Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

ждать, а сердце, несмотря на принятое лекарство, камнем грохотало о рёбра изнутри.

— Не волнуйся, милая, — сказала госпожа Розгард ласково. — Эллейв жива и даже почти здорова. Сейчас она крепко спит, не стоит её беспокоить.

Онирис вцепилась в её руки, успокоительно согревавшие её трясущиеся пальцы.

— Пожалуйста... Пожалуйста, я должна её увидеть! Я не побеспокою её, если она спит... Но я должна, должна её увидеть!

И она разрыдалась, упав госпоже Розгард на грудь. Та вздохнула:

— Детка... Эллейв ранена. Перевязку ей уже сделали, но для уменьшения боли её крепко напоили. Думаю, тебе не стоит видеть её сейчас, это может сильно взволновать тебя...

— Я ещё сильнее буду волноваться, если не увижу её! — вскричала Онирис со слезами. — Мне плевать, пьяна она или трезва, я просто хочу её увидеть!

— Ну-ну, милая, тише, — приговаривала госпожа Розгард, гладя девушку по щекам и волосам. — Хорошо, пойдём. Посмотришь на неё минутку, и поедем домой. Тебе самой нужно лечь в постель.

Одной рукой заботливо обнимая Онирис за плечи, а другой поддерживая под руку, она повела её в жилище Эллейв. Там царил полумрак, а в постели действительно лежала избранница — бледная, обнажённая по пояс, с обмотанным бинтами туловищем и действительно крепко спящая. Рядом с ней в кресле сидела темноглазая и темнобровая женщина-офицер — вылитая госпожа Аэльгерд в молодые годы. Она поднялась с кресла и вытянулась перед принцессой. Та опять кивнула, разрешая встать вольно. Сердце Онирис согрелось догадкой:

— Госпожа Одгунд?

Та чуть приметно улыбнулась.

— Так точно. А ты, если не ошибаюсь, прекрасная Онирис?

Её тёмные глаза из серьёзных и суровых стали очень тёплыми, глядя на девушку доброжелательно и задумчиво. Мягкий взгляд гладил душу, как ласковая ладонь, добрый и внимательный, и Онирис от него стало хорошо и щемяще-сладко на душе. Должно быть, вот так же сама госпожа Аэльгерд смотрела на Игтрауд, которую любила, как родную дочь... От сильных волнений за Эллейв слёзы были очень близко к глазам, и Онирис, как могла, попыталась подавить всхлип и дрожь губ.

— Не волнуйся, милая Онирис, с Эллейв всё будет хорошо, — ласково коснувшись её руки, сказала Одгунд. — Рана не особенно серьёзная, заживёт быстро и без последствий. Только пытаться будить её не стоит: она довольно много выпила и не проснётся, пожалуй, до утра.

— Ничего, главное — она жива, — прошептала Онирис, прижимая к дрожащим губам пальцы. Устремив умоляющий взгляд на госпожу Розгард, она попросила: — Можно, я останусь с ней? Лечь я могу и на диванчике...

— А госпоже Одгунд придётся всю ночь провести сидя? — резонно заметила та. — Нет, так не годится. Едем домой и ложись в свою постельку, дорогая.

Онирис изо всех сил старалась не расплакаться, не отрывая жадного взгляда от разглаженного сном любимого лица Эллейв, на котором ещё проступал след боли. Хотелось обнять её руками, точно крыльями, окутать собой и баюкать, согревать нежностью...

— Пусть госпожа Одгунд ложится, а я буду спать в кресле, — прошептала она.

— Ни в коем случае, — ласково, но серьёзно ответила Одгунд. И обратилась к принцессе: — Госпожа Розгард, позволь Онирис остаться. Я обещаю, что она ляжет спать с удобством. Всё будет хорошо. Не волнуйся за неё.

Онирис осторожно присела на край постели Эллейв, а Розгард отозвала Одгунд в сторонку и шёпотом сказала:

— Меня беспокоит, как бы Эллейв не арестовали у Онирис на глазах, это будет для неё очень тяжело. Если врачи в больнице доложат куда следует, а стражи порядка допросят того господина, противника Эллейв, то вскоре придут и за ней. У неё это уже второе дисциплинарное нарушение, одна дуэль уже была, если мне память не изменяет. Я, конечно, постараюсь смягчить для неё последствия — авось до разжалования и не дойдёт, но в крепости ей, возможно, опять придётся погостить... Лучше бы Онирис не присутствовать при этом, потому я и хочу забрать её домой.

Тёмные шелковистые брови Одгунд сурово сдвинулись, она озабоченно оглянулась на девушку, которая не сводила полного слёз взгляда с Эллейв.

— Ты права, госпожа Розгард, — также вполголоса ответила она. — Онирис лучше не видеть этого. Я заранее признательна тебе за заботу о судьбе Эллейв. Она не могла поступить иначе: подонок говорил об этой чудесной девочке такие гнусные слова, которых я и повторять не хочу. Он заслужил наказание за свой подлый и грязный язык. Моя б воля — я бы ему и вторую руку отрубила.

— Этот господин оскорбил Онирис? — нахмурилась Розгард.

— Так точно, сударыня. Это отвратительный мерзавец и подлец.

Несколько мгновений принцесса хранила суровое молчание, потом проговорила:

— Я постараюсь добиться, чтобы последствия для Эллейв были самыми мягкими из возможных. Совсем избежать наказания для неё вряд ли удастся, нарушение есть нарушение, закон нужно соблюдать. — И, приблизившись к девушке, она осторожно и ласково опустила руку на её плечо: — Детка... Едем домой. Это приказ. И он не обсуждается.

Та перевела умоляющий, полный слёз взгляд на Одгунд.

— Так будет лучше, дорогая Онирис, — кивнула темноглазая навья-капитан. — За Эллейв не бойся, всё будет хорошо.

Розгард подхватила плачущую девушку на руки и унесла. Спустя минуту она уже сажала её в повозку, в ласковые и заботливые объятия батюшки Тирлейфа.

11. Неприглядная правда, белая птица и аудиенция

Случилось так, как госпожа Розгард и предвидела: врачи, успешно пришившие руку Вунрельфу, сообщили служителям правопорядка о ранении, вероятнее всего полученном во время дуэли, и вскоре те прибыли для допроса. Вунрельф запираться не стал, назвал имя своей противницы, и в девять утра ещё не вполне оправившуюся после ранения Эллейв усадили в чёрную повозку с гербом. Сначала её, разумеется, отвезли в больницу для осмотра врачами. Те сказали, что рана отлично заживает, их помощь не требуется. В ближайшие двенадцать часов Эллейв нужно просто поберечься и не делать резких движений. Повязку они ей сменили и отпустили в крепость.

Очутившись в той же самой камере, что и в прошлый раз, она сняла форменный фрак, легла на койку, закинула руки за голову и рассмеялась. Добродушный здоровяк-охранник, узнавший её, со стуком открыл окошечко в двери камеры и просунул в него клыкасто улыбающуюся физиономию.

— Что, госпожа корком, опять к нам отдыхать? — спросил он весело.

— Здорово, дружище, — ответила она, сделав с койки приветственный