Кордон - Николай Данилов

— Будем хлопотать.

Мровинский с перебитым пулей сухожилием, как и Максутов, лежал на спине, боясь пошевелиться, но бодрости духа не терял.

— Господин Вильчковский заверяет, что обойдемся без ампутации, — с надеждой сообщил он. — А это озна-

чает, что рано или поздно буду передвигаться на своих двоих. Приобрету клюку, вернее, элегантную трость, и буду выглядеть эдаким джентльменом, разумеется, в штатском платье.

— Если не будете нарушать моих советов, — вставил доктор, — то, допускаю, что до старости обойдетесь без клюки и до отставного возраста не снимете свою любимую форму.

— Клятвенно обещаю не нарушать, — Мровинский, изображая покорность, комично сложил руки крестом на груди. — Все ваши указания буду выполнять безропотно.

— Присоединяюсь, — подал слабый голос Александр Петрович.

— Бог даст, и мы вылечимся, — продолжил за него Дмитрий Петрович. — Из нас, шести братьев, на Сашу первого выпала такая беда. Впрочем, ничего не знаем о Павле. Он, судя по последнему письму, мичманом служит на Черном море. А там, надо полагать, идут баталии похлеще наших.

Все согласно кивнули. О черноморских событиях защитники порта наслышаны: главная арена войны, вне сомнений, на северном побережье, в Крыму.

— Обед доставили, — объявил Вильчковский, увидев из окна двоих матросов с корзинами. — С вашего позволения, вначале накормим мальчиков. — И он, не дожидаясь ни согласия, ни возражений, вышел встречать вестовых.

— С родственниками нам, Максутовым, повезло, — продолжил Дмитрий Петрович. — Большое у нас и дружное семейство. Даже на расстоянии друг друга не теряем, переписываемся. Вот только Юлия чуть не запропастилась.

— Какая Юлия? — поинтересовался Мровинский.

В ответ услышал любопытную новость: Юлия не кто иная, как Юлия Георговна, жена генерала Завойко, урожденная Врангель, она же кузина братьев Максутовых по материнской линии.

— Впервые о ней такое слышу, — пробурчал Арбузов. В последнее время все, что было связано с губернатором, он воспринимал настороженно.

— Секрета из этого не делаем, — ответил Дмитрий Петрович. — Юлию Георговну мы с Сашей первый раз в жизни встретили в Петропавловске, а что она наша двоюродная сестра, узнали также только здесь, когда разговорились. Вчера Василии Степанович отправил ей с нарочным записку на хутор Авача. В ней сообщил и о Саше. Боюсь, что она рискнет вернуться в город на побывку. Это же очень опасно. Случай встречи бабы с медведем у меня не выходит из головы, да неизвестно, что завтра случится в порту…

Появился Вильчковский с корзиной, доверху наполненной провизией.

— Господа офицеры, я позволил себе оставить вестовых до конца обеда с кантонистами, — извиняюще сказал он. — Не возражаете, если стол накроем сами?

Возражений не было. Напротив, посетители охотно приняли предложение. Вскоре на небольшом обеденном столе, покрытом цветной скатертью, появилась различная снедь и высокая бутылка вина.

— «Бордо»! — весело произнес Арбузов, рассматривая красочную этикетку. — Вино францзуского изготовления. Из старых, полагаю генеральских запасов. Что ж, господа, попробуем напиток, иностранной марки. — Он откупорил бутылку. — Почему только два фужера?

— И не на один больше, — запротестовал Вильчковский. — Меня, Александра Петровича и Константина Осиповича любезнейше прошу исключить. Мы допьем это замечательное вино по выздоровлению.

— После окончательного поражения неприятеля, — дополнил Дмитрий Петрович.

Раненый Максутов дал понять глазами, что согласен с доктором и братом, а Мровинский беспомощно развел руками — ничего, мол, с этим щепетильным медиком не поделаешь.

— Мы здесь командовать не вольны, — не стал настаивать Арбузов. — Выпьем, Дмитрий Петрович, за этих за мечательных людей нашего доблестного офицерского корпуса. Скорого вам, Константин Осипович и Александр Пет рович, выздоровления!

Ели все с аппетитом, кроме лежащего Максутова, который с трудом справился с небольшой порцией вареной чавычи.

— Что ж, господа, получается? — возобновил разговор Арбузов. — Недавно мы с Францией жили мирно, взаимовыгодно обменивались полезными товарами, чему наглядное свидетельство это прекрасное вино. А ныне французы и русские непримиримые враги. Сколько бед, горя приносят человечеству войны! Почему не могут люди долго жить в мире?

Сакраментальный зопрос остался без ответа: никто из присутствующих не знал — почему.

До слуха офицеров донесся колокольный звон. Все перекрестились.

— Сбор на погребение погибших, — пояснил Арбузов и, посмотрев на часы, поднялся из-за стола. — Траурная церемония назначена на четыре часа пополудни.

Выйдя из домика, Александр Павлович и Дмитрий Петрович увидели, как со всех сторон к месту погребения потянулись люди — матросы, солдаты, волонтеры, старики, женщины, дети.

— Горемычные петропавловцы! — качая головой, сокрушенно произнес Максутов. — Как много их, которые не покинули город. Сколько эти жители натерпелись страху!

— И еще натерпятся, — убежденно отозвался Арбузов. — Завтра-послезавтра, не далее, полагаю, начнет неприятель решающий штурм. А у нас порох на исходе, да и строевых людей изрядно поубавилось.

— Но и англо-французы полезут не со свежими силами.

Капитан 1 ранга задумался.

— Калильные ядра вам надо пустить в ход, — наставительно сказал он.

— Пробовали, — неохотно отозвался Максутов. — Не научена прислуга ими пользоваться. Канительное дело. Четыре часа требуется, чтобы довести первые ядра до белого каления. Нет навыков у людей обращаться с длинными щипцами, смачивать в меру толстые пыжи. Да и при рикошете ядра стынут от воды.

Арбузов с доводами командира батареи не согласился.

— Печи есть, а жар не используем, — недовольно проговорил он. — Это оплошность! Но она поправима…

И тут Максутов вспомнил, что ему необходимо заглянуть на свою батарею.

— У озера, Александр Павлович, встретимся.

Арбузов, неторопливо шагая к приозерной площади,

мысленно возвратился в добротно срубленный домик-лазарет. «У всех, офицеров и мальчиков, тяжелые ранения, — думал он. — А помещение сырое. Как бы не получили в нем люди еще и простуду». Александр Павлович намеревался о своих опасениях сказать Вильчковскому, но колокольный звон сбил его с мыслей. «А если об этом сообщить губернатору? Здоровье людей — дело не шу-

тейное». Но тут он представил сердитое лицо Завойко, его настороженный взгляд. «Опять несуразицу несете! — может гневно выпалить генерал. — Неужто, господин Арбузов, вы всерьез считаете себя умнее всех?» Александру Павловичу сделалось не по себе, словно наяву услышал недовольный голос губернатора. «Возможно, я на самом деле надоедливый человек? — горько подумалось ему. — Все об этом знают, и только мне одному кажется, что я нормальный. Суюсь во всякие нужные и не нужные мне дела, говорю сослуживцам неприятные слова. Умеют же люди ладить между собой, избегают скандалов, берегут свои нервы, не раздражают других. Почему же у меня так не получается?» Александр Павлович догадывался, что не зря только что улизнул от него и Максутов — не понравился командиру батареи разговор о калильных печах. «Напрасно лейтенант уклонился от полезного совета, — размышлял Арбузов. — Примени артиллеристы вчера огненные шары, и на парусниках вспыхнули бы пожары, и уж тогда неприятелю было бы не до стрельбы из пушек и не до высадки десанта…» Однако капитану 1 ранга не хотелось мириться с мыслью, что Максутов заспешил на батарею, чтобы избавиться от неприятного разговора, от наставлений старшего офицера. Арбузов в домике слышал, как раненый говорил брату: «Занеси, Дима, мне Гоголя. Нам кто-нибудь почитает «Мертвые души» вслух, а как полегчает, полистаю сам». Арбузов решил, что Дмитрий Петрович пошел на батарею за книгой, и к нему вернулось спокойствие.

Да, он, капитан 1 ранга, признает, что у него характер не мед. Но ведь и у губернатора он не сахар. Им обоим не время сейчас враждовать. Это, похоже, понимает и Василий Степанович. Не случайно же бутылка «Бордо» появилась в маленьком лазарете. Лохвицкий, конечно же, доложил генералу, почему капитан 1 ранга не будет на общем обеде офицеров. Понятно, что не без ведома Завойко появилась в лазарете бутылка редкого по нынешним временам вина и не для тяжелораненых она предназначалась. Во многом Арбузов понимает губернатора, разобрался в его характере. Все в нем есть — и сладость, и горечь. Но никак не может Александр Павлович взять в голову: почему губернатора часто сопровождает палач, препротивный тип с кнутами в футляре? Благородному человеку непристойно общаться с заплечных дел мастерами телесных истязаний. Странно, конечно, это. Однако никто не будет отрицать, что более энергического и деятельного человека в Петропавловске, чем Завойко, не найти. Его немалая заслуга и в том, что неприятель до сих пор не овладел портом.