Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Ни в коем случае! — крикнули одновременно Парис с Антенором.

Антенор продолжал:

— Время для разговоров миновало. Даже если Менелай захватит тебя и уплывет с тобой в Грецию, остальные греки не последуют за ним. Они останутся здесь и будут атаковать Трою. Не зря же они проделали такой долгий путь. Прости, моя госпожа, я не думаю сейчас, что они сделали это ради тебя. Менелай будет вполне удовлетворен твоим возвращением, остальные же — нет. На эту экспедицию истрачено слишком много денег. Греки хотят их возместить.

— Лучше бы они убирались прочь. Все равно от нас ничего не получат! — возмутился Парис.

— Забери украшение, — попросил Антенор. — Я не хочу, чтобы оно оставалось у меня в доме.

Несмотря на опасения Париса, я подчинилась.

Время шло, было по-прежнему спокойно. Огромная Троянская долина оставалась безлюдной. Можно было подумать, что ничего не происходит, и пойти туда погулять, побегать на просторе, как раньше. Но побережье неузнаваемо изменилась: чистую береговую линию, где песок граничил с водой, закрыли темные ряды кораблей.

Прошло еще какое-то время, наступила середина лета — и в долине стали появляться греки, разбивать лагерь. Сначала их отряды состояли из нескольких человек, и Приам посылал своих людей, чтобы разогнать их, но греков становилось все больше и больше, и скоро они расположились полукругом у северной стены Трои, которая выходила на Геллеспонт. Когда их число возросло, они стали блокировать ворота, препятствуя людям входить и выходить. Но с юга греки оставили крепость без наблюдения, и троянцы могли свободно передвигаться через южные ворота, что они и делали, постоянно пополняя запасы дров, светильников, зерна, и еще находили время ставить заграждение на канализационном канале, чтобы через него никто не мог проникнуть в город.

Эней воспользовался передышкой и собрался к себе в Дарданию — его царство лежало к востоку от Трои. Он сделал официальное заявление Приаму, пообещав срочно явиться, если в нем возникнет необходимость, но в настоящий момент долг велит ему позаботиться о собственном народе.

— Ведь когда грекам надоест изнурительная осада Трои, их моральные силы и запасы продовольствия истощатся, они начнут выискивать себе жертвы среди соседних городов и совершать набеги на них. Сначала их взоры обратятся на Дарданию, Адрастею и Фригию, — говорил Эней, прощаясь со мной и Парисом. — Приам огорчен, что я забираю его дочь Креусу с собой, но ведь она моя жена. Мой отец Анхис наверняка беспокоится обо мне.

— Ты волен в своих поступках, — ответил Парис, описывая круги вокруг незажженного очага в центре зала. — Но я буду скучать без тебя, мой друг и брат.

Он обнял Энея, на секунду задержав, затем отпустил. Их профили, строгие и правильные, казались зеркальным отражением друг друга.

— Я тоже буду скучать, — тихо сказал Эней.

Эней ушел. Я подумала, что тоже буду скучать: я впервые увидела его, когда он сопровождал Париса, и тот миг никогда не забуду. Они оба неотделимы от моей судьбы.

Парис увлекся изготовлением новых доспехов. Он заказал полный комплект, и кузнецы приходили к нему, чтобы показать сшитые из ткани образцы, прежде чем выковать их из бронзы.

— Я хочу, чтобы узор нагрудной пластины напоминал стены Трои.

Мастера измеряли ему грудь, плечи, руки, восхищаясь его прекрасным сложением. Затем принялись обсуждать сорт бронзы и срок выполнения заказа. Они пожаловались, что олово, которое привезли с далекого севера, оказалось не очень чистым и не такого высокого качества, как обычно. Еще Парис хотел ножные латы и прочный бронзовый шлем с ремешком из мягкой кожи.

— А поверх доспехов наброшу шкуру пантеры — это мой отличительный знак, — объявил он.

Мастера низко поклонились и ушли.

— Не думаю, чтобы они быстро сделали, — переживал Парис. — Мне следовало раньше позаботиться.

— Еще не состоялось ни одного сражения, если не считать стычки при высадке греков, — напомнила я. — Уверена, доспехи будут скоро готовы. Молись богам, чтобы они тебе не понадобились. Мы развесим их на стенах в зале и будем показывать детям.

Парис вздохнул. Наши дети… Появятся ли они? По мере того как надежды таяли, мы все реже говорили на эту тему.

— Не исключено, что мне придется вступить в бой с Менелаем за тебя. Один на один. Я считаю, так и нужно сделать. Почему люди должны убивать друг друга из-за дела, которое касается только двух мужчин?

— Нет, умоляю тебя!

Я испугалась не того, что Парис пострадает в бою, этой мысли я даже не допускала, но того, что Менелай победит — и мне придется вернуться к нему. Я вынуждена буду подчиниться. Он увезет меня с собой, снова будет прикасаться ко мне, класть руки на плечи, гладить лицо. Он положит меня в свою постель — холодную, мертвую постель.

— Почему ты так мало веришь в меня? — спросил Парис с побелевшим лицом.

— Я верю. Но боги коварны и могут предать тебя.

Мы с Эвадной тихо сидели в дальней комнате. Ее спокойствие и мудрость успокаивали и меня. Другие служанки вечно смеялись и болтали, это часто раздражало меня. Как всегда, она принесла шкурку ежа и мешок непряденой шерсти. Сев на стул, она брала клок кудели и пропускала через иглы ежа, вытягивая ровные нити. Ее руки безостановочно двигались, коричневатая шерсть превращалась в длинные нити; на нас снизошли тишина и покой.

— Парис ушел, моя госпожа? — спросила Эвадна.

— Да. Пошел проверить запас стрел и заказать новые.

Я знала, что лучники как воины не пользуются уважением. Настоящий герой сражается лицом к лицу с врагом, вооруженный копьем и мечом. Тот, кто убивает врага издалека, — трус, побоявшийся сойтись с ним.

— Гектор говорит, что высшая доблесть — сражаться и умереть за свой народ. Мне кажется, куда большая доблесть — предоставить солдатам противника умереть за свой народ, — сказала я и подумала про себя: даже если это будет сделано с помощью стрел.

Эвадна рассмеялась и заметила:

— Было бы лучше, если бы ход войны определяли женщины. Тогда бы это делалось со здравым смыслом.

Она взяла очередной пучок темной свалянной шерсти.

— Парис говорит о поединке с Менелаем.

— Это разумно, — ответила Эвадна. — В конце концов, дело действительно касается только их двоих. Не нужно впутывать в него тысячи людей.

— Но я не смогу уехать с Менелаем! — крикнула я. — Даже если он победит, я сбегу от него.

Я вскочила и подала шкатулку с брошью Эвадне.

— Смотри, он посмел сделать мне подарок! Украшение. Неужели он думает, я буду носить его?

Я вынула брошь и зажала между пальцев.

— Не в этом дело! — ответила Эвадна и слегка дотронулась до броши. — Это не просто красивая безделушка. Где он приобрел ее? И почему подарил?

Я положила брошь обратно в шкатулку. Взглянув на кончики пальцев, я заметила, что они покраснели. Я вытерла руку о белую ткань, но ткань осталась чистой.

— Брошь плачет, — удивленно сказала Эвадна. — Как Менелай.

— Слезы не бывают красными. Это что-то другое.

Запасы оружия у Приама увеличивались. Оно хранилось в двух арсеналах. Один, предназначенный для крупных предметов — запасных частей для колесниц, щитов, необработанных деревянных заготовок для копий, нагрудных лат, — находился в Нижнем городе. Другой арсенал находился в Верхнем городе и предназначался для копий, мечей, кинжалов, колчанов и стрел. Вдоль крепостных стен лежали горы камней, заготовленных, чтобы метать в греков, если те пойдут на штурм.

Антимах, суровый старый воин, похоже, этому очень обрадовался бы.

— Их жалкие лестницы станут для них смертельными ловушками, — с усмешкой сказал он, прохаживаясь вдоль запасов камней, при этом ноздри на его загорелом лице раздувались. — Чтобы вскарабкаться на стены, лестницы придется ставить близко к основанию и подниматься почти вертикально, с оружием и в доспехах. Я слышал, специальные ремни позволяют грекам забрасывать щиты за спину. Они превратятся в черепах, таких неуклюжих, что половина потеряет равновесие и полетит вниз. Остальные… Об остальных мы позаботимся.

Он наклонился и поднял самый большой камень с такой легкостью, словно тот был полый. На руке вздулись мускулы, выступили вены. Он рассмеялся и швырнул камень за стену. Чуть погодя грохот сообщил, что камень достиг земли.

— Кому, величайший из царей, ты поручишь вести воинов в бой, когда он разгорится в долине? — спросил Антимах у Приама.

Приам как будто помолодел с появлением греков, он черпал бодрость в предстоящей схватке.

— О, если б я мог повести их сам! — ответил старый царь. — Уж я нагнал бы страху на греков, даже на Ахилла с Агамемноном.

Вздохнув, Приам простился с несбыточной мечтой и объявил:

— Гектор будет превосходным военачальником.