Возвращение в Оксфорд - Дороти Сэйерс

— Отлично! — сказала Гарриет. — Я уже придумала, как потратить выигрыш. Кстати, мисс Гильярд, а как там наша приятельница мисс Каттермол?

Казалось, вся профессорская замерла, ожидая ответа. Мисс Гильярд коротко ответила, что спасибо, мисс Каттермол подтянулась до того уровня, какой ей вообще доступен, и, насколько мисс Гильярд поняла с ее собственных слов, все это благодаря доброму совету мисс Вэйн. Она добавила, что очень любезно со стороны Гарриет интересоваться студентками-историками — у нее ведь столько своих дел. Гарриет ответила что-то расплывчатое, и ей показалось, что вся профессорская облегченно выдохнула.

В тот же день, когда Гарриет гребла на скифе с деканом, она, к своему удивлению, увидела плоскодонку, в которой сидели мистер Помфрет и мисс Каттермол. До того она уже получила от мистера Помфрета «покаянное письмо» и теперь весело помахала ему рукой в знак примирения. Если бы Гарриет знала, что мистера Помфрета и мисс Каттермол объединила преданность ей, она могла бы порассуждать о том, что творит с отвергнутыми влюбленными возможность излить кому-либо душу, но мысль эта не пришла ей в голову. Она все гадала, что же, собственно, произошло в то утро в «Митре», затем стала вспоминать прогулку в Ботаническом саду — пока декан довольно строго ей не выговорила, что она гребет лениво и неритмично.

Вспышку спровоцировала мисс Шоу — хотя и совершенно невольно.

— Какой красивый шарф, — сказала она мисс Гильярд.

Доны, как обычно, собрались у дверей профессорской, чтобы идти в трапезную. Вечер был промозглый, и плотный шелковый шарф как нельзя лучше дополнял вечернее платье.

— Да, — согласилась мисс Гильярд. — К сожалению, он не мой. Кто-то по рассеянности оставил его в профессорском саду, а я подобрала. Я принесла его, чтобы его опознали, но не против и надеть сегодня вечером.

— Не представляю, чей это может быть, — сказала мисс Лидгейт, восхищенно потрогав шарф. — Больше похож на мужской, — добавила она.

Гарриет, которая не очень-то вслушивалась в разговор, вдруг сообразила:

— Боже, это ведь мой. Точнее, Питера. А я-то ломала голову, где его забыла.

Этим самым шарфом Питер душил ее в ту пятницу, а потом она случайно забрала его вместе с шахматами и ошейником. Мисс Гильярд залилась краской и стащила его с шеи, словно ей стало нечем дышать.

— Прошу прощения, мисс Вэйн. — Она протянула шарф Гарриет.

— Ничего. Мне он пока не нужен. Но я рада, что выяснила, где он, — неловко было бы его потерять.

— Возьмите, пожалуйста, это ваше, — настаивала мисс Гильярд.

На Гарриет уже был шарф.

— Спасибо, — сказала она. — Но вы уверены, что вы не?..

— Уверена, — отрезала мисс Гильярд, со злостью бросив шарф на ступеньки.

— Боже мой! — проговорила декан, поднимая его. — Такой красивый, а никому не нужен. Ну так я возьму. Вечер самый что ни на есть пакостный — не понимаю, зачем мы все стоим на улице.

Она ловко обмотала шарфом шею. К счастью, тут пришла ректор, и все отправились на ужин.

После ужина Гарриет еще час помогала мисс Лидгейт выправлять гранки — близился день, когда их можно будет наконец отослать в набор — и без четверти десять отправилась к себе в Тюдоровское здание. Уже на ступеньках она встретила мисс Гильярд.

— Вы меня искали? — спросила Гарриет не слишком дружелюбно.

— Нет, — ответила мисс Гильярд. — Конечно нет. Не искала. — Говорила она торопливо, а во взгляде ее Гарриет почудилось что-то хитрое и злобное, но было на редкость темно для середины мая, и разглядеть не удавалось.

— О, — сказала Гарриет, — я просто подумала, вдруг…

— Нет, — отрезала мисс Гильярд. И когда Гарриет уже прошла, вдруг вернулась и выпалила, будто бы слова сами из нее вырвались: — Собираетесь работать, черпая вдохновение в ваших прекрасных шахматах?

— Ну, пожалуй, — рассмеялась Гарриет.

— Что ж, приятного вам вечера, — сказала мисс Гильярд.

Гарриет поднялась по лестнице и открыла дверь своей комнаты.

Витрина была разбита вдребезги, пол усеян осколками стекла и растоптанными обломками белой и красной слоновой кости.

Минут на пять Гарриет застыла в той бессловесной ярости, которую невозможно ни выразить, ни обуздать. Если бы она могла о чем-то думать, то в эти пять минут вполне поняла бы чувства и поступки полтергейста. Если бы можно было размазать кого-нибудь по стенке или придушить, она бы так и сделала — и вздохнула бы с облегчением. К счастью, первый опустошительный приступ прошел, и Гарриет облегчила душу ругательствами. Когда она смогла говорить членораздельно, то заперла комнату и спустилась вниз — позвонить Питеру.

Даже теперь говорила она так путано, что Питер не сразу ее понял. Когда же понял, то проявил уму непостижимое бесчувствие: всего лишь спросил, не трогала ли она осколки и не говорила ли кому-нибудь. Когда она заверила, что никому, он бодро сообщил, что придет через несколько минут.

Гарриет вышла на улицу и принялась в ярости мерить шагами Новый двор, пока не услышала, как он звонит — калитка была заперта, — и только последние крохи самообладания удержали ее от того, чтобы броситься к Питеру и излить свое негодование прямо в присутствии Паджетта. Но она осталась на месте — и лишь потом дала себе волю:

— Питер… Питер!

— Что ж, — сказал он, — это обнадеживает. Я уже боялся, что она прекратила все свои выходки.

— Но мои шахматы! Так бы ее и убила.

— Дорогая моя, ужасно, что пострадали ваши шахматы. Но рассудите здраво. На месте шахмат могли быть вы.

— Лучше б это была я. Я бы дала сдачи.

— Прямо фурия. Пойдемте осмотрим следы разрушения.

— Питер, это жутко. Настоящая бойня. И вправду дрожь берет — она с такой силой их била.

Войдя в комнату, Питер нахмурился.

— Да, — признал он, опустившись на колени посреди осколков. — Слепая, звериная ненависть. Не просто разбить фигурки — нет, стереть в порошок. Вот здесь поработал каблук, а заодно и кочерга — видите следы на ковре? Гарриет, она вас ненавидит. Я этого не понимал. Думал, она вас только боится. Так, не остался ли еще кто-нибудь из дома Саулова?..[285] Смотрите-ка, один бедный воин за ведерком с углем — все, что уцелело от могучей армии.

Он с улыбкой поднял одинокую красную пешку, затем вдруг вскочил на ноги.

— Девочка моя, не плачьте. Черт возьми, это же такая ерунда.

— Я их любила, — сказала Гарриет, — вы мне их подарили.

Он покачал головой:

— Как жаль. Если б было: «Вы мне их подарили, и я их любила», — все в порядке. Но «я их любила, вы мне их подарили» — это невосполнимая утрата. Тут и пятьдесят тысяч яиц птицы Рух не помогут. «Девы больше нет — нет и меня, нет ее, нет ее, что же мне делать?»[286] Но зачем плакать, облокотившись на комод, когда к вашим услугам мое плечо?

— Простите меня. Я идиотка.

— Я говорил вам, что нет дьявола коварней, чем любовь, и так далее. Тридцать две фигурки запекли в пирог. Величайшие короли и прекраснейшие королевы этого мира подобны лишь клумбе…[287]

— Бедные. Не уберегла я их…

— Ну что за глупости, — пробормотал он, уткнувшись губами ей в волосы. — Не говорите о них так нежно, а то я тоже начну молоть чушь. Послушайте. Когда это произошло?

— Между ужином и девятью сорока пятью.

— Все ли пришли на ужин? Это дело не тихое. После ужина в здании могли быть студентки, которые, возможно, услышали бы звон стекла и заметили, если бы по коридорам ходил кто-то подозрительный.

— Студентки могли быть здесь и во время ужина — они часто едят в комнате, варят себе яйцо. И — боже! — я ведь встретила кое-кого подозрительного… и она упомянула мои шахматы. И вчера вечером все вокруг них суетилась.

— Кто?

— Мисс Гильярд.

— Опять!

Пока Гарриет рассказывала ему о встрече с мисс Гильярд, он тревожно расхаживал по комнате, с безукоризненной ловкостью кота обходя осколки стекла и кости, наконец подошел к окну и застыл спиной к собеседнице. Приведя Питера в комнату, Гарриет задернула шторы, и теперь он озабоченно на них уставился.

— Черт! — сказал он. — Это дьявольски все осложняет. — Он все еще держал в руках красную пешку и, подойдя к камину, поставил ее на каминную полку — точно посередине.

— Да. Полагаю, придется выяснить…

В дверь постучали. Гарриет открыла.

— Простите, мадам, Паджетт послал меня в профессорскую узнать, не там ли лорд Питер Уимзи, может быть, вы знаете…

— Он здесь, Энни. Питер, это к вам.

— Да? — сказал Питер, подходя к двери.

— Вам позвонили из «Митры», сэр, говорят, из министерства иностранных дел пришла депеша и не могли бы вы перезвонить как можно скорее.

— Что? Боже, ну что там у них стряслось? Хорошо, спасибо, Энни. Погодите-ка. Это ведь вы видели ту… гм… особу, которая устраивала фокусы в аудитории?