На день погребения моего - Томас Пинчон

значит,  — пробурчал Линдси Ноузворт,  — нам нужно высадить тебя прямо сейчас, чтобы ты мог его потереть, или что там делают знатоки амулетов.

  — Вот, Линдси, потри это,  — предложил Дерби Сосунок со своего места у панели управления. Рядом с ним Майлз Бланделл пристально всматривался в шкалу различных приборов, повторяя вслух с каким-то вялым восторгом:

 — Итальянская цифра, похожая на ноль, такая же, как наш собственный американский «ноль». Единица, которая выглядит как единица  — это «единица». Единица, которая выглядит как двойка...

   — Хватит, кретин!  — рявкнул Дерби.  — Мы уловили суть!

Майлз повернулся к нему, сияя от счастья, его ноздри чувствовали двусмысленный запах расплавленного стекла, поднимавшийся от находившегося внизу вомитория, который ему одному из всех членов экипажа казался приятным:

 — Слушайте.

Где-то в бледном тумане внизу слышался голос гондольера, певшего о своей любви  — не к какой-нибудь кудрявой девушке ragazza, а к своей черной, как смоль, гондоле, в которой он сейчас греб, словно пребывая в трансе.

 — Слышите это?  — слёзы катились по выпуклостям лица Майлза.  — Как песня движется в миноре, а затем в каждом припеве переходит в мажор? Эти пикардийские терции!

Сослуживцы по воздушному судну посмотрели на Майлза, потом друг на друга, потом дружно пожали плечами, что для них уже стало привычным, и вернулись к службе.

 — Там,  — сказал Рэндольф.  — Там Лидо. Давайте посмотрим на карту...

Приближаясь к песчаному бару, отделявшему Венецианскую лагуну от открытого Адриатического моря, они снизились на несколько десятков футов (или на квоту, quota, как обозначили это итальянские приборы), и вскоре уже разыскивали так называемые Terre Perse, или Потерянные Земли. С древних времен многочисленные заселенные людьми острова утонули в волнах, сформировав солидное подводное скопление церквей, магазинов, таверн и палаццо для колючих костей и непостижимых исканий многих поколений венецианских мертвецов.

 — На восток от Сант-Адриано  — вот! Видите? Если я не ошибаюсь, джентльмены, Isola degli Specchi или Остров Зеркал собственной персоной!

 — Простите, Профессор,  — сказал Линдси, озадаченно нахмурив брови,  — внизу нет ничего, кроме открытых вод.

 — Попытайтесь посмотреть сквозь поверхность,  — посоветовал ветеран аэронавтики.  — Готов поспорить, что Бланделл увидит, разве не видишь, Бланделл.

 —  Сегодня что-то изменилось,  — усмехнулся Дерби Сосунок.  — Зеркальная поверхность под водой. Как, предполагается, мы должны выполнить эту миссию?

 —  С нашей обычной грацией,  — устало ответил командир воздушного судна.  — Мистер Заднелет, следите за своими объективами, нам понадобится столько эстампов этого маленького завода, stabilimento, сколько вы сможете для нас сделать.

 —  Снимки пустого моря, ух ты!  — раздраженный талисман покрутил пальцем у виска.  — Старик наконец-то спятил!

 —  В кои-то веки не могу не согласиться с Сосунком,  — хмуро добавил Линдси Ноузворт, словно про себя,  — хотя, наверное, в менее узких клинических терминах.

  — Лучи, парни, лучи,  — хихикнул Офицер по вопросам науки Заднелет, настраивая приборы для фотографирования,  — чудеса нашего века, и, будьте уверены, все они знакомы со спектром этого легендарного итальянского солнечного света. Давайте подождем возвращения в проявочную, и тогда вы увидите, клянусь Гарибальди, то, что должны увидеть.

 —  Ehi, sugo!  — закричал Дзанни от штурвала, привлекая внимание Рэндольфа к мерцающему призраку вдали от правого борта.

 Рэндольф схватил бинокль со штурманского стола:

 — Тьфу, пропасть, парни, или это самая большая в мире летающая луковица, или снова старушка «Большая Игра» летит в город, планируя приобщиться к итальянской культуре, несомненно.

   Линдси посмотрел.

  — А! Эта жалкая шаланда самодержавия. Что им здесь могло понадобиться?

   — Мы,  — предположил Дерби.

   — Но наши приказы были запечатаны.

  — И что? Кто-то их распечатал. Только не говори, что эти Романовы не могут себе позволить нанять одного-двух кротов в конторе.

На борту воцарилась мрачная тишина, все признавали, что это было не совпадение  — куда бы они ни летели в последнее время, независимо от условий секретности, которых они придерживались в воздухе, неотвратимый Пажитнофф рано или поздно появлялся на их горизонте Среди парней расцвело взаимное недоверие  — простейшие расчеты говорили о том, что количество подозрений нужно помножить как минимум на двадцать, их истинные опасения были направлены на те невидимые уровни «наверху», где составляли и раздавали приказы без авторства и подписей.

 В течение дня мальчики не могли удержаться от обсуждения присутствия русских здесь и того, как так могло получиться. Хотя в тот день столкновений с «Большой Игрой» не было, тень луковицеобразного конверта и угрожающий блеск металла под ним настойчиво призывали экипаж отдохнуть на земле.

 —  Это не значит, что приказы, которые получил Пажитнофф, касаются тех же вопросов, что и полученные нами,  — протестовал Линдси Ноузворт.

 — Пока мы просто продолжаем выполнять то, что нам велели,  — сердито нахмурился Дерби,  — мы никогда не узнаем. Это цена слепого повиновения, не так ли?

Был ранний вечер. Вернув одолженный аэростат в комплекс A. дель'A. на большой земле, команда собралась на обед в саду гостеприимной остерии в Сан-Поло на берегу редко когда малолюдного канала, или, как называют узкую водную артерию венецианцы, рио. Жены высовывались с маленьких балконов, чтобы забрать весь день сушившуюся одежду. Где-то разрывал сердца аккордеон. Ставни начали закрывать на ночь. Тени мелькали на узкой улочке calli. Гондолы и менее элегантные лодки доставки скользили по воде, гладкой, как пол танцевального зала.

Эхом в прохладных сумерках, сквозь вентиляционные вытяжки sotopòrteghi и из уголков столь потаенных, что слова могли произносить мечтатели навсегда ушедшие, раздавались странно печальные объяснения гондольеров: «Sa stai, O! Lungo, ehi!» вперемешку с криками детей, бакалейщиков, моряков, сошедших на берег, уличных торговцев, больше не надеявшихся получить ответ, но еще спешивших, словно пытаясь звать обратно последние лучи дневного света.

  — Какой у нас выбор?  — спросил Рэндольф.  — Никто нам не скажет, кто проинформировал Пажитноффа. Да и у кого бы мы спросили, если они все такие невидимые?

   — Ну разве что мы один раз решим не подчиниться, тогда они проявят себя довольно быстро,  — заявил Дерби.

  — Конечно,  —