Брекен и Ребекка - Уильям Хорвуд

пор, как в феврале он попал в ужасную беду, на цветы медуницы, на которые ему так нравилось смотреть: когда-нибудь их заметит другой крот и тоже порадуется.

Как странно вернуться домой после столь долгого отсутствия. Несмотря на боль и шрамы, он не чувствовал себя старым, к нему вернулись радостные ощущения детства. Никогда прежде он не понимал, как восхитительно быть живым.

❦

— Знаете, он уже не такой, как в прежние времена, он стал куда симпатичнее...— так сказал один из тех немногих обитателей системы, который знал Руна раньше.

Рун поселился на отшибе, не претендуя на чужие территории, стараясь никого не задевать и не пытаясь притеснять кого-либо.

— А ведь в прежние времена он был важной персоной, очень важной, но теперь он ведет себя скромно. Хорошо, что он вернулся к нам...— говорили кроты.

Действуя ловко и незаметно, Рун сумел снова внедриться в Данктонскую систему. Он ни перед кем не унижался, вел себя смирно, держался приветливо и всегда с готовностью проводил время с теми, кому хотелось с ним поговорить.

А таких находилось немало, ведь он обладал большими познаниями в разных областях, часто давал советы — весьма полезные, — и все замечали, что ему это совсем не в тягость.

— Конечно, вольностей с ним допускать нельзя, к таким, как он, надо относиться с уважением. Да, да, и случись какая-то заваруха, повезет тому, на чьей стороне он окажется! — говорили кроты.

Подобные соображения казались весьма разумными, ведь в системе впервые за долгое время начали то и дело вспыхивать драки, и не только в ходе стычек между самцами, которым приглянулась одна и та же самка. Кроты, жившие мирно, вдруг начинали недолюбливать друг друга, ссоры стали частым явлением, повсюду ходили какие-то сплетни и слухи.

Рун и вправду охотно давал советы, и, если между кем-то возникала склока, он внимательно выслушивал всех, кто был недоволен друг другом, стараясь успокоить их и помирить, но почему-то от его участия раздоры не затихали, а разгорались еще сильней.

Ребекка прекрасно знала, в чем дело: в могуществе зла. Сам по себе Рун не был его носителем, он лишь усиливал его мощь, и каждое из его действий способствовало возникновению подозрений и неприязни, ведущих к гибели духа, а порой и к физической смерти.

На протяжении долгого времени он не решался тревожить Ребекку. Но однажды в конце апреля он наведался к ней, и она поняла, чего он хочет, ведь ей уже доводилось видеть его таким. Глаза Руна сияли холодным блеском вожделения, и в каждом движении тела ощущалась чудовищная сила желания, повергавшая Ребекку в дрожь, ей хотелось громко застонать, как будто она соприкоснулась с какой-то грязью.

Он принялся чинить ей неприятности, хотя всякий раз казалось, будто он вовсе ни при чем. Но кроты стали поговаривать о том, что она уклоняется от исполнения обязанностей. А какой толк от целительницы, которая никого не лечит? И, знаете, Рун рассказывал, как кто-то сказал ему, что это некрасиво с ее стороны, и с какой стати мы должны иметь дело с этим полусумасшедшим Комфри? Конечно, Рун ответил тому кроту, что нельзя так говорить, но Рун слишком уж великодушен, и не все столь снисходительны, как он...

Рун стал часто заглядывать к Ребекке и всячески обхаживать ее, а глаза его горели все тем же холодным блеском.

Его визиты повергали ее в глубокую тоску, и порой она начинала думать, что, может быть, одержать победу над злом удается лишь тому, кто сумеет противопоставить ему любовь? Возможно, это выход? Или это ошибка? Она попыталась обратиться с этим вопросом к Камню, но он не ответил, или она не смогла его услышать. И теперь она день за днем проводила в тоске, зная, что Рун снова явится к ней завтра, и послезавтра, и на следующий день.

Глава двадцать вторая

Опечаленный Комфри поплелся прочь от Ребеккиной норы. Рун опять сидит у нее и говорит, говорит. Смотреть противна, как он морочит ей голову бесконечными разговорами, а сам подбирается к ней все ближе и ближе.

Вид у Ребекки был совершенно затравленный, а когда Комфри спросил, не нужно ли ей чего-нибудь, она так растерянно и печально посмотрела на него, что ему очень захотелось взять и убить Руна. Но боец из него никудышный. Рун совсем не пара для Ребекки, уж кто угодно, только не он. Но Ребекка лишь тихо покачала головой и потупилась, а Рун бросил на него торжествующий взгляд, и Комфри понял, что ему придется либо вступить с ним в бой, либо уйти. Он ушел, ведь драки возможны только между соперниками.

Почему Ребекка совсем поникла? Почему из ее туннелей, в которых всегда было так уютно и так славно пахло, пока не появился Рун, веет чем-то недобрым?

Откуда-то издалека до него донесся писк кротят — наверное, это малыши из выводков, появившихся на свет ранней весной, уже начали выползать из норы. Естественно, ведь уже пошла первая неделя мая.

Комфри не хотелось бродить по системе, да и ее обитатели в последнее время стали встречать его не слишком приветливо, поэтому он потихоньку выбрался на поверхность земли и, задрав голову, принялся разглядывать ветви буковых деревьев, на которых наконец начали разворачиваться листочки. Буки всегда одеваются листвой очень поздно, зато как приятно слышать, как шелестит в ней ветерок!

Но на душе у Комфри по-прежнему было грустно, он все время думал о том, что Рун сидит сейчас в норе у Ребекки. Он шел, не выбирая дороги, и вскоре оказался на прогалине, посреди которой возвышался Камень, и остановился рядом с ним. Почему он ведет себя так неуверенно и робко, хотя ему совсем не страшно? Почему на свете есть такие, как Рун, и как только Камень это допускает?

Вскинув голову, он посмотрел на неподвижный, залитый светом Камень, на поверхности которого плясали тени крохотных буковых листочков. Он всегда окутан завесой таинственности и всякий раз выглядит иначе, чем прежде.

Внезапно с северо-западной стороны до него донеслись шаги — необычное явление. Комфри почуял запах незнакомого ему крота. Он подумал, не спрятаться ли ему, но чересчур замешкался, а незнакомый крот смело вышел на прогалину и направился прямиком к нему.

— Кто ты т-такой и откуда? — спросил Комфри, стараясь не выдать своей растерянности.

Крот спокойно посмотрел на него, а потом рассмеялся, и Комфри понял, что он смеется не над ним, а просто призывает его повеселиться