Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Во время отпуска, когда императорская чета находилась в Дармштадте, княгиня Орбелиани, которая сопровождала ее, вдруг серьезно заболела.

Тогда Александра и осознала, какую глубокую дружбу питала она к своей фрейлине. Болезнь Сони не на шутку ее встревожила, она заботливо ухаживала за ней, сидела подо­лгу у ее изголовья и решительно отказывалась принимать участие вместе с другими приглашенными в вечеринках и прочих развлечениях, предусмотренных программой пребы­вания.

Княгиня Орбелиани, чья придворная карьера, по суще­ству, только начиналась, была обречена. Болезнь позвоноч­ника приковывала ее навечно к постели.

Медики были вынуждены сказать императрице правду, — ее протеже не сможет вести нормальную жизнь.

Она прожила еще девять лет, и все эти долгие годы испы­таний Александра делала все, что могла, чтобы облегчить страдания этой молодой девушки, всячески утешала ее, умо­ляла не терять надежду, не отчаиваться, набираться муже­ства и жить, жить!

Когда она убедилась, что, вне всякого сомнения, смерть скоро наступит, она стала приобщать неизлечимо больную подругу к мысли об утешении в вере, об уповании на Госпо- да. Как только начинался очередной приступ болезни, им­ператрица оказывалась непременно рядом со страдалицей, и такое порой случалось по несколько раз за день. Она по­требовала сконструировать для нее инвалидную коляску и специальные ортопедические протезы, чтобы она могла при случае принимать участие в жизни двора.

А ее биографы, тем не менее, беззастенчиво утверждают, что императрица была воплощением безразличия, холодной как лед...

Не вызывает сомнения, что это была настоящая дружба, дружба высшей духовной пробы, которая была прервана смертью. Нужно подчеркнуть, что Александра высоко цени­ла дружбу, хотела создать вокруг себя кружок друзей по сво­ему выбору, которые имели бы если и не самые высокие ус** тремления, то хотя бы не столь приземленные, как у ее обыч­ного окружения.

И вот, когда место освободилось, его тут же заняла Анна Вырубова (урожденная Танеева), которая стала просто не­заменимой для царицы.

Мы не станем здесь защищать эту несчастную, добрую, искреннюю особу от обвинений тех, кто ревновали ее к ца­рице, с которой она поддерживала очень близкие отноше­ния. До трагического конца династии, она проявляла к ней самые уважительные чувства и не раз пыталась спасти всех этих мучеников во время пленения тех в Тобольске, а потом и в Екатеринбурге.

Анна Вырубова не имела никакого отношения к пригла­шению Распутина в царский дворец. Его туда привела вели­кая княгиня Милица, которая тем самым хотела оказать помощь пришедшей в отчаяние императрице. Ее предан­ность «старцу», как и безоговорочная преданность госуда­рю и государыне, не могут не вызывать у нас симпатий. Го­ворят, что она была не очень умной и не обладала никаким шармом! Ну как можно принимать на веру такие высказы­вания, если и во всех прочих, имевших отношение к ней, нет ни капли объективности?

...И вот когда, наконец, Александра, ободренная обеща­ниями отца Григория, познала определенный покой семей­ного очага, санкт-петербургские языки еще больше развя­зались, стали раздаваться грязные догадки, появились пред­положения о сексуальных извращениях. Эту несчастную женщину даже обвиняли в преступной любовной связи с Ан­ной, ее подругой. Говорили, что якобы и сам император был в нее влюблен...

...Куда же приведет дорожка общество, которое в своей роскоши, увешанное драгоценностями со своими лакеями, склоняющимися перед ним в три погибели, не удовлетво­ренное до конца жестокой своей эксплуатацией народа, позволяющее себе любые дорогостоящие капризы за счет бедняков, развлекалось бедами своей государыни и пыта­лось очернить эту чистую царицу, несущую свой тяжкий материнский крест? Все это, видимо, делалось для того, что­бы самому подняться из грязи... той самой золоченой грязи, которую освещали яркие огни их прекрасных салонов, и при этом свете была так хорошо видна вся ложь их притворных, якобы изысканных манер.

Кто же в таком случае подготовил русскую трагедию уже разложившегося до Николая II режима, если не это высшее общество, представители которого имели трусливую наглость приписывать все свои пороки невинным самодержцам?

XX.

Распутин жил в самом центре столицы, и поэтому мож­но было легко его найти, чтобы при необходимости, при но­вом приступе болезни цесаревича, немедленно вызвать его в Царское Село.

Очень скоро «старец» оказался в самом центре внима­ния общества, о чем он даже и сам не подозревал, и к нему поступали приглашения в самые аристократические сало­ны. В городе только и было разговоров о его чудесных ис­целениях и его странном и могучем благочестии, которое никак не укладывалось в рамки церковных уложений.

Он упивался своей силой, этот, несомненно, большой мистик с грубой душой, и его наивность была сродни легко объяснимому тщеславию. Он жил своей глубокой сокровен­ной религиозной жизнью, погруженный в молитвы, чтил всех святых в святцах и прежде всего, конечно, Бога — Отца. Его л и вина в том, что его религиозный высокого нацдла пыл вызывал у него похоть примитивного мужика? Он искрен­не желал быть аскетом, вести простую, строгую и суровую жизнь, избегать всех соблазнов грешной плоти...

Но повседневная его жизнь призывала к другому, совер­шенно противоположному, отдающие мишурой, показуш­ные предложения, весьма сомнительное усердие многих были любы его сердцу, они волновали его щедрую от при­роды жадную до любви натуру.

Самые известные дамы из высшего общества наперебой оспаривали друг у друга право пригласить его в свой салон или получить от него столь желанное приглашение на его знаменитые чаепития, на которые по несколько раз на не­деле приходили самые выдающиеся адепты.

Чего только не говорили о его влиянии на политику Рос­сии! Но он как раз от этого отказывался. Ни одна из суще­ствующих партий не вызывала у него доверия. К тому же этот «старец» им мешал. На самом деле все эти революционеры, которые повсюду верещали о своем намерении все уничто­жить, разорить, что могли они дать позитивного для мужи­ка, чем улучшить его благосостояние? Григорий Ефимович гордился тем, что он — простой мужик, и старался оградить себя от различных компрометирующих его восхвалений. Д ля него, как и для любого русского крестьянина, важнее всего Бог и царь. А теперь его принимали в императорском двор­це как какого-то князя... К тому же он полюбил, как родно­го сына, этого больного ребенка, цесаревича, который смот­рел на него своими умоляющими о помощи глазками. Он теперь вел борьбу со смертью, которая грозилась забрать с собой мальчика. И с этой целью он удваивал свои силы, свое могущество.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});