Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Не следуя придворному церемониалу, не пятясь задом к дверям, как это делают разукрашенные лакеи или тучные, тяжело дышащие чиновники, Распутин вышел из малого салона царицы. Когда за ним закрылась дверь, царица опу­стилась в свое глубокое кресло. Будь проклято это высшее общество столицы, — оно заставило ее расстаться с един­ственным человеком, одно присутствие которого рядом с ее больным ребенком внушало ей только уверенность.

* * *

Столыпин желал только одного, — верой и правдой слу­жить царю и выхаживать больную Россию, Россию, пора­женную болезнью раскола. Тот факт, что «старец» был выс­лан из столицы по его приказу, только подтверждал недоста­ток надежной информации на стыке администрации и службы разведки. Нужно ли было наживать этому прекрас­ному человеку, видному государственному деятелю, врага в лице Александры? Она так и не могла понять, по какой та­кой веской причине премьер осмелился лишить ее един­ственной поддержки, помощи, необходимой при опасных приступах болезни сына?

Все эти добрые намерения, в своей слепой цепкости, по­рой бывают куда опаснее ядовитых стрел врагов. Достаточ­но ли времени он посвятил рассмотрению дела Распутина, провел ли личное расследование всей его подноготной? Ведь ему приходилось читать столько докладов полиции, столько донесений от различных лиц далеко не безупречной репу­тации и в то же время вести гигантскую работу по социаль­ному и финансовому оздоровлению страны.

Начиная с марта месяца 1911 года, этому великому дея­телю пришлось столкнуться с новыми осложнениями. Со­вет министров выступил против законов, которые должны были быть представлены для голосования в Думе.

Он уже устал от бесконечной борьбы со своими коллега­ми и все больше убеждался в том, что несмотря на все его усердие, императорская чета не встанет на его защиту, на­против, царь под влиянием царицы уже стал проявлять оп­ределенную враждебность против него, Столыпина, и от всего этого он все чаше впадал в уныние. Он искал, правда, напрасно, кто это оказал ему медвежью услугу перед царем, хотя он напряженно работал, работал изо дня вдень, и ему становилось все тяжелее, хотя и положительные результаты были налицо.

В такой вот напряженной обстановке сомнений, выража­емых как самим премьером, так и государем с государыней, проходило это жаркое лето.

В конце августа императорская чета и весь двор с боль­шой помпой отправились в Киев на открытие там памятни­ка императору Александру II. Столыпин сопровождал Ни­колая II. Обстановка тем временем накалялась: активизиро­вались различного рода революционеры, против которых он не прекращал ожесточенной борьбы, волновались различ­ные партии; одни видели в нем надежду капиталистическо­го общества на процветание страны, другие сурово осужда­ли его за крутые репрессии за мошенничество, взяточниче­ство, злоупотребления властью.

Первого сентября, во время вечернего спектакля в Киев­ском оперном театре, во время антракта, к сидевшему в пер­вом ряду, перед оркестровой ямой, Столыпину подошел какой-то молодой человек в черном смокинге, и, вытащив из кармана револьвер, дважды выстрелил в премьера.

Через несколько дней он умер от полученных ран. Стало известно, что его убийцей оказался эсер-террорист Дмитрий Богров, который действовал от имени своей революционной группы, вынесшей премьеру смертный приговор.

В это время было много разговоров по поводу «черной» неблагодарности Александры и Николая. Члены правитель­ства, высшие церковные иерархи подвергались резкой кри­тике в печати за их «холодное равнодушие» к убийству пре­мьера.

Но все это не соответствовало действительности. Несмот­ря на требования секретных служб как можно скорее вы­ехать из Киева, царьпродолжил свое пребывание в этом свя­том городе. 3 сентября он приехал в больницу к несчастно­му пострадавшему, где врачи делали все, чтобы его спасти. Но жена Столыпина не пустила царя к нему, в палату мужа. 6 сентября Николай возглавил панихиду по усопшему.

Сразу после убийства, еще ночью, на место Столыпина был назначен новый премьер — Коковцов, который мудро предотвратил еще одно несчастье: убийца Богров был по национальности евреем, и православное население Киева готовило свою месть — еврейский погром. Предвидя это, Коковцов действовал быстро и решительно, — в город были вызваны дополнительно три полка солдат, которые должны были принять меры, если начнутся беспорядки. Царская семья следовала составленной для нее программе: после короткого пребывания в Киеве императорская чета и вся свита выехали в Крым, чтобы отдохнуть несколько недель в своем Ливадийском дворце.

* * *

Золотая осень предоставляла обитателям Ливадийского дворца прекрасную возможность как следует отдохнуть. В начале октября туда приехал и новый председатель Совета министров В. Коковцов. Александра в это время страдала от ишиаса и могла стоять не более нескольких минут.

Ей хотелось поговорить с премьером.

Несомненно, ей нужно было прояснить свою позицию по отношению к несчастному Столыпину, которому, как пола­гали, она стала врагом из-за удаления из столицы по его при­казу Распутина. Она говорила премьер-министру:

— Поверьте мне, никак нельзя обижать тех, кого уже нет с нами. Я твердо убеждена, что каждый человек должен за­ниматься своим делом, тем, что поручила ему его Судьба; как мне кажется, вы сильно преувеличиваете личность Столы­пина. Он выполнил свой долг. Очередь — за вами. Я никог­да не одобряла мер, принятых им против нашего дорогого друга Григория. Он поддался давлению со стороны клана, восставшего против единственного человека, способного спасти моего сына.

Не следует продолжать его политику. У вас должна быть своя, собственная. Все эти различные партии, которые гры­зутся между собой, ничто перед могуществом царя. Так что целиком доверяйте ему. Столыпин умер, вы заняли его мес­то. Вы должны служить России, а не низменным устремле­ниям нашего окружения.

Александра знала, что, испытывая такую ненависть к это­му монаху-бродяге, ее враги преследуют ее саму, лишая ее той мистической поддержки, на которую она так полагалась.

Объявленная царским Манифестом свобода прессы, от­мена цензуры позволяли газетам публиковать самые отвра­тительные и самые неправдоподобные статьи о разнуздан­ном поведении Распутина и о его интимных связях с домом царицы.

Ежедневная газета «Голос Москвы» даже осмелилась опубликовать апокрифические письма царицы, — эти пись­ма были целиком сфабрикованы монахом Илиодором, и они, конечно, вызывали весьма достойные сожаления злоб­ные комментарии. Царь был вынужден вмешаться в это дело и запретил прессе даже упоминать имя Распутина. Но хозя­ева крупных газет, любители шантажа с помощью прессы, только посмеивались над таким запретом. Они без звука платили большие штрафы за неисполнение царского указа, и поток клеветы и лжи вновь стал заливать страницы пери- одических изданий, который обеспечивал им солидный коммерческий успех.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});