Евреи России. Времена и события. История евреев российской империи. - Феликс Кандель

Писатель Н. Лесков (из рассказа "Владычный суд"): "Закон дозволял приводить в рекруты детей не моложе двенадцатилетнего возраста, но ”по наружному виду” и ”на основании присяжных изысканий” принимали детей и гораздо моложе… Существовало убеждение, что маленькие дети скорее обвыкались и легче крестились… Какими душу раздирающими ужасами всё это сопровождалось, об этом не дай Бог и вспомнить!.. Подавляло сознание полнейшего бессилия помочь этому ужаснейшему горю целой толпы завывавших у стен палаты матерей и рвавших свои пейсы отцов".

"Льются по улицам потоки слез‚ – сказано в народной песне‚ – льются потоки детской крови. Младенцев отрывают от хедера и одевают в солдатские шинели... Горе‚ о горе!"

3

Год за годом власти вводили новые ужесточения при наборе евреев в армию. Если община не могла поставить требуемого количества рекрутов‚ то взамен каждого недостающего – в виде наказания – брали троих сверх нормы. Если кто-либо убегал от призыва‚ вместо него забирали двух других‚ а пойманного секли розгами и сдавали в рекруты без зачета общине. Нередко случалось так, что за кагалом оставалась денежная недоимка по уплате налогов‚ и за каждые две тысячи рублей долга сдавали в армию по одному взрослому рекруту. При этом долг не погашался‚ и если на следующий год община его не выплачивала‚ то снова брали рекрута за те же самые две тысячи рублей.

Политика властей вела к тому‚ что нищие общины не могли поставить нужного количества призывников‚ и рекрутские недоимки увеличивались из года в год. Доходило до того‚ что хватали без разбора маленьких детей‚ а вместо недостающих рекрутов – в виде наказания – брали отцов семейств и ответственных за призыв. Когда в Бердичеве накопилось 45 недоимочных рекрутов‚ которых община не в состоянии была представить‚ власти потребовали взамен 135 штрафных призывников. Солдаты окружили город‚ проводили облавы и обыски; число задержанных было так велико‚ что пришлось разместить их не только в тюрьме и в полицейских участках‚ но даже в католическом монастыре и в частных домах.

Шесть недель Бердичев был на осадном положении‚ повсюду шныряли солдаты и полицейские‚ над городом стоял стон и плач‚ и наконец власти захватили добычу – 80 детей и 11 взрослых. Не забудем‚ что забирали не на год, не на два‚ а на 25 лет‚ то есть практически – навсегда. "До конца пятидесятых годов из всех сданных солдат никто назад не вернулся. Неудивительно‚ что евреи считали каждого рекрута погибшим существом и оплакивали‚ как умершего".

Писатель О. Рабинович, из "Очерков прошлого": "Как овец‚ гнали в синагогу; гнали и стариков‚ и молодых‚ и женщин‚ и детей‚ гнали прикладами... Люди бегали по всем направлениям‚ как испуганное стадо; солдаты гнались за ними; ужас был на всех улицах. Все разбежались‚ кто куда мог‚ прятались в подвалах и на чердаках… Но число нахватанных на улицах рекрутов еще далеко не достигло желанной цифры... Ночью ворвались в дома‚ и из домов‚ из постелей вытаскивали людей; кричи себе сколько хочешь: ”я стар или я одиночка и совсем на очереди не могу стоять” и тому подобное – на всё это не обращали никакого внимания: кандалы и лоб! (Брили) лоб в одно мгновение ока..."

С 1853 года началось самое ужасное. Особыми временными правилами разрешили "обществам и евреям представлять за себя в рекруты беспаспортных своих единоверцев" даже из других общин. Так появилась возможность сдать в армию чужих – "пойманников"‚ и руководители кагалов стали нанимать "хаперов" – "ловцов", "ловчиков"‚ "хапунов"‚ чтобы самим не попасть в армию за невыполнение нормы. Началась настоящая охота за людьми. "Хапуны" похищали паспорт у зазевавшегося или отнимали его силой, и "беспаспортного" отводили в воинское присутствие. Задерживали человека с паспортом‚ срок которого заканчивался‚ держали взаперти до истечения этого срока‚ а затем‚ как бродягу‚ сдавали в солдаты. Ловили учащихся казенных еврейских училищ‚ у которых была отсрочка на время учебы; ловили и евреев из сельскохозяйственных колоний‚ которых вообще не брали в армию. "Ужас охватил всех‚ и бедных‚ и богатых‚ и купцов‚ и ремесленников‚ ученых и простолюдинов. Пощады не было никому".

Ненависть к "хапунам" была всеобщей; их боялись‚ ими пугали детей. Все жили в страхе за себя и за своих сыновей‚ опасались выезжать из города или местечка‚ остерегались выпускать детей на улицу‚ чтобы уберечь ребенка от николаевской казармы с ее жестокой дисциплиной и суровыми наказаниями. Общество раскололось. Людей поставили в невыносимые условия‚ а потому каждый был за себя и все против всех. Страх за собственных детей вытеснял чувство справедливости и сострадания к другим. Да и кто бы согласился отдать навсегда малолетнего ребенка и не попытался разными способами сохранить его?

Одни продавали всё‚ что у них было‚ чтобы заплатить необходимую подать и вступить в купеческое сословие‚ освобождавшее их детей от призыва. Другие разорялись, нанимая "охотников" из евреев взамен своих сыновей. Подделывали документы‚ убегали с детьми за границу‚ прятали их в бочках‚ под стогами сена‚ в пещерах‚ зашивали в перины. "Пришел указ о еврейских солдатах‚ – сказано в песне‚ – и мы разбежались по глухим местам. Бежали мы по лесам‚ забирались в глубокие ямы‚ – горе‚ о горе!.."

Бывало и так‚ что детей ослепляли на один глаз, калечили разными способами. "В местечке появился какой-то еврей‚ – рассказывал пострадавший‚ которому было тогда шесть лет‚ – и за сравнительно небольшое вознаграждение брался отрубать большой палец правой руки... Была лютая зима‚ и мою руку положили в корыто с ледяной водой… Рука была настолько заморожена‚ что я перестал ее чувствовать. Ловким ударом ножа мой палец почти безболезненно отделили от руки‚ подобную операцию провели над ста с лишком мальчиками".

В то время появились "мосеры" – доносчики среди евреев‚ которые за деньги или из мести сообщали властям о тех‚ кто не был записан в книгах кагала и как бы не существовал для призыва. Доносчиков презирала вся община, и если при упоминании покойного непременно добавляли: "зихроно ле-брахо" – "благословенной памяти", об умершем "мосере" могли сказать: "зихроно ле-срохо" – "зловонной памяти". Доносчиков избивали‚ порой убивали‚ тогда начинались допросы и военный суд с его суровыми приговорами. Так случилось в местечке Дунаевцы Подольской губернии‚ где укрывали от призыва способных учеников иешив. "Мосеры" Оксман и Шварцман шантажировали кагальные власти и требовали денег‚ угрожая выдать учеников губернским властям. И тогда еврейский суд во главе с раввином Михелем принял решение казнить доносчиков, – на это вроде бы получили согласие цадика рабби Исраэля из Ружина.

Одного из доносчиков убили, труп сожгли в бане‚ а другой пытался убежать в город, сообщить обо всем властям‚ но его нагнали и тоже убили. Ружинский цадик просидел в тюрьме более двух лет и был выпущен из-за недостатка улик; после этого он покинул Россию и обосновался в Австрии, в буковинском местечке Садагора, которое стало центром его хасидов. Арестованного раввина Михеля евреи отбили у конвоя по дороге в тюрьму‚ он бежал за границу, а на скамью подсудимых попали 80 человек. Военный суд приговорил главных виновников к каторжным работам в Сибири, а многих подсудимых – "к наказанию шпицрутенами сквозь строй через пятьсот человек" по два‚ три, даже по четыре раза. На приговоре суда Николай I начертал резолюцию: "Быть по сему". Около тридцати человек не выдержали наказания‚ умерли на плацу‚ память об этих мучениках сохранялась в Подолии многие годы.

При наборе в рекруты страшнее всех была участь детей‚ порой восьми, даже семи лет. Родители расставались с ними навсегда и бежали вслед за этапом‚ чтобы в последний раз взглянуть на своего ребенка. "В городе Чигирине‚ – сообщал чиновник‚ – привезен был мальчик лет девяти или десяти‚ полненький‚ розовый‚ очень красивый. Когда мать узнала‚ что он принят‚ то опрометью побежала к реке и бросилась в прорубь". Этих детей‚ оторванных навсегда от родительского дома‚ отправляли обыкновенно в отдаленные губернии – Пермскую‚ Вятскую‚ Казанскую‚ где не было еврейского населения. Путешествие до Сибири длилось месяцами‚ и мученичество детей на долгих этапных переходах‚ а затем в солдатских казармах‚ даже в еврейской‚ богатой трагедиями истории занимает особое место. Дети страдали в дороге от лихорадки. Их заедали вши. Тела покрывались коростой, кожа зудела от чесотки. Они были изнурены и испуганы; по ночам дети плакали‚ звали маму‚ а солдаты даже при желании не могли помочь‚ потому что не понимали их языка.

"Мы промокли до костей‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – а сушиться было негде; на нас всё прело‚ нас одолевали насекомые; белье мыть было нам не под силу‚ да и мыла не давали; от усталости мы засыпали под лавками‚ на мокром полу‚ так крепко‚ что наутро нельзя было нас добудиться; среди нас развились лихорадки‚ простуды‚ и в каждом городе мы оставляли по нескольку товарищей в госпиталях..." В 1835 году в Витебскую школу кантонистов прибыли 198 детей; 187 из них страдали чесоткой, паршой и коростой из-за антисанитарных условий в пути.