Кордон - Николай Данилов

Приозерная площадь заполнялась народом. Опустели дома Петропавловска. Все его жители, не покинувшие город в тревожную и грозную неделю, от старого до малого, шли к месту погребения павших при защите порта. По бездорожью пешком, верхом на лошадях и в телегах, по речушке Авача на самодельных валких ботах пробирались люди из окрестных хуторов.

Русские, камчадалы, ительмены, коряки и другие туземные жители ближайших селений прибыли отдать последний долг тем, кто погиб, но не допустил, чтобы чужеземцы топтали камчатскую землю. В общей массе смешались горожане и сельские жители, моряки и солдаты. Пришли на площадь американцы и немцы с коммерческих судов «Ноубль» и «Магдалина». Родные и близкие, потерявшие дорогих им людей, теснились около покойников, уложенных в ровные ряды недалеко от братской могилы. В двадцати саженях от нес вырыта еще одна такая же могила, для погребения неприятельских моряков и солдат морской пехоты.

Раздались призывные звуки горнов, и расторопные военные быстро нашли свои места в строю, оставив в большом каре прогалы для неорганизованной толпы. И вот уже стоят, как на параде, матросы Сорок седьмого флотского экипажа, солдаты линейного Сибирского полка и инвалидной группы, личный состав фрегата «Аврора» и транспорта «Двина». Все они — моряки, пехотинцы, артиллеристы, стрелки-волонтеры и пожарники, командиры и подчиненные — только вчера были плечо в плечо с теми, кто никогда больше уже не встанет с ними в строй, не пожмет руку, не пошутит, не улыбнется. Горько это осознавать. Стоят в строю люди, не похожие сами на себя. Их лица хмурые, мрачные, строгие. Солдаты

не плачут. Они стесняются слез. Но у них до боли сжимаются сердца, першит в горле. Тем, кого готовятся покрыть могильной землей, легче. Покойным нет дела до земных дум и сует, им безразлично, чем закончится грядущее сражение за Петропавловский порт. Мертвые сраму не имут. Но как трудно осознавать все случившееся ныне живущим…

Если бы кто-то на площади пристально наблюдал за рбузовым, мог заметить, как он с минуту сконфуженно постоял перед строем флотского экипажа и, не сказав ни слова, занял свое командирское место на правом фланге. Да и сам Александр Павлович не сразу понял, как произошло такое, от чего стало муторно на душе.

Все перепутал вчерашний день. После сражения Арбузов, как и другие офицеры, желая знать, кто из подчиненных ранен, а кто убит, долго не уходил с приозерной площади. От запаха свежей крови его стало подташнивать. Он, не досмотрев убитых, ушел домой. Вскоре ему подробно доложили, какие потери понесли флотский экипаж и стрелки сибирской роты, оставили список с пометками против фамилий: «ранен», «убит». Капитан, 1 ранга, знакомясь со списком, старался вспомнить лицо каждого убитого, но так и не смог увязать все фамилии с внешним обликом подчиненных ему людей. И вот сегодня, подходя к строю, он намеревался произнести короткую траурную речь, назвать имена тех, кого нет и не будет в строю, но чья смерть должна придать живым еще большую отвагу и благородную ярость в предстоящем бою. Александр Павлович остановился в двух шагах от первой шеренги, открыл рот и застыл: перед ним стоял «покойник», готовый, как все, внимательно слушать командира. Арбузов отвел глаза в сторону, но тут в него уперся преданным взглядом второй «убиенный». Александр Павлович, клацнув зубами, помотал головой. «Заболел? — мелькнула первая мысль. — Галлюцинация?» Еще раз взглянув на того и другого, он догадался, что это все означало. Теперь у командира не было уверенности, что не увидит в строю третьего, а может, и четвертого, кого ошибочно отнес к убитым. Он молча пошел на свое место. «Какой конфуз! — казнил себя Арбузов. — Это мне оплеуха за поверхностное общение с подчиненными». Успокоившись, Александр Павлович порадовался за матросов, которых со вчерашнего дня считал погибшими. «Значит, по народной примете, парни будут долго жить,—

с облегчением подумал он. — Но кто те, которых сутки назад отнес к живым?» Арбузову теперь хотелось подойти к могиле и вглядеться в лицо каждому павшему, сказать прощальные слова. Однако сделать это было уже поздно. На середину площали вышли Завойко и священнослужители. Губернатор произнес прощальную речь. От скорбных и трогательных слов защемило ранимые сердца людей. С каменными лицами неподвижно стояли мужчины, всхлипывали и заливались слезами женщины, плакали дети. Тихо проговорив «Прощайте, други, пусть земля вам будет пухом», губернатор закончил траурную речь торжественно:

— Вечная память отважным защитникам Петропавловска! Исполать вам, славные сыны Отечества!

С «Авроры» прогремели три пушечных выстрела, трижды разрядили воздух у могил залпы из ружей, часовые взяли винтовки «На караул».

Началось церковное служение.

Мертвые все равны. Так считают православные. Отходчивые сердцем христиане отпели одновременно своих и чужестранных покойников. Как только смолкли голоса певчих, приступили к погребению.

С воинскими почестями похоронены русские, камчадалы, англичане, французы, сняты грехи со всех душ покойных церковным служением. На площади, обильно по литой кровью, выросли два кургана одинаковой величины, незабвенная память событий 24 августа 1854 года.

Когда петропавловцы с поникшими головами расходились по домам и службам, пароход «Вираго» возвращался с похоронной процессии из Тарьииской бухты. Защитники порта и завоеватели, пожавшие горькие плоды минувшего сражения, одновременно проводили в последний путь еще вчера живущих молодых и вполне здоровых людей.

Мертвые сраму не имут. Живые в ответе за все.

ПИНОК

Раннее утро 27 августа. Неприятель после недолгого затишья зашевелился. Вчера и позавчера он усиленно чинил корабли. Двое суток, днем и ночью, над Авачинской губой скрежетало железо, без устали ухали кувалды, не выпускались из рук топоры, пилы, молотки; как пауки

в паутине, копошились в такелаже матросы. Все парусники стояли на прежних местах, и только пароход с катерами на буксире несколько раз делал вынужденные рейсы до восточного берега Тарьинской бухты и обратно: подвозил адмиралу Дэвиду Прайсу неподвижное пополнение. Там английские и французские моряки давали прощальные салюты над свежими рвами — братскими могилами сослуживцев, обретших вечный покой вдали от берегов Тем зы и Сены. Так было вчера и позавчера. Сегодня же не приятель готовился сняться с якорей всей эскадрой.

Петропавловцы, тоже не сидевшие это время сложа руки, были готовы к сражению. Их позиция, как и расположение противника, напоминала утро 20 августа.

Завойко перенес свой командный пункт от порохового погреба на Сигнальную сопку. Над аванпостом вновь развевался Российский флаг. На расчищенных площадках недавно разрушенных батарей южного мыса горбатого полуострова и межсопочного перешейка установлены корабельные орудия. В полную боевую готовность приведены Кошенная и Красноярская батареи. В отличие от минувшего сражения тут наметились изменения: позади обоих оборонных пунктов вновь задышали жаром калильные печи. Ввести их непременно в действие распорядился накануне сам губернатор. «Это наш немалый боевой резерв, — сказал он. — Беспечно отказаться от него в разгар сражения— неоправданная оплошность. Приказываю впредь использовать жаровни со всей разумностью». Артиллеристы приказ генерала восприняли безропотно. Нет, слов, палить огненными ядрами дело канительное, сложное и небезопасное. Но если приноровиться к стрельбе, не суетиться и не т. оропиться, а обращаться с раскаленным металлом осторожно и хладнокровно, то можно вполне избавиться от ожогов. О несомненной поль зе стрельбы огненными ядрами и говорить не приходится. Не зря же люди изобрели калильные печи и давно применяют их в крепостях и на военных судах. Одно дело, когда по кораблям бьют холодным чугуном, и совершенно другое, если в них летят раскаленные шары. При попадании в цель они воспламеняют деревянные надстройки, поджигают такелаж, в огромные факелы превращают паруса, наносят тяжелые ожогй людям.

Артиллеристы батарей с калильными печами, зная, как мал у них запас зарядов, надеялись редкими, но меткими выстрелами создать на судах пожары, которые отвлекут

у неприятеля силы, а может, создадут и панику. Теперь, после недолгих примерных навыков в обращении с рае каленным металлом, артиллеристы уже жалели, что командиры в минувшем сражении не были настойчивы и не приказали продолжать пальбу огенными зарядами. Если бы 24 августа удалось поджечь одно, другое, возможно, и третье судно, тогда неприятель мог и не высадиться на Никольской сопке — его силы были бы отвлечены на тушение пожаров. Вот какую неоценимую услугу можно ожидать от калильных печей при умелом применении. Но, как понимали артиллеристы Красного Яра и Кошечной косы, еще не все потеряно. Неприятельским стан готовится сняться со стоянки. На кораблях устанавливают паруса, поднимают якоря.