Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

тогда изображавшиеся живыми людьми статуи в нишах, на колоннах и триумфальных арках, а также возле них. И когда через какое-то время эти статуи пением и декламацией обнаруживали, что они — живые, им способствовал в этом их естественный цвет и естественное одеяние. В залах же кардинала Риарио находился среди прочего живой, однако полностью вызолоченный мальчик, разбрызгивавший вокруг себя воду из фонтана[825].

Другие блестящие пантомимы такого рода были устроены в Болонье по случаю свадьбы Аннибале Бентивольо и Лукреции Эсте[826]. Здесь вместо оркестров распевали хоры, самая прекрасная из толпы сопровождавших Диану нимф взлетала к Юноне Пронубе, а Венера со львом, т. е. в данном случае всего лишь переряженным человеком, проходила среди наряженного дикарями балета; декорации при этом очень естественным образом изображали рощу. Пребывание в Венеции в 1491 г. государынь из дома Эсте[827] сопровождалось торжественной встречей с буцентавром{460}, состязаниями в гребле и великолепной пантомимой «Мелеагр» во дворе Дворца дожей. В Милане Леонардо да Винчи[828] руководил праздниками герцога, а также других важных персон. Одна из его машин, которые вполне могли соперничать с машинами Брунеллески (с 271), представляла собой колоссальной величины изображение небесной системы со всеми ее движениями; всякий раз как какая-либо планета приближалась к невесте юного герцога Изабелле, соответствующий бог выходил из шара[829] и пел сочиненные придворным поэтом Беллинчони{461} стихи (1489 г.). На другом празднике (1493 г.) была среди прочего выставлена модель конной статуи Франческо Сфорца, причем выставлена она была под триумфальной аркой на дворцовой площади. Из Вазари мы также узнаем, какими хитроумными автоматами помогал впоследствии Леонардо оказать торжественный прием французским королям как повелителям Милана. Однако и в небольших городах иной раз в этих случаях прилагались очень большие старания. Когда герцог Борсо (с. 39) прибыл в 1453 г. в Реджо для приведения города к присяге[830], он был встречен у ворот большой машиной, при помощи которой св. Просперо, покровитель города, имел вид парящего в воздухе, в тени поддерживавшегося ангелами балдахина, а под ним вращался диск с восемью музыкальными ангелами, двое из которых выпросили у святого ключи от города и скипетр, чтобы передать то и другое герцогу. Далее следовал движимый скрытыми лошадьми помост, на котором возвышался пустой трон, за ним стояла Юстиция, имевшая при себе гения в качестве слуги, а по углам стояли четыре престарелых законодателя, окруженные шестью ангелами со знаменами. С обеих сторон ехали всадники в латах, также со знаменами; само собой разумеется, и гений и богиня не могли дать герцогу проследовать мимо них, к нему не обратившись. На второй повозке, вез которую, как можно полагать, единорог, ехала Caritas{462} с пылающим факелом; кроме того, здесь не могли отказать себе в античном удовольствии — зрелище корабля, влекомого спрятанными людьми. Корабль этот, как и обе аллегории, двинулся впереди герцога; однако уже перед Сан Пьетро все вновь остановились: св. Петр с двумя ангелами слетел к герцогу с фасада в круглом ореоле, увенчал его лавровым венком и снова взлетел наверх[831]. Клир устроил здесь еще и другую чисто церковную аллегорию: на двух столбах стояли «Идолопоклонство» и «Вера»; после того, как последняя, которую изображала прекрасная девушка, произнесла свое приветствие, первый столб обрушился вместе со стоявшей на нем куклой. Далее ждала встреча с «Цезарем» в сопровождении семи прекрасных женщин, представленных им Борсо в качестве добродетелей, к которым тот должен стремиться. Наконец все прибыли в собор, однако после церковной службы Борсо вновь занял снаружи место на высоком золотом троне, и здесь часть уже названных масок вновь его приветствовала. Завершили все три слетевших с соседнего здания ангела, вручившие герцогу под мелодичное пение пальмовую ветвь как символ мира.

Рассмотрим теперь такие праздники, основным элементом которых была сама движущаяся процессия.

Несомненно, с самого раннего средневековья церковные процессии давали возможность для устройства маскарада, будь то детишки в виде ангелов, сопровождавшие святые дары и святые образы и реликвии, которые носили по городу, или люди, участвовавшие в процессии Страстей Господних, например Христос с крестом, разбойники и воины, жены-мироносицы. Однако уже очень рано с большими церковными праздниками начинает соединяться идея общегородского шествия, с которым в силу наивных средневековых представлений уживается множество мирских моментов. Особенно примечателен перенятый у язычества[832] корабль-повозка, carrus navalis, который, как уже было отмечено в связи с одним примером, мог провозиться в связи с праздниками чрезвычайно разнообразного характера, и чье название сохранилось главным образом в слове «карнавал». Разумеется, такой корабль мог доставлять зрителю удовольствие просто как роскошно разукрашенный объект, без какого-либо сознания прежнего его значения. Так, например, когда Изабелла Английская встретилась в Кёльне со своим женихом императором Фридрихом II{463}, ее встречала целая вереница влекомых скрытыми лошадьми кораблей-повозок с музицировавшими на них клириками.

Однако церковное шествие могло не только делаться более великолепным посредством всевозможных добавлений, но и быть просто замененным процессией духовных масок. Возможно, поводом для этого послужила уже проходившая по главным улицам города процессия отправлявшихся на мистерию актеров, а в более ранние времена определенный род духовных шествий мог сформироваться также и независимо от этого. Данте изображает[833] «trionfo»{464} Беатриче в сопровождении 24-х старцев Откровения, четырех мистических зверей, трех христианских и четырех главных добродетелей, св. Луки, св. Павла и других апостолов так, что приходится прийти к почти несомненному предположению о том, что такие шествия действительно появились уже очень рано. Это главным образом обнаруживается в самой повозке, на которой едет Беатриче, ибо в ней не только нет никакой необходимости в чудесном лесу видения, но, более того, она здесь совершенно неуместна. Или Данте рассматривал повозку лишь в качестве существенного символа триумфа как такового? И не послужила ли как раз его поэма стимулом к таким процессиям, форма которых была позаимствована у триумфов римских императоров? Как бы то ни было, то был излюбленный символ и для поэзии, и для теологии. Савонарола в своем «Триумфе креста» изображает[834] Христа на триумфальной колеснице, над ним — сверкающий шар троичности, в левой руке крест, в правой — оба Завета. Ниже него — Дева Мария, а перед колесницей — патриархи, пророки, апостолы и проповедники; по обе ее стороны — мученики и учителя с раскрытыми книгами, а позади — весь обращенный народ; на большом же удалении — бесчисленные толпы врагов, императоров, властителей, философов, язычников: все они побеждены, идолы их богов разбиты,