погулять со мной возле пруда? Я расскажу тебе одну интересную историю про кня­зя Игоря...

Алешу, тем не менее, такое предложение мамочки заин­тересовало. Он хотел было надуть губы. Но теперь ему рас­хотелось. Он очень любил свою мамочку, он знал, что она и без того много страдает, для чего ее еще огорчать?

Он согласился и утешился. Погода была прекрасной, без­ветренной.

А всадники тем временем готовились к выездке, кото­рой так завидовал ребенок. Он долго, стоя на крыльце, про­вожал их взглядом. Но из дома уже вышли матрос Нагор­ный, мама, госпожа Вырубова, две горничные, один слуга- провожатый и пошли по аллее по направлению к полянке и пруду. Алеша подумал, что хорошая погода позволит ему покататься на лодке, а эта лодочная станция такая краси­вая, — она находится среди розовых кустов, а стрекозы, водяные лилии, маленькие разноцветные рыбки имели там свой двор, который был куда менее скучным, чем двор его отца.

Александра расположилась поближе к воде, у самого ее края. Лодка неподалеку, привязанная канатом к дереву, ожидала великого мореплавателя.

Он быстро подбежал к ней, так ему хотелось поскорее очутиться на водной глади, прыгнул на нее, но оступился и ударился об уключину внутренней поверхностью бедра пра­вой ноги. Александра тут же вскочила со своего лесного ложа. Закричала:

— Наташа, Тила, Нагорный, да поскорее вы, маленький упал...

Бравый матрос с удочкой в руках шел к тихому месту, чтобы порыбачить. Он оглянулся на крик царицы. Сразу сообразив в чем дело, помчался к ребенку, который сидел в высокой траве и плакал.

Его подняли, отнесли в дом. Доктор Боткин немедленно осмотрел мальчика. Поначалу ему показалось, что ничего серьезного нет, — больно будет, конечно, совершенно ясно.

Чуть ниже паха у ребенка появилась небольшая припух­лость. Нужно его уложить в постель.

Александра, сердце которой бешено колотилось в груди, внимательно следила за каждым жестом доктора, за каждым покачиванием его головы.

— Ну что, доктор? Это серьезно?

— Успокойтесь, Ваше величество. Пока это небольшая болячка. Ничего серьезного. Но все же пусть полежит двое суток в постели, покуда не рассосется эта припухлость.

Конец недели ознаменовался хорошей вестью, — состо­яние здоровья цесаревича не вызывало у медиков никакого беспокойства. У него ничего не болело, и бедро снова стало таким, как прежде, нормальной формы. Теперь мальчик мог подняться, мог ходить, играть, как и прежде.

Обрадованные члены семьи готовились к переезду в дру­гой охотничий домик, еще более изолированный, располо­женный веще большей первозданной глуши, — это был ста­ринный охотничий домик польских королей — Спала.

До места назначения нужно было долго ехать по песча­ной дороге, покуда среди лесных делянок перед глазами не появлялось это лесное жилище, похожее на дом дриады, лесной нимфы, или, если подойти более прозаично, на избу лесника.

Домик был похож и на сельскую корчму, затерявшуюся в густых лесах. Этот домик был целиком деревянным. Комнат в нем было очень много, но все были очень маленькие, слов­но монастырские кельи. Коридоры были такими узкими, что широкоплеч ие охотники с трудом могли в нем разойтись при встрече. Одному из них приходилось прижиматься к стене.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});