Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

тебе угодно, любезный господин Вунрельф?

Тот многозначительно откашлялся и напыщенно произнёс:

— Я имею честь вызвать тебя на поединок, госпожа корком.

Эллейв вскинула бровь, хмыкнула.

— С какой это стати?

Господин Вунрельф сверкнул глазами и угрожающе отчеканил:

— А с такой, что ты имела наглость оскорбить честь моей дражайшей сестры!

Эллейв сохраняла небрежно-спокойный, даже слегка пренебрежительный вид.

— Какую честь? Что за чушь, сударь? Я не то что оскорблять её, я даже не имела счастья быть знакомой с госпожой Вимгринд до недавнего времени.

Надменно и гневно сверкая глазами, господин Вунрельф процедил:

— Все негодяи так говорят! Конечно, ты всё отрицаешь, но это не делает тебя невиновной. Я не намерен спустить тебе это с рук! — И он снова прочистил горло: — Кхэ-кхм!

— Любезный господин Вунрельф, у меня нет ни времени, ни желания принимать твой вызов, — непроницаемо-холодно ответила Эллейв. — Поскольку за мной нет никакой вины, то и повод к поединку — несуществующий. Начальство за дуэль по головке не погладит, неприятности в виде ареста я себе наживать не намерена. Ступай прочь и не трать попусту ни своего, ни моего времени.

Господин Вунрельф пожевал губами, подумал несколько мгновений, а потом с издёвкой произнёс:

— Ну конечно, на поединки у тебя времени нет. Зато у тебя всегда найдётся время оприходовать хорошенькую белокурую госпожу прямо у себя в каюте... Я слышал, она очень увлекается носителями морских мундиров... Частенько её можно видеть прогуливающейся в порту и разглядывающей пригожих офицеров... Да что там офицеров — даже ладные собой матросы ей улыбочки свои дарят! А с одним весьма солидным коркомом она даже отвар тэи распивала и очень мило беседовала в заведении напротив! Имела ли эта встреча какое-то продолжение — это мне неизвестно, но надо полагать, что-то интересное непременно могло быть, уж очень господин офицер был представительный! Ах, госпожа Онирис, госпожа Онирис! Какая шалунья, право!

С каждым его словом краска сбегала с лица Эллейв. К концу этой наглой оскорбительной речи она, уже смертельно бледная, с яростными ледяными молниями в глазах, поднялась на ноги.

— Замолчи, мерзавец, — негромко, со звоном морозной стали в голосе отчеканила она. — Не смей даже произносить чистое имя моей избранницы своим поганым языком! Меня ты можешь оскорблять и поносить сколько угодно, мне плевать на твой пустой и лживый трёп... Но свои омерзительные слова об Онирис тебе придётся смыть кровью, подонок!

— Отлично, — кивнул господин Вунрельф. — Где и когда я буду иметь честь скрестить с тобой клинки?

— Чести у тебя нет, ты её всю растрепал своим брехливым языком, — проговорила Эллейв беспощадно-презрительно, словно бы сплёвывая слова себе под ноги. — Сегодня в полночь, на Западном мосту.

Западный мост располагался за городской чертой и с обеих сторон был окружён весьма густой рощей. Местечко было живописное и укромное — в самый раз для поединков и для прогулок влюблённых парочек, патрули стражей городского порядка там не так уж часто бывали. Господин Вунрельф, опять демонстративно глянув на часы, гордо удалился, а Эллейв, подрагивая побелевшими ноздрями, опустилась на своё место, наполнила чарку и влила её в себя без закуски.

— Одгунд, ты всё слышала, — сказала она отрывисто и глуховато. — Этот сукин сын гнусно оскорбил Онирис. Я рискую опять оказаться под арестом, но не наказать негодяя не могу. Я прошу тебя сопровождать меня на поединок — на случай, если я буду ранена.

Подобравшаяся и разом посуровевшая Одгунд согласилась без малейших колебаний. Она лишь спросила:

— А что за история с его сестрой?

— Пустое, — поморщилась Эллейв. — Скандал, раздутый из ничего с целью подмочить мою репутацию.

Они расплатились и покинули заведение, чтобы прогуляться и выветрить небольшой хмель из головы. В это время муж хозяйки, стоявший за барной стойкой и натиравший до блеска бокалы салфеткой (особенностью этого местечка было ручное обслуживание, без участия одушевлённого помещения), озабоченно покачал головой и направился в кабинет супруги. Она была занята подсчётом денег и лишь вскинула краткий вопросительный взгляд на него.

— Бедняжечка госпожа Онирис! — воскликнул тот, пересказав жене разговор, которому он стал невольным свидетелем. — Такая милая, такая славная девушка — и такая беспокойная избранница ей досталась! Вечно влипает в какие-то истории... Вот в прошлом году тоже было дело — дралась со своим приятелем, который то ли не так посмотрел на её возлюбленную, то ли сказал что-то, а госпоже коркому не понравилось... Да ещё этот скандал с госпожой Вимгринд... Бедняжечка госпожа Онирис! Может, предупредить её, чтоб она вмешалась и не допустила поединка? Опять ведь госпожу коркома арестуют, как пить дать арестуют! Или, чего худого, убьёт её этот хлыщ с часиками... Камушки-то фальшивые на них, хех! У него как-то раз один камушек вывалился из часов, а я подобрал да к ювелиру отнёс... А тот сказал — фальшивка! Жалко будет, если с госпожой коркомом беда случится... Такое горе будет для госпожи Онирис...

— Ладно, я сама ей записочку черкну чуть позже, — сказала хозяйка, полноватая светловолосая госпожа с довольно грубыми, крупными чертами лица. Когда-то она служила шкипером торгового судна, потом оставила морское дело, обзавелась семьёй и весьма успешно занялась предпринимательством. — Конечно, жаль бедняжку, сердечко у неё пошаливает после озноба горя... Как бы не разволновалась она, сердешная! Ну а что поделать, не стражам же порядка жаловаться, арестуют ведь госпожу коркома... Придётся саму госпожу Онирис беспокоить.

Однако хозяйка, отложив написание записки на потом, увлеклась делами и вспомнила об этом только в одиннадцатом часу вечера. Охнув, она схватила бумагу, перо и застрочила:

«Уважаемая госпожа Онирис! Сегодня в полночь на Западном мосту твоя избранница будет драться с неким господином, братом актрисы госпожи Вимгринд. Сердечно беспокоясь о тебе, извещаю тебя об этом, а ты уж сама предпринимай всё необходимое, дабы не допустить беды. С уважением, г-жа Данлейв, хозяйка питейного дома на улице Портовой».

Городская почтовая служба доставила Онирис эту записку в десять минут первого: поединок уже начался. Она уже лежала в постели, но ещё не спала. Её руки затряслись, глаза наполнились слезами, и она, помертвевшая, на подкашивающихся ногах бросилась в спальню отца.

Без десяти двенадцать Эллейв с Одгунд уже стояли на мосту, кутаясь в плащи от мелкого моросящего дождика. Рядом на каменной кладке ограждения моста стоял фонарь из хмари. В роще неподалёку притаилась повозка — носильщикам пришлось хорошо заплатить за ожидание. Шляпа